А может быть, он с ней расправился - к примеру, задушил и бросил в океан.
Можете судить, в каком состоянии я вышла из парикмахерской. Я уже говорила, что Эмма мне никогда не нравилась. Но ведь и я тоже женщина, и притом чувствительная. Я видела, как в день свадьбы она выходила из церкви - свежая, светловолосая и, если не считать цвета волос, прямо вылитая я четыре года назад. Видела, как в сумерках мимо нас проехал ярко-желтый фургон, завешенный белым тюлем. И представляла себе, в какой кошмар превратилась ее брачная ночь. Проселочная дорога, луна, вокруг ни души. Машина остановлена, она внутри, раздета, может быть, связана. И что ей пришлось вынести перед тем, как он ее убил. И ее лицо, залитое слезами, глядящее с жалкой надеждой, что она останется жить.
На полпути от дома я поняла, что идти мимо порта мне не хватит храбрости. Мужчины, пьющие за столиками под открытым небом, всегда раздевали меня взглядами, некоторые даже свистели. Я, в своем неизменном бежевом пальто, проходя мимо них, всегда убыстряла шаг. Но теперь при одной только мысли об их голодных взглядах меня прямо передернуло от отвращения.
На этот раз я решила идти мимо вокзала, он всегда охранялся солдатами. Конечно, они тоже смотрели на меня с безмолвным тягостным упорством, но все они служили в армии - самой доблестной армии в мире, - и с ними я чувствовала себя защищенной от всякой грубости.
Красно-оранжевый цвет разгонял тени, освещая стены вокзала. Здесь, в отдалении, на скамейке сидел командир - крупный, плотный мужчина средних лет, с мужественным лицом, с начавшими седеть волосами. Я узнала его. Это был капитан Котиньяк. Он присутствовал на похоронах моего мужа и теперь, встречая меня в городе, всегда со мной раскланивался и иногда галантно заводил разговоры о том о сем. Его считали нелюдимым молчальником, но мне кажется, он выделялся на общем фоне своими бесспорными достоинствами, и, признаюсь, я находила его выправку безупречной.
Увидев меня, он поздоровался, и, поскольку у меня не было никаких неотложных дел, а возвращаться в пустой дом не особенно хотелось, я подошла к нему, и мы разговорились. После обычного обмена любезностями я спросила, увидев, что у него на коленях разложена военная карта местности:
- Ну что, капитан, еще не поймали преступника? Весь город только об этом и говорил, так что мне казалось вполне естественным задать подобный вопрос человеку, непосредственно ведущему поиски.
Не удивил мой вопрос и Котиньяка. Только взгляд его стал суровым.
- Наши посты охраняют дороги, вокзалы, пляжи, - ответил он, складывая карту. - Я уверен, что сквозь эту цепь он не прорвется. Негодяй далеко не ушел, он прячется где-то здесь. - Он возвысил голос и хлопнул ладонью по карте.
- Говорят, что вы лично заинтересованы в поимке этого человека.
- Человека?! - вскрикнул он. - Это не человек! Это лютый зверь!
И сейчас же, вспомнив, что перед ним женщина, и устыдившись своей резкости, почтительно снял фуражку и подвинулся, приглашая меня присесть.
Мы оба глядели на алое солнце. Немного успокоившись, он забормотал глуховатым голосом:
- Я, Каролина - вы позволите называть вас по имени? - еще никому не рассказывал о воспоминании, которое меня гложет. Женщине-другу это рассказать легко.
КАРОЛИНА (2)
"Было это много лет тому назад, - начал капитан. - На праздник Четырнадцатого июля нас расквартировали в одной деревне в Арле. Меня как старшего сержанта разместили у старосты. Мы с ним быстро нашли общий язык. Я ведь тоже из крестьян и не стыжусь этого. Только он стал деревенским старостой, а я начал самоучкой и шел все дальше и дальше, пока не получил диплома о военном образовании. Сыновей у этого работяги не было, зато была восемнадцатилетняя дочь, свеженькая, прехорошенькая, воплощение чистоты, - Полина. Глядя, как она, скромная, аккуратно одетая, снует взад-вперед по дому, кормит кур, вечерами шьет, я испытывал какое-то непривычное ощущение тихой радости. Мне пошел четвертый десяток, к гарнизонным шлюхам я всегда испытывал только отвращение и вот теперь мечтал о Полине, как ребенок мечтает об ангеле. А по смущению, с каким она встречала меня, когда я возвращался со службы, по взглядам, украдкой бросаемым поверх вышивания, легко было догадаться, что и я ей небезразличен.
