Никто бы не поверил, что ей — тридцать шесть.
— Да, мама, — спокойно сказала дочь.
— И прекрати называть меня «мама»! — вспыхнула баронесса. — Это звучит старомодно. Ты вполне можешь звать меня по имени. А лучше говори «дорогая», как твой отец. Впрочем, теперь меня все так называют…
— Хорошо, ма… дорогая,-поправилась Илина. Баронесса улыбнулась.
— Правда ведь, неплохо звучит? Ну, идем, я покажу тебе твою комнату.
Илина прошла за ней по длинному коридору. Конечно, никто не сказал ей, что эта комната рядом с кухней предназначалась для прислуги, хотя и так было ясно.
— Здесь будет очень мило, когда мы все устроим, как надо, — сказала «дорогая». — В чем дело? Тебе что — не нравится?
Илина пожала плечами.
— Здесь так тесно… — Каморка, в которой она жила все школьные годы, была куда просторней.
— Будь довольна тем, что есть! — вспылила мать. — Твой отец, как тебе известно, один из богатейших людей в Европе. Все дело за тем, как ему заполучить свои деньги!
И баронесса направилась к выходу. Но тут звонок в дверь заставил ее остановиться. Суетливо обернувшись, она посмотрела на дочь.
— Боже, совсем забыла! Илина, будь добра, поди открой. Я пригласила на коктейль одного нашего американского друга… Скажи ему, что я выйду через минуту… — и она поспешно удалилась.
Илина вышла за ней в коридор. Вдруг «дорогая» вернулась и просительно посмотрела на дочь.
— Милочка! Не называй себя моей дочерью. Скажи, что ты сестра, забежала на минутку… Я сейчас не могу объяснить тебе…
Баронесса исчезла в своей комнате, а Илина пошла встречать гостя. Ей не нужны были объяснения. В швейцарской школе ее научили быстро соображать, что к чему.
* * *
Когда неделю спустя вернулся отец, Илину поразило, как он изменился. Когда-то стройная и статная фигура теперь согнулась, ноги почти не двигались, лицо осунулось и постарело. Тяжело опираясь на костыли, он с трудом вполз в комнату и, едва за ним закрылась дверь, упал в свое инвалидное кресло на колесах. Он увидел дочь, и улыбка осветила измученное лицо. Илина опустилась перед ним на колени, он протянул руку и привлек ее к себе.
— Дочка! Как я рад, что ты наконец дома! Несмотря на нездоровье, барона чаще всего не бывало дома. Современный режим в Румынии соглашался предоставить бывшим владельцам собственности некоторую компенсацию, но все это требовало длительных переговоров. О полном возмещении не могло быть и речи: его страна окончательно вошла в состав государств советского блока.
Когда отец уезжал, Илина старалась как можно меньше бывать дома и проводила время, встречаясь с друзьями. Часто, заслышав в квартире голоса, она тайком убегала через черный ход.
* * *
Так она прожила почти год. Однажды ей пришло письмо от школьной подруги с приглашением вместе провести лето в Монте-Карло. Барон снова был в отлучке, и она радостная и взволнованная, с письмом в руках прибежала к матери. Пока баронесса читала письмо, Илина оживленно болтала:
— Боже мой, как чудесно! Из этого хмурого Парижа — к морю и солнцу! Я не могу ждать ни минуты!
«Дорогая» спокойно сложила письмо и бросила на столик.
— Ты не поедешь, — жестко сказала она. — Мы не можем себе это позволить.
— Как?.. — Илина не поверила своим ушам. — Как это не можем? Ведь мне не нужно денег! Я буду гостьей в этой семье.
Обожаемая строго посмотрела на нее.
— Тебе нужны новые платья. Мы не можем допустить, чтобы ты выглядела, как тряпичница.
Илина вспыхнула.
— Но у меня довольно одежды! Все, что я носила в школе, отлично на мне сидит и прекрасно выглядит!
— Мода давно переменилась, — отрезала «дорогая». — Каждому при взгляде на тебя станет ясно, что у тебя нет денег для смены гардероба. Напиши, что, к сожалению, не можешь принять приглашение, поскольку у тебя есть другие обязательства. Извинись. Можешь, если угодно, сослаться на мое положение в обществе.
— Держись сама за свое положение в обществе! — закричала Илина. — А у меня своя жизнь! — и, чтобы не разрыдаться, пулей вылетела из комнаты.
