— Настроение — это хорошо, кхе-кхе... А как вообще? — Он очертил руками в воздухе круг.
— В смысле? — не понял Бахметов.
— В смысле вообще, ага... В смысле обстановки и вообще?
— Нормально, — вновь пожал плечами Тагир. Он давно отметил манеру Сосновского много и сбивчиво говорить, но ничего по существу не сказать. Хитрый лис. С ним надо быть постоянно начеку, держать ухо востро.
В это время в комнату вошел здоровый детина с лицом отчаянного злодея и, переминаясь с ноги на ногу, пробасил:
— Там хозяин, — он кивнул на дверь, — на шашалык приглашает.
— Это ты почему, наглец! Почему вмешиваешься, ага?! — раздраженно закричал Сосновский, засучив в воздухе маленькими кулачками и даже затопал ногами, — Ступай, вон, дурак!
Тот в страхе попятился к двери. Исчез.
Внезапная вспышка гнева олигарха свидетельствовала, что он нервничает. И это было так. Виктор Ильич никак не мог решить для себя — можно ли довериться сидящему перед ним красивому абреку. А от этого многое, ага, зависело. Очень многое. В последнее время он чувствовал, как над его этой... головой все больше сгущаются эти самые. Ага. Здесь занервничаешь. Даже отстранение от должности генерального прокурора и отставка премьера не дали желаемых результатов. Он, Сосновский, отчего-то всех стал раздражать и все такое. Многие его некогда верные союзники переметнулись в стан его врагов. И копают все, и копают... Если так дальше, но ничего хорошего, ага. Надо было срочно принять эти, а то затопчут. Завистники! Надо взорвать ситуацию, да так, чтобы совсем забыли, о нем забыли. А это мог быть лишь Кавказ, уже не раз помогавший ему в его планах, ага. Но на братьев Татиевых он положиться никак не мог. Виктор Ильич прекрасно помнил, как Руслан его за грудки в ресторане. Едва душу не вытряс, янычар. Прямо, как хунвейбиновец какой. Сущий злодей! Нет, братья все могли испортить. Если там, в Москве, за грудки, то здесь и голову могут того... Слишком много на себя, ага. Нет, от них надо избавляться. Однозначно. Во всяком случае, от Руслана. Но можно ли в столь опасном деле положиться на этого абрека? Он, Сосновский, не имеет права того... Ошибиться не имеет, ага. Что же делать? Тут занервничаешь, ага. Можно конечно и опытных киллеров. Но очень опасно. Хорошо если бы вот этот вот согласился. Хорошо бы. Надо попробовать. Ничего другого у него ни того этого. Должен согласиться. Молодой. Амбиции там и все такое. Надо рискнуть. А если не согласится... Что ж, тем хуже для него. У него нет иного выбора. Стоит только кивнуть Махмуду и... Вот именно.
Он дружески похлопал Бахметова по плечу, радушно проговорил:
— Завидую я вам, Тагир Казбекович. Завидую. Когда в стране, а у вас все того... Молодцом! Джигит! Настоящий джигит! Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! — Внезапно он оборвал смех. Лицо его стало серьезным и напряженным. У правого глаза задергалась жилка. — А как вы относитесь к Руслану Татиеву?
И только тут Бахметов догадался, что Сосновского по каким-то причинам перестал устраивать Татиев. И именно с ним, Тагиром, олигарх связывает какие-то планы. Вот отчего это встреча организована в строжайшей секретности в пригороде Владикавказа. Что же между ними произошло в Москве? Руслан вернулся весьма довольный, сказал, что все отлично. Но Сосновский по всему так не думает. И Тагир почувствовал смертельную опасность. Понял, что у него нет иной альтернативы, как соглашаться с предложением Сосновского. Иначе... Иначе он уже никогда не будет себя мучить вопросом: что делать? Но этот хитрый лис вряд ли удовлетвориться его «честным» словом. Нет, он не так воспитан. Обязательно заставит подписать какую-нибудь бумагу.
— А это разве имеет какое-нибудь отношение к делу? — спросил он дипломатично.
— Имеет, — жестко ответил коммерсант. — Еще как, ага. Не кажется ли вам, что он того этого... Что вконец обнаглел, понимаете ли, а?