Накануне праздника в деревне устроили фейерверк, и, поужинав, вся семья, кроме Полины, убиравшей со стола, пошла на него посмотреть. "Такой прекрасной возможности переговорить наедине с очаровательным созданием может больше и не представиться", - сообразил я и тоже задержался у стола. Я сидел в своей небесно-голубой форме, допивая вино и покуривая сигарету, а когда она подошла, чтобы убрать мою тарелку, - удержал ее, взяв за руку Девушка, смутившись, потупилась - легко догадаться, что она не привыкла к такому обращению Не меньше ее взволнованный, я поведал ей о своем чувстве со всей прямотой французского солдата.
- У меня, Полина, нет дочери Будь у меня дочь, я хотел бы, чтобы она точь-в-точь походила на тебя.
Она ответила тихо, не решаясь поднять на меня глаз, - от ее дыхания веяло лавандой и розмарином:
- Вы слишком добры ко мне, господин сержант.
- Полина, - сказал я ей тогда, - оставайся такой же невинной, такой же чистой. Когда моя служба кончится, я, несмотря на нашу досадно большую разницу в возрасте, попрошу твоей руки.
Она с вполне понятным удивлением взглянула на меня. И сейчас же приняла свой обычный сдержанный вид. Больше между нами не было сказано ни слова, но, поверьте, только стыдливость помешала ей немедленно согласиться. Мы с ней стоим одни в общей комнате дома, моя рука чувствует нежное тепло ее руки, за окном слышен отдаленный треск рвущихся ракет, восторженные возгласы ее родителей. Взгляд синих глаз на мгновение встречается с моим Полина.
В следующий раз мне суждено было увидеть ее мертвой, - продолжал капитан прерывающимся голосом. - На другой день, после банкета в ратуше, где я присутствовал по долгу службы, я шел по улицам, увешанным знаменами и заполненным ликующей толпой. Я надеялся разыскать ее.
Посмотреть, как она, улыбающаяся, в национальном костюме, в белоснежном кружевном чепце, танцует под звуки дудок и тамбуринов. Может быть, самому потанцевать с ней. Я радовался, как новобранец радуется весеннему солнышку. Сталкивался с обнявшимися парочками, выслушивал оскорбления пьяной деревенщины, не предчувствуя, что сегодня же вечером в мою жизнь ударит молния и она разлетится на куски.
Случилось это в час, когда солнце висит над равниной, подобно раскаленному шару Ко мне подошел капрал с сообщением, что в деревне случилось нечто ужасное Он не сказал, что именно, а моя душа была настолько полна Полиной, что я и подумать не мог ни о чем другом и даже не спросил его, в чем дело. С несколькими солдатами вскочил в грузовик и помчался к дому старосты.
Во дворе дома, около амбара, меня ждало ужасное зрелище. Распростершись, как тряпичная кукла, в одной изорванной в клочья рубашке, на земле лежала Полина. Щека, повернутая к нам, испачкана в земле, слезах, крови. И все нагое тело несчастной девушки залито кровью. На мгновение сердце мое перестало биться, а когда я немного пришел в себя, первым моим движением было поскорей прикрыть ее кителем. Пусть тела Полины, неприкосновенного при жизни, не коснутся даже взгляды моих солдат.
Неприкосновенного? Нет, ее обесчестили, опозорили, ее насиловали часами, пока она, изнемогающая от стыда, не выбросилась из окна амбара, спасаясь от пыток. Да пожрет пламя преисподней чудовище, которое это сделало!
Мы нашли его тут же, на соломе, усыпленного вином и разгулом своих звериных инстинктов. Один из солдат второго призыва - лживый, разболтанный итальяшка, насквозь пропитанный всеми пороками своей нации, бахвал, как все они, прикрывающий изысканными манерами бывшего ученика иезуитов леность, развратность, пьянство. Только такой отъявленный негодяй мог напасть на беззащитную девушку… Но ни слова больше. Меня переполняет ненависть к чудовищу - иначе я его не называю, - видите, я весь дрожу. Я так давно преследую его и надеюсь, что час расплаты близок".
