И дело тут не в ссоре с Плышевским. Это случалось и раньше. Хотя надо сказать, что за последние дни Олег Георгиевич сильно изменился, стал раздражительным и грубым. Розик говорит, что у него какие-то неприятности с дочерью. Вполне возможно. Но у Плышевского появилась и еще одна черта: он определенно чего-то боится и чего-то все время ждет. О, у Словцова зоркий глаз актера, от него мало что можно скрыть! А Плышевский старается это скрыть, очень старается. И, надо сказать, он умеет это делать, никто ничего не замечает, никто, кроме Словцова. Но вчерашняя ссора… Да, со Словцовым это бывает, выпив, он любит куражиться, Плышевский в ответ сказал что-то резкое, обидное, он, Словцов, ответил тем же, так, слово за словом… Все это можно понять. Бывает. Но то, что сказал потом ему Плышевский, тихо, почти на ухо, с еле сдерживаемым бешенством, ошеломило Словцова, и он, может быть, впервые в жизни не нашелся, что ответить. До сих пор в его ушах звучат эти слова. Да, Плышевский сорвался, видно, нервы почему-то не выдержали. В другое время он никогда бы не сказал подобное