Итуиция Бахметова не подвела — между Татитевым и Сосновским в Москве произошло что-то очень серьезное. И теперь этот плешивый черт хочет избавиться от своего недавнего приятеля его, Тагира, руками. Ловко! Впрочем, он не против. Они оба были ему глубоко антипатичны. С большим удовольствием он решил бы их обоих. А так... Так удовльствие будет лишь наполовину. Усмехнвшись, ответил:
— Но мне кажется, Виктор Ильич, что он всегда был таким.
— Да?! — сделал удивленное лицо Сосновский. — Не замечал. Но вы того... Очень может быть, ага. Слишком возмнил о себе... Под угрозу все дело, ага. Мы этого допустить не того. Слишком много вложили, чтобы вот так вот... Негодяй!
Бахметову до тошноты надоел словесный понос олигарха и он решил положить этому конец, напрямую спросил:
— Что вы хотите от меня?
Черные глазки Сосновского ещё быстрее забегали туда-сюда, туда-сюда. Лицо пошло красными пятнами, стало злым, нехорошим. Он не любил когда его перебивали. И когда вот так вот. Не любил. Этим вопросом будто к стенаке того... Будто к стенке, ага, припер. Сукин сын!
— Я хочу, чтобы вы нас от него избавили, — вынужден был ответить Виктор Ильич.
— Следовательно, я должен его убить. Я правильно вас понял? — спросил Тагир насмешливо.
Прозвучавшая в голосе Бахметова насмешка тоже не понравилась Сосновскому. Глаза его мстительно сузились. Когда-нибудь этот ещё пожалеет об этом. Очень пожалеет, ага. Много о себе, понимаешь ли... Вот именно. Эта насмешка ему ещё выйдет... Боком выйдет. Дурак! Надо ж понимать — над кем насмешничать... Но это потом. Ни к спеху, ага. А сейчас он нужен. Можно и потерпеть.
— Я совсем ни настаиваю, чтобы это вы лично. Но в принципе вы все правильно и все такое.
— Но вы представляете, что после этого со мной будет?
— Ничего с вами ни того... Надо сделать, чтобы на вас никто ничего. Лучше если бы это был русский. Больше эффекта, ага... А вы лично того русского. И сразу национальным героем. И возглавите дело. А? А то чего ж на побегушках. Такой джигит и на побегушках. Пора уже самому того... Давно пора. Может быть ещё станете этим... Станете первым президентом И сламской республики. А, Тагир Казбекович? — Сосновский довольно рассмеялся.
А Бахметов сразу вспомнил о старшем лейтенанте Первенцеве. Вот когда тот может пригодиться. Когда-то старлей убил одного чеченца. Убийство это было столь очевидным, что если бы Тагир дал ему ход, то Первенцева неминуемо бы ждал расстрел. Но Бахметов замял дело. Во-первых, чеченец сам давно напрашивался, был злой, как черт. Во-вторых, жаль было терять такого классного бойца, каким был Первенцев. И вот теперь, кажется, настало время старлею заплатить по счетам. Тагир был уверен, что тот сделает все в лучшем виде. У него даже стали вырисовываться контуры предстоящей операции.
— Хорошо. Я согласен, — сказал он.
— Вот и замечательно! — воскликнул Сосновский и запотирал ручками. — Это дело надо того... Отметить надо, ага. Пойдемте есть шашлык, Тагир Казбекович. — Он вскочил с дивана и шустро побежал к двери. Бахметов последовал за ним.
* * *
И все было бы именно так, как намечалось, если бы не этот Кольцов. Именно из=за подполковника мастерски сработанная операция прямиком полетела псу под хвост.
Бахметов встал, включил свет. Часы показывали час ночи. Куда же запропастился его правая рука Реваз Салигеев со своими парнями. Полтора часа назад он дал им задание доставить к нему Первенцева. Если же тот окажет активное сопротивление, то они должны его убить. Окончание провалившейся операции проводилось по намеченному плану. Еще днем Салигеев убил заведующего оружейкой Тофика Батоева. Это должно было беспорно свидетельствовать о «виновности» Первенцева, ценой «убийства» Батоева, завладевшего винтовкой с оптическим прицелом, Кстати, винтовку эту с отпечатками пальцев старлея в последствии обязательно обнаружат в расселине скал. А теперь предстояло умереть грязному гяуру русскому, поднявшему руку на самого босса. Однако, что-то определенно случилось, если Реваза до сих пор нет. Бахметов заметно встревожился.