После долгого молчания капитан продолжил:
"Когда его подвели к телу жертвы, мною овладело безумие, я не смог сдержаться и вцепился ему в горло. Солдаты меня оттащили. Он говорил, что ничего не помнит. Стоял отупевший, всклокоченный, будто никак не мог понять, что происходит.
Издалека доносилась веселая музыка. Староста еще не знал о случившемся. Может быть, беспечно танцевал со своей женой… Как только я все это вспоминаю, вспоминаю стоящего во дворе убийцу: рубаха без ворота распахнута на груди, ноги босы, руки заведены назад - прямо-таки приговоренный перед казнью, - думаю, нет, зря солдаты мне помешали, не важно, что со мною сделали бы потом, я должен был немедленно с ним расквитаться. Но вместо этого военный трибунал, возможно, растроганный его молодостью - молодостью, черт их дери!.. а разве он пощадил молодость Полины? - установил, что в момент преступления он был невменяем, и сохранил ему жизнь! Я был на суде в качестве свидетеля. Не знаю, как совладал со своим возмущением Узнав на следующий день, что его заключили в крепость здесь, в этом городе, стал хлопотать, чтобы и меня перевели сюда Долгая была волынка. Написал тысячу писем, обивал пороги всех начальников, вплоть до министра, и наконец два года спустя получил назначение в ваш город, уже в качестве унтер-офицера Быть назначенным в тюрьму, чтобы там сделать невыносимым существование мерзкой гадины, платя ей мучениями за каждый отнятый у меня и у моей дорогой Полины час жизни, оказалось не так просто, как я предполагал. Но даже просто находиться рядом с местом, где он сидит, для меня облегчение Поверите ли, я часто поднимался на маяк с биноклем, чтобы увидеть если не его, то хоть серые, мрачные стены с темными амбразурами Этого хватало для поддержания моей ненависти Представьте же, как радостно забилось мое сердце, когда после долгих лет тягостной службы я вдруг узнал о его побеге Стоило взвыть сирене, я уже был уверен, что сбежал именно он.
Прошло три недели. Вначале я думал, что ему удалось от меня скрыться - не буду говорить, при каких обстоятельствах, чтобы не задеть чести одной юной, ни в чем не повинной новобрачной. Той ночью он одно мгновение был так близко от меня, что я мог его прикончить одним махом, но он ушел, как песок сквозь пальцы. Любой на моем месте решил бы, что он станет пробираться в глубь полуострова, чтобы, прорвавшись сквозь цепь охраны, затеряться на континенте, отправиться в Италию, в Испанию, черт знает куда еще. Но ход его мыслей непредсказуем. И внезапно я догадался, что он прорвался сквозь наш кордон, просто чтобы его тут не искали. Он собирается уходить морем. Пока у него это, к счастью, не вышло. Он прячется где-то здесь, может быть, в самом городе. Я не имею права сказать вам, где он скрывался последние дни, но это место вполне в его вкусе. Лишь благодаря женской слабости он добивается всего, чего захочет.
Но уже темнеет, Каролина. Возвращайтесь домой. На этот раз либо я его задушу собственными руками, либо его расстреляют. Когда мы его поймаем, все, что вам кажется непонятным в его побеге, прояснится, и вы увидите, что только истинное чудовище может с таким гнусным упорством развращать невинность".
КАРОЛИНА (3)
Домой я возвращалась в кромешной тьме. Кроме криков чаек и шума прибоя, ничто не нарушало тишины.
Я была в полной растерянности. Путаясь в лабиринте белых улочек, я не переставая думала о страданиях юной арлезианки.