Пробегая по коридору, она услышала звонок в дверь и затем — голос баронессы:
— Отвори, пожалуйста, это ко мне. Я выйду через минуту!
Стиснув зубы, Илина пошла открывать. Ввалился очередной американский дружок матери. Он был заметно навеселе. Илина представилась как сестра баронессы и провела его в гостиную. Не сводя с нее глаз, он плюхнулся на диван.
— Баронесса никогда не говорила, что у нее такая прелестная сестрица!
Илина усмехнулась. Чисто американская попытка проявить галантность!
— А мне сестра не говорила, что у нее такие обаятельные друзья.
Явно польщенный, гость продолжал любезничать.
— Какая жалость, что сегодня мне придется покинуть Париж!..
Раздался голос баронессы:
— Вы возвращаетесь в Америку, Джон? Как жаль… «Дорогая» возникла на пороге, и гость поднялся.
— Непредвиденные обстоятельства… Мне позвонили с завода… — завздыхал он.
— Как неприятно! — сказала баронесса, здороваясь с ним за руку.
— Я ужасно расстроен, — согласился он, заглядывая ей в глаза. — Три раза мы с вами ужинали и пили коктейль, и каждый раз я говорил себе, что все впереди, и вот я уезжаю, и впереди ничего нет. Все позади…
— Но вы ведь непременно вернетесь, не правда ли, Джон?
— Конечно. Но кто знает, когда это случится? Он снова опустился на диван и глянул на баронессу.
— По дороге я заглянул в бар и выпил три виски… «Дорогая» рассмеялась. Илине был так хорошо знаком этот фальшивый звенящий смех!
— Ради всего святого, зачем вы это сделали? — воскликнула баронесса.
Американец вдруг разом посерьезнел и важно проговорил:
— Баронесса, у меня большая просьба… — он умолк, и «дорогая» повернулась к Илине.
— Милочка, пожалуйста, принеси нам льда из холодильника. Джон пьет виски со льдом…
Илина развернулась и вышла. Она достала коробку со льдом и высыпала кубики в вазочку. Когда она вернулась, «дорогая» и ее приятель сидели молча. Ставя вазочку на кофейный столик, Илина заметила на нем пачку банкнот. Это были американские доллары. Джон молча теребил в руках бумажник. Илина вопросительно посмотрела на мать. Джон перехватил ее взгляд и сказал «дорогой»:
— Если она составит нам компанию, я кладу двадцать пять сотен…
Илина внезапно все поняла!.. С горящими щеками выбежала из гостиной и хлопнула дверью. Через минуту к ней вошла «дорогая».
— Ты ведешь себя как невежа! — холодно сказала она. — Ну что за детские выходки!
Распахнутыми глазами Илина смотрела на нее.
— Не слышала, что он сказал?! Какая мерзость… Ведь он хочет уложить нас обеих в постель!
— Это ты мне объясняешь! — вспыхнула баронесса.
— Но… ты, что же, намерена лечь с ним?.. — оторопело прошептала Илина. — С этим пьянчужкой?
— Совершенно верно, — невозмутимо проговорила мать. Взгляд ее стал совсем ледяным. — И ты тоже.
— Никогда!
— Дерзкая девчонка! Да знаешь ли ты, что такое двадцать пять сотен американских долларов? Полтора миллиона франков на черном рынке! А на что, по-твоему, мы здесь живем? На жалкую пенсию твоего отца? Тридцать два фунта— это все, что он получил от армии! И как считаешь, где нам взять денег на его лечение? Из былого состояния, которого не вернуть? А ты подумала, что у меня за жизнь с твоим отцом? Этот калека никуда не годен как мужчина! — «дорогая» схватила Илину за плечи и стала яростно трясти. — Да с такими деньгами и мы будем жить безбедно полгода, и тебя отправим к друзьям в Ниццу, и отцу сделаем наконец операцию, которую приходится без конца откладывать…
Илина рывком освободилась из цепких рук матери. Она села на стул и опустила голову.
— Нет… не могу! Меня тошнит от одной мысли… Обожаемая истерически расхохоталась.
— Ну что ты несешь?! Нет, взгляните, ей вздумалось изображать невинность! Уж я-то знаю, кого выпускают наши элитные школы! Ну вот что, — в голосе матери послышался металл. — Либо ты сейчас же пойдешь со мной, либо тебе придется объяснять своему отцу, почему я ушла от него. И я не уверена, что он скажет тебе спасибо, даже если поверит всему, что ты наговоришь!