В это время он услышал за дверью шаги своего верного помошника. Ну, наконец-то! Дверь распахнулась. В комнату стремительно вошел Салигеев. По его виноватому и встревоженному лицу Тагир сразу понял, что случилось что-то непредвиденное. Спросил:
— В чем дело?
— Первенцева нигде нет, — ответил Реваз и развел растерянно руками.
— То-есть, как это — нет?! Он что, испарился?! — закричал Бахметов. Дело обретало скверный поворот.
— А шут его знает. Может и испарился. Мы все вокруг обшмонали. Как сквозь землю.
— Не молоти чушь! — взвился Тагир. — Плохо искали.
— А ты на меня не кричи, да? — крепко обиделся самолюбивый и вспыльчивый Салигеев. — Я тебя предупреждал, что добром это не кончится.
В это время в дверь деликатно постучали. Бахметов с Салигеевым недоуменно переглянулись — кто бы это мог быть в столь поздний час? Дверь медленно открылась и в проеме повился подполконик ФСБ Павел Иванович Кольцов.
— О чем спорим, господа? — спросил он с улыбкой. — Может я смогу разрешить ваш спор?
И Бахметов понял, что подполковник в курсе всего того, что случилось. Только этим можно было объяснить его ночной визит. Он горячо прошептал на ухо Реваза:
— Кровь из носу, но найди мне Первенцева живого или мертвого. Лучше — мертвого. Понял?
— Понял, — прошептал в ответ Салигеев и пулей выскочил из комнаты.
Кольцов тем временем по хозяйки уселся в кресло и, насмешливо глядя на Бахметова, сказал:
— Ну, рассказывайте, Тагир Казбекович, как вы дошли до жизни такой?
Глава вторая: Говоров. Помощник.
Кто же мог предположить, что моя пассия воспылает столь безумной страстью, что даже забудет о культе своего неподражаемого тела и будет так расточительствовать им, требуя от меня адекватных действий. Моя энергетика трещала по всем швам, а физические силы нуждались в пополнении, причем, очень срочном. Иначе скоро буду походить на ипохондрика, качаемого ветром. Поэтому на очердное требование Окуневой — немедленного переезда в её трехэтажный «Эдем», я ответил категорическим отказом, облачив его в более или менее приемлимую форму. Майя обрела дурную привычку — после каждого моего грубого слова впадать в прострацию, а то и лишаться чувств.
— Любовь моя, — сказал я, равнодушно гладя её роскошное тело, — мы с тобой погрязли в неге и праздности. А ещё древние греки говорили: «Оциа дант вициа» (праздность рождает пороки). А потому, чтобы не деградировать до уровня двух влюбленных шимпанзе, нам с тобой надо срочно заняться делом.
— Работа — не волк... — с дурацким смешком начала она, пытаясь превратить мои серьезные намерения в глупую шутку. Очень не хотелось ей менять стиль жизни. Но я самым решительнешим образом её перебил. Сказал строго:
— Майя, я удивляюсь твоей несерьезности и безответственности. Еще Ромэн Роллан однажды заметил: «Когда в жизни нет иной цели, кроме себялюбивого счастья, жизнь вскоре становиться бесцельной».
— Дурак он — твой Роллан, — безапелляционно заявила она. — Все философы были импотентами, потому и говорили всякую чушь.
— Он писатель.
— Писатели — тоже. Ну их к шутам. Поцелуй меня, Макс. — И её губы сладострастно потянулись к моему усталому телу.
— Нет, нет и нет! — решительно отверг я её очередные притязания, вскавая с кровати и натягивая брюки. — Вам, мадам, не сбить меня с пути добродетели. Твой патрон ждет от меня решительных действий. И я докажу, что он сделал правильный выбор.
— Я тобой горждусь, Макс! — Окунева нехотя встала, накинула на голое тело халат. — Но только как ты раздобудешь этот договор? Мне кажется, что это невозможно.
Я очень удивился её словам. Значит, она не такая уж пешка, как я думал прежде, если посвящена в суть моего разговора с Потаевым. Это надо будет учесть в дальнейшем.
— Секрет фирмы, — подмигнул я. — Я моя фирма, как известно, веников не вяжет. Понятно?
— Понятно. Пойду заварю кофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51