В моих ушах всю дорогу звучали слова Котиньяка. Чудовищные видения преследовали меня: Полина во власти насильника на соломе, Эмма в свадебном наряде на полу фургона… Все мешалось в моем сознании. Зверские совокупления, слезы тщетной мольбы о пощаде… Сад я миновала бегом и все-таки не могла отделаться от этих жутких картин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Можете судить, в каком состоянии я вышла из парикмахерской. Я уже говорила, что Эмма мне никогда не нравилась. Но ведь и я тоже женщина, и притом чувствительная. Я видела, как в день свадьбы она выходила из церкви - свежая, светловолосая и, если не считать цвета волос, прямо вылитая я четыре года назад. Видела, как в сумерках мимо нас проехал ярко-желтый фургон, завешенный белым тюлем. И представляла себе, в какой кошмар превратилась ее брачная ночь. Проселочная дорога, луна, вокруг ни души. Машина остановлена, она внутри, раздета, может быть, связана. И что ей пришлось вынести перед тем, как он ее убил. И ее лицо, залитое слезами, глядящее с жалкой надеждой, что она останется жить.
На полпути от дома я поняла, что идти мимо порта мне не хватит храбрости. Мужчины, пьющие за столиками под открытым небом, всегда раздевали меня взглядами, некоторые даже свистели. Я, в своем неизменном бежевом пальто, проходя мимо них, всегда убыстряла шаг. Но теперь при одной только мысли об их голодных взглядах меня прямо передернуло от отвращения.
На этот раз я решила идти мимо вокзала, он всегда охранялся солдатами. Конечно, они тоже смотрели на меня с безмолвным тягостным упорством, но все они служили в армии - самой доблестной армии в мире, - и с ними я чувствовала себя защищенной от всякой грубости.
Красно-оранжевый цвет разгонял тени, освещая стены вокзала. Здесь, в отдалении, на скамейке сидел командир - крупный, плотный мужчина средних лет, с мужественным лицом, с начавшими седеть волосами. Я узнала его. Это был капитан Котиньяк. Он присутствовал на похоронах моего мужа и теперь, встречая меня в городе, всегда со мной раскланивался и иногда галантно заводил разговоры о том о сем. Его считали нелюдимым молчальником, но мне кажется, он выделялся на общем фоне своими бесспорными достоинствами, и, признаюсь, я находила его выправку безупречной.
Увидев меня, он поздоровался, и, поскольку у меня не было никаких неотложных дел, а возвращаться в пустой дом не особенно хотелось, я подошла к нему, и мы разговорились. После обычного обмена любезностями я спросила, увидев, что у него на коленях разложена военная карта местности:
- Ну что, капитан, еще не поймали преступника? Весь город только об этом и говорил, так что мне казалось вполне естественным задать подобный вопрос человеку, непосредственно ведущему поиски.
Не удивил мой вопрос и Котиньяка. Только взгляд его стал суровым.
- Наши посты охраняют дороги, вокзалы, пляжи, - ответил он, складывая карту. - Я уверен, что сквозь эту цепь он не прорвется. Негодяй далеко не ушел, он прячется где-то здесь. - Он возвысил голос и хлопнул ладонью по карте.
- Говорят, что вы лично заинтересованы в поимке этого человека.
- Человека?! - вскрикнул он. - Это не человек! Это лютый зверь!
И сейчас же, вспомнив, что перед ним женщина, и устыдившись своей резкости, почтительно снял фуражку и подвинулся, приглашая меня присесть.
Мы оба глядели на алое солнце. Немного успокоившись, он забормотал глуховатым голосом:
- Я, Каролина - вы позволите называть вас по имени? - еще никому не рассказывал о воспоминании, которое меня гложет. Женщине-другу это рассказать легко.
КАРОЛИНА (2)
"Было это много лет тому назад, - начал капитан. - На праздник Четырнадцатого июля нас расквартировали в одной деревне в Арле. Меня как старшего сержанта разместили у старосты. Мы с ним быстро нашли общий язык. Я ведь тоже из крестьян и не стыжусь этого. Только он стал деревенским старостой, а я начал самоучкой и шел все дальше и дальше, пока не получил диплома о военном образовании. Сыновей у этого работяги не было, зато была восемнадцатилетняя дочь, свеженькая, прехорошенькая, воплощение чистоты, - Полина. Глядя, как она, скромная, аккуратно одетая, снует взад-вперед по дому, кормит кур, вечерами шьет, я испытывал какое-то непривычное ощущение тихой радости. Мне пошел четвертый десяток, к гарнизонным шлюхам я всегда испытывал только отвращение и вот теперь мечтал о Полине, как ребенок мечтает об ангеле. А по смущению, с каким она встречала меня, когда я возвращался со службы, по взглядам, украдкой бросаемым поверх вышивания, легко было догадаться, что и я ей небезразличен.