Она резко повернулась и вышла. Какое-то время Илина сидела, неподвижно уставившись в пространство. Потом, будто сбросив оцепенение, поднялась и вышла в коридор. По дороге наткнулась в темноте на стул.
— Это ты, Илина? — донесся из гостиной приторный голос матери.
— Я… — откликнулась она.
— Будь так любезна, принеси нам еще немного льда. Илина направилась в кухню. Знакомый звенящий смех следовал за ней по пятам…
* * *
Легкий шум заставил Илину вскочить. Мать спокойно спала, заслонившись от света рукой. Рядом, уткнувшись в подушку, похрапывал американец.
Звук повторился…
Вдруг сердце ее упало! Илина узнала шорох колес инвалидного кресла, катившего по коридору.
Дрожа всем телом, она растолкала мать. Та села, не открывая глаз, в постели.
— Что… что такое?..
— Скорее, ма! — шептала Илина. Да скорее же! Беги…
«Дорогая» открыла наконец глаза и, увидев расширенные от ужаса зрачки Илины, вскинулась, отбросила одеяло… Но было поздно. Дверь в спальню распахнулась, и в проеме показалось кресло барона.
Остановившимся взглядом он смотрел на них. Лицо его было бело как мел.
Илина и мать застыли на месте, боясь пошевелиться, и лишь проснувшийся американец суетился, дрожащими руками пытаясь натянуть штаны, бормоча и заикаясь:
— Я… я все объясню…
Лицо барона болезненно исказилось.
— Вон отсюда!
Американец пулей вылетел из комнаты. Хлопнула входная дверь…
Барон сидел по-прежнему недвижно, не сводя с жены и дочери пронзительных глаз. «Дорогая», поеживаясь и переминаясь с ноги на ногу, стояла у края постели. Илина, выпрямившись и натянув на себя простыню, застыла с другой стороны.
Наконец барон заговорил. Глаза его метали молнии, когда он обратился к жене:
— Вероятно, я слишком долго закрывал глаза на твою низость, щадя свою любовь и чувствуя ответственность за твою жалкую жизнь… Но ненависть твоя ко мне сильна настолько, что ты готова сделать проституткой собственную дочь.
Илина пыталась вмешаться:
— Отец, это я… я сама… — она вдруг осеклась. Такая мука и печаль была в его взгляде. Никогда в своей жизни — ни прежде, ни потом — она не видела такого страдания в глазах.
— Илина, — проговорил отец, — надень на себя чтонибудь и выйди.
Она молча набросила платье и направилась к двери. Пропуская ее, отец немного откатил свое кресло назад.
Поравнявшись с ним, Илина ощутила прикосновение его руки. Пальцы были холодны как лед.
Она вышла, а отец вкатил кресло к комнату и закрыл за собою дверь.
Будто во сне, она шла по коридору. Остановилась перед дверью своей комнаты… Из спальни донеслись короткие сухие хлопки. Илина вздрогнула всем телом и опрометью кинулась обратно. Рванула дверь…
Мать в странной позе лежала поперек кровати. Отец сидел в кресле, безжизненно свесившись через подлокотник. На полу рядом с креслом лежал дымящийся револьвер.
Отец не оставил ей ни гроша. Зато от матери она получила в наследство шестьдесят тысяч долларов. Илина взяла эти деньги и отправилась в Монте-Карло.
* * *
Чезарио вернулся в гостиную.
— Тонио! — позвал он.
Тот появился в дверях с полной сумкой продуктов.
— Ваше сиятельство? — удивленно воскликнул он. — Вы уже дома? Баронесса…
— Я знаю, — перебил Чезарио. — Только что видел ее. Где ты был?
Голос Илины раздался из спальни:
— Это я послала его купить что-нибудь для ужина. Она вышла в черном, обтягивающем бедра трико, золотистой блузке из ламы и таких же туфлях.
— С чего ты взяла, что я собираюсь ужинать дома, а не в «Эль-Марокко»?
Она засмеялась. Ее темные волосы, казалось, излучали свет, когда она вошла и остановилась посреди комнаты под люстрой…
— Ох, Чезарио, нет! Не получится… По крайней мере, сегодня.
— Но почему?
— Не могу же я пойти в «Эль-Марокко» в таком платье?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Да, мама, — спокойно сказала дочь.
— И прекрати называть меня «мама»! — вспыхнула баронесса. — Это звучит старомодно. Ты вполне можешь звать меня по имени. А лучше говори «дорогая», как твой отец. Впрочем, теперь меня все так называют…
— Хорошо, ма… дорогая,-поправилась Илина. Баронесса улыбнулась.
— Правда ведь, неплохо звучит? Ну, идем, я покажу тебе твою комнату.
Илина прошла за ней по длинному коридору. Конечно, никто не сказал ей, что эта комната рядом с кухней предназначалась для прислуги, хотя и так было ясно.
— Здесь будет очень мило, когда мы все устроим, как надо, — сказала «дорогая». — В чем дело? Тебе что — не нравится?
Илина пожала плечами.
— Здесь так тесно… — Каморка, в которой она жила все школьные годы, была куда просторней.
— Будь довольна тем, что есть! — вспылила мать. — Твой отец, как тебе известно, один из богатейших людей в Европе. Все дело за тем, как ему заполучить свои деньги!
И баронесса направилась к выходу. Но тут звонок в дверь заставил ее остановиться. Суетливо обернувшись, она посмотрела на дочь.
— Боже, совсем забыла! Илина, будь добра, поди открой. Я пригласила на коктейль одного нашего американского друга… Скажи ему, что я выйду через минуту… — и она поспешно удалилась.
Илина вышла за ней в коридор. Вдруг «дорогая» вернулась и просительно посмотрела на дочь.
— Милочка! Не называй себя моей дочерью. Скажи, что ты сестра, забежала на минутку… Я сейчас не могу объяснить тебе…
Баронесса исчезла в своей комнате, а Илина пошла встречать гостя. Ей не нужны были объяснения. В швейцарской школе ее научили быстро соображать, что к чему.
* * *
Когда неделю спустя вернулся отец, Илину поразило, как он изменился. Когда-то стройная и статная фигура теперь согнулась, ноги почти не двигались, лицо осунулось и постарело. Тяжело опираясь на костыли, он с трудом вполз в комнату и, едва за ним закрылась дверь, упал в свое инвалидное кресло на колесах. Он увидел дочь, и улыбка осветила измученное лицо. Илина опустилась перед ним на колени, он протянул руку и привлек ее к себе.
— Дочка! Как я рад, что ты наконец дома! Несмотря на нездоровье, барона чаще всего не бывало дома. Современный режим в Румынии соглашался предоставить бывшим владельцам собственности некоторую компенсацию, но все это требовало длительных переговоров. О полном возмещении не могло быть и речи: его страна окончательно вошла в состав государств советского блока.
Когда отец уезжал, Илина старалась как можно меньше бывать дома и проводила время, встречаясь с друзьями. Часто, заслышав в квартире голоса, она тайком убегала через черный ход.
* * *
Так она прожила почти год. Однажды ей пришло письмо от школьной подруги с приглашением вместе провести лето в Монте-Карло. Барон снова был в отлучке, и она радостная и взволнованная, с письмом в руках прибежала к матери. Пока баронесса читала письмо, Илина оживленно болтала:
— Боже мой, как чудесно! Из этого хмурого Парижа — к морю и солнцу! Я не могу ждать ни минуты!
«Дорогая» спокойно сложила письмо и бросила на столик.
— Ты не поедешь, — жестко сказала она. — Мы не можем себе это позволить.
— Как?.. — Илина не поверила своим ушам. — Как это не можем? Ведь мне не нужно денег! Я буду гостьей в этой семье.
Обожаемая строго посмотрела на нее.
— Тебе нужны новые платья. Мы не можем допустить, чтобы ты выглядела, как тряпичница.
Илина вспыхнула.
— Но у меня довольно одежды! Все, что я носила в школе, отлично на мне сидит и прекрасно выглядит!
— Мода давно переменилась, — отрезала «дорогая». — Каждому при взгляде на тебя станет ясно, что у тебя нет денег для смены гардероба. Напиши, что, к сожалению, не можешь принять приглашение, поскольку у тебя есть другие обязательства. Извинись. Можешь, если угодно, сослаться на мое положение в обществе.
— Держись сама за свое положение в обществе! — закричала Илина. — А у меня своя жизнь! — и, чтобы не разрыдаться, пулей вылетела из комнаты.