Накануне праздника в деревне устроили фейерверк, и, поужинав, вся семья, кроме Полины, убиравшей со стола, пошла на него посмотреть. "Такой прекрасной возможности переговорить наедине с очаровательным созданием может больше и не представиться", - сообразил я и тоже задержался у стола. Я сидел в своей небесно-голубой форме, допивая вино и покуривая сигарету, а когда она подошла, чтобы убрать мою тарелку, - удержал ее, взяв за руку Девушка, смутившись, потупилась - легко догадаться, что она не привыкла к такому обращению Не меньше ее взволнованный, я поведал ей о своем чувстве со всей прямотой французского солдата.
- У меня, Полина, нет дочери Будь у меня дочь, я хотел бы, чтобы она точь-в-точь походила на тебя.
Она ответила тихо, не решаясь поднять на меня глаз, - от ее дыхания веяло лавандой и розмарином:
- Вы слишком добры ко мне, господин сержант.
- Полина, - сказал я ей тогда, - оставайся такой же невинной, такой же чистой. Когда моя служба кончится, я, несмотря на нашу досадно большую разницу в возрасте, попрошу твоей руки.
Она с вполне понятным удивлением взглянула на меня. И сейчас же приняла свой обычный сдержанный вид. Больше между нами не было сказано ни слова, но, поверьте, только стыдливость помешала ей немедленно согласиться. Мы с ней стоим одни в общей комнате дома, моя рука чувствует нежное тепло ее руки, за окном слышен отдаленный треск рвущихся ракет, восторженные возгласы ее родителей. Взгляд синих глаз на мгновение встречается с моим Полина.
В следующий раз мне суждено было увидеть ее мертвой, - продолжал капитан прерывающимся голосом. - На другой день, после банкета в ратуше, где я присутствовал по долгу службы, я шел по улицам, увешанным знаменами и заполненным ликующей толпой. Я надеялся разыскать ее.
Посмотреть, как она, улыбающаяся, в национальном костюме, в белоснежном кружевном чепце, танцует под звуки дудок и тамбуринов. Может быть, самому потанцевать с ней. Я радовался, как новобранец радуется весеннему солнышку. Сталкивался с обнявшимися парочками, выслушивал оскорбления пьяной деревенщины, не предчувствуя, что сегодня же вечером в мою жизнь ударит молния и она разлетится на куски.
Случилось это в час, когда солнце висит над равниной, подобно раскаленному шару Ко мне подошел капрал с сообщением, что в деревне случилось нечто ужасное Он не сказал, что именно, а моя душа была настолько полна Полиной, что я и подумать не мог ни о чем другом и даже не спросил его, в чем дело. С несколькими солдатами вскочил в грузовик и помчался к дому старосты.
Во дворе дома, около амбара, меня ждало ужасное зрелище. Распростершись, как тряпичная кукла, в одной изорванной в клочья рубашке, на земле лежала Полина. Щека, повернутая к нам, испачкана в земле, слезах, крови. И все нагое тело несчастной девушки залито кровью. На мгновение сердце мое перестало биться, а когда я немного пришел в себя, первым моим движением было поскорей прикрыть ее кителем. Пусть тела Полины, неприкосновенного при жизни, не коснутся даже взгляды моих солдат.
Неприкосновенного? Нет, ее обесчестили, опозорили, ее насиловали часами, пока она, изнемогающая от стыда, не выбросилась из окна амбара, спасаясь от пыток. Да пожрет пламя преисподней чудовище, которое это сделало!
Мы нашли его тут же, на соломе, усыпленного вином и разгулом своих звериных инстинктов. Один из солдат второго призыва - лживый, разболтанный итальяшка, насквозь пропитанный всеми пороками своей нации, бахвал, как все они, прикрывающий изысканными манерами бывшего ученика иезуитов леность, развратность, пьянство. Только такой отъявленный негодяй мог напасть на беззащитную девушку… Но ни слова больше. Меня переполняет ненависть к чудовищу - иначе я его не называю, - видите, я весь дрожу. Я так давно преследую его и надеюсь, что час расплаты близок".
После долгого молчания капитан продолжил:
"Когда его подвели к телу жертвы, мною овладело безумие, я не смог сдержаться и вцепился ему в горло. Солдаты меня оттащили. Он говорил, что ничего не помнит. Стоял отупевший, всклокоченный, будто никак не мог понять, что происходит.
Издалека доносилась веселая музыка. Староста еще не знал о случившемся. Может быть, беспечно танцевал со своей женой… Как только я все это вспоминаю, вспоминаю стоящего во дворе убийцу: рубаха без ворота распахнута на груди, ноги босы, руки заведены назад - прямо-таки приговоренный перед казнью, - думаю, нет, зря солдаты мне помешали, не важно, что со мною сделали бы потом, я должен был немедленно с ним расквитаться. Но вместо этого военный трибунал, возможно, растроганный его молодостью - молодостью, черт их дери!.. а разве он пощадил молодость Полины? - установил, что в момент преступления он был невменяем, и сохранил ему жизнь! Я был на суде в качестве свидетеля. Не знаю, как совладал со своим возмущением Узнав на следующий день, что его заключили в крепость здесь, в этом городе, стал хлопотать, чтобы и меня перевели сюда Долгая была волынка. Написал тысячу писем, обивал пороги всех начальников, вплоть до министра, и наконец два года спустя получил назначение в ваш город, уже в качестве унтер-офицера Быть назначенным в тюрьму, чтобы там сделать невыносимым существование мерзкой гадины, платя ей мучениями за каждый отнятый у меня и у моей дорогой Полины час жизни, оказалось не так просто, как я предполагал. Но даже просто находиться рядом с местом, где он сидит, для меня облегчение Поверите ли, я часто поднимался на маяк с биноклем, чтобы увидеть если не его, то хоть серые, мрачные стены с темными амбразурами Этого хватало для поддержания моей ненависти Представьте же, как радостно забилось мое сердце, когда после долгих лет тягостной службы я вдруг узнал о его побеге Стоило взвыть сирене, я уже был уверен, что сбежал именно он.
Прошло три недели. Вначале я думал, что ему удалось от меня скрыться - не буду говорить, при каких обстоятельствах, чтобы не задеть чести одной юной, ни в чем не повинной новобрачной. Той ночью он одно мгновение был так близко от меня, что я мог его прикончить одним махом, но он ушел, как песок сквозь пальцы. Любой на моем месте решил бы, что он станет пробираться в глубь полуострова, чтобы, прорвавшись сквозь цепь охраны, затеряться на континенте, отправиться в Италию, в Испанию, черт знает куда еще. Но ход его мыслей непредсказуем. И внезапно я догадался, что он прорвался сквозь наш кордон, просто чтобы его тут не искали. Он собирается уходить морем. Пока у него это, к счастью, не вышло. Он прячется где-то здесь, может быть, в самом городе. Я не имею права сказать вам, где он скрывался последние дни, но это место вполне в его вкусе. Лишь благодаря женской слабости он добивается всего, чего захочет.
Но уже темнеет, Каролина. Возвращайтесь домой. На этот раз либо я его задушу собственными руками, либо его расстреляют. Когда мы его поймаем, все, что вам кажется непонятным в его побеге, прояснится, и вы увидите, что только истинное чудовище может с таким гнусным упорством развращать невинность".
КАРОЛИНА (3)
Домой я возвращалась в кромешной тьме. Кроме криков чаек и шума прибоя, ничто не нарушало тишины.
Я была в полной растерянности. Путаясь в лабиринте белых улочек, я не переставая думала о страданиях юной арлезианки.
В моих ушах всю дорогу звучали слова Котиньяка. Чудовищные видения преследовали меня: Полина во власти насильника на соломе, Эмма в свадебном наряде на полу фургона… Все мешалось в моем сознании. Зверские совокупления, слезы тщетной мольбы о пощаде… Сад я миновала бегом и все-таки не могла отделаться от этих жутких картин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55