Пробегая по коридору, она услышала звонок в дверь и затем — голос баронессы:
— Отвори, пожалуйста, это ко мне. Я выйду через минуту!
Стиснув зубы, Илина пошла открывать. Ввалился очередной американский дружок матери. Он был заметно навеселе. Илина представилась как сестра баронессы и провела его в гостиную. Не сводя с нее глаз, он плюхнулся на диван.
— Баронесса никогда не говорила, что у нее такая прелестная сестрица!
Илина усмехнулась. Чисто американская попытка проявить галантность!
— А мне сестра не говорила, что у нее такие обаятельные друзья.
Явно польщенный, гость продолжал любезничать.
— Какая жалость, что сегодня мне придется покинуть Париж!..
Раздался голос баронессы:
— Вы возвращаетесь в Америку, Джон? Как жаль… «Дорогая» возникла на пороге, и гость поднялся.
— Непредвиденные обстоятельства… Мне позвонили с завода… — завздыхал он.
— Как неприятно! — сказала баронесса, здороваясь с ним за руку.
— Я ужасно расстроен, — согласился он, заглядывая ей в глаза. — Три раза мы с вами ужинали и пили коктейль, и каждый раз я говорил себе, что все впереди, и вот я уезжаю, и впереди ничего нет. Все позади…
— Но вы ведь непременно вернетесь, не правда ли, Джон?
— Конечно. Но кто знает, когда это случится? Он снова опустился на диван и глянул на баронессу.
— По дороге я заглянул в бар и выпил три виски… «Дорогая» рассмеялась. Илине был так хорошо знаком этот фальшивый звенящий смех!
— Ради всего святого, зачем вы это сделали? — воскликнула баронесса.
Американец вдруг разом посерьезнел и важно проговорил:
— Баронесса, у меня большая просьба… — он умолк, и «дорогая» повернулась к Илине.
— Милочка, пожалуйста, принеси нам льда из холодильника. Джон пьет виски со льдом…
Илина развернулась и вышла. Она достала коробку со льдом и высыпала кубики в вазочку. Когда она вернулась, «дорогая» и ее приятель сидели молча. Ставя вазочку на кофейный столик, Илина заметила на нем пачку банкнот. Это были американские доллары. Джон молча теребил в руках бумажник. Илина вопросительно посмотрела на мать. Джон перехватил ее взгляд и сказал «дорогой»:
— Если она составит нам компанию, я кладу двадцать пять сотен…
Илина внезапно все поняла!.. С горящими щеками выбежала из гостиной и хлопнула дверью. Через минуту к ней вошла «дорогая».
— Ты ведешь себя как невежа! — холодно сказала она. — Ну что за детские выходки!
Распахнутыми глазами Илина смотрела на нее.
— Не слышала, что он сказал?! Какая мерзость… Ведь он хочет уложить нас обеих в постель!
— Это ты мне объясняешь! — вспыхнула баронесса.
— Но… ты, что же, намерена лечь с ним?.. — оторопело прошептала Илина. — С этим пьянчужкой?
— Совершенно верно, — невозмутимо проговорила мать. Взгляд ее стал совсем ледяным. — И ты тоже.
— Никогда!
— Дерзкая девчонка! Да знаешь ли ты, что такое двадцать пять сотен американских долларов? Полтора миллиона франков на черном рынке! А на что, по-твоему, мы здесь живем? На жалкую пенсию твоего отца? Тридцать два фунта— это все, что он получил от армии! И как считаешь, где нам взять денег на его лечение? Из былого состояния, которого не вернуть? А ты подумала, что у меня за жизнь с твоим отцом? Этот калека никуда не годен как мужчина! — «дорогая» схватила Илину за плечи и стала яростно трясти. — Да с такими деньгами и мы будем жить безбедно полгода, и тебя отправим к друзьям в Ниццу, и отцу сделаем наконец операцию, которую приходится без конца откладывать…
Илина рывком освободилась из цепких рук матери. Она села на стул и опустила голову.
— Нет… не могу! Меня тошнит от одной мысли… Обожаемая истерически расхохоталась.
— Ну что ты несешь?! Нет, взгляните, ей вздумалось изображать невинность! Уж я-то знаю, кого выпускают наши элитные школы! Ну вот что, — в голосе матери послышался металл. — Либо ты сейчас же пойдешь со мной, либо тебе придется объяснять своему отцу, почему я ушла от него. И я не уверена, что он скажет тебе спасибо, даже если поверит всему, что ты наговоришь!
Она резко повернулась и вышла. Какое-то время Илина сидела, неподвижно уставившись в пространство. Потом, будто сбросив оцепенение, поднялась и вышла в коридор. По дороге наткнулась в темноте на стул.
— Это ты, Илина? — донесся из гостиной приторный голос матери.
— Я… — откликнулась она.
— Будь так любезна, принеси нам еще немного льда. Илина направилась в кухню. Знакомый звенящий смех следовал за ней по пятам…
* * *
Легкий шум заставил Илину вскочить. Мать спокойно спала, заслонившись от света рукой. Рядом, уткнувшись в подушку, похрапывал американец.
Звук повторился…
Вдруг сердце ее упало! Илина узнала шорох колес инвалидного кресла, катившего по коридору.
Дрожа всем телом, она растолкала мать. Та села, не открывая глаз, в постели.
— Что… что такое?..
— Скорее, ма! — шептала Илина. Да скорее же! Беги…
«Дорогая» открыла наконец глаза и, увидев расширенные от ужаса зрачки Илины, вскинулась, отбросила одеяло… Но было поздно. Дверь в спальню распахнулась, и в проеме показалось кресло барона.
Остановившимся взглядом он смотрел на них. Лицо его было бело как мел.
Илина и мать застыли на месте, боясь пошевелиться, и лишь проснувшийся американец суетился, дрожащими руками пытаясь натянуть штаны, бормоча и заикаясь:
— Я… я все объясню…
Лицо барона болезненно исказилось.
— Вон отсюда!
Американец пулей вылетел из комнаты. Хлопнула входная дверь…
Барон сидел по-прежнему недвижно, не сводя с жены и дочери пронзительных глаз. «Дорогая», поеживаясь и переминаясь с ноги на ногу, стояла у края постели. Илина, выпрямившись и натянув на себя простыню, застыла с другой стороны.
Наконец барон заговорил. Глаза его метали молнии, когда он обратился к жене:
— Вероятно, я слишком долго закрывал глаза на твою низость, щадя свою любовь и чувствуя ответственность за твою жалкую жизнь… Но ненависть твоя ко мне сильна настолько, что ты готова сделать проституткой собственную дочь.
Илина пыталась вмешаться:
— Отец, это я… я сама… — она вдруг осеклась. Такая мука и печаль была в его взгляде. Никогда в своей жизни — ни прежде, ни потом — она не видела такого страдания в глазах.
— Илина, — проговорил отец, — надень на себя чтонибудь и выйди.
Она молча набросила платье и направилась к двери. Пропуская ее, отец немного откатил свое кресло назад.
Поравнявшись с ним, Илина ощутила прикосновение его руки. Пальцы были холодны как лед.
Она вышла, а отец вкатил кресло к комнату и закрыл за собою дверь.
Будто во сне, она шла по коридору. Остановилась перед дверью своей комнаты… Из спальни донеслись короткие сухие хлопки. Илина вздрогнула всем телом и опрометью кинулась обратно. Рванула дверь…
Мать в странной позе лежала поперек кровати. Отец сидел в кресле, безжизненно свесившись через подлокотник. На полу рядом с креслом лежал дымящийся револьвер.
Отец не оставил ей ни гроша. Зато от матери она получила в наследство шестьдесят тысяч долларов. Илина взяла эти деньги и отправилась в Монте-Карло.
* * *
Чезарио вернулся в гостиную.
— Тонио! — позвал он.
Тот появился в дверях с полной сумкой продуктов.
— Ваше сиятельство? — удивленно воскликнул он. — Вы уже дома? Баронесса…
— Я знаю, — перебил Чезарио. — Только что видел ее. Где ты был?
Голос Илины раздался из спальни:
— Это я послала его купить что-нибудь для ужина. Она вышла в черном, обтягивающем бедра трико, золотистой блузке из ламы и таких же туфлях.
— С чего ты взяла, что я собираюсь ужинать дома, а не в «Эль-Марокко»?
Она засмеялась. Ее темные волосы, казалось, излучали свет, когда она вошла и остановилась посреди комнаты под люстрой…
— Ох, Чезарио, нет! Не получится… По крайней мере, сегодня.
— Но почему?
— Не могу же я пойти в «Эль-Марокко» в таком платье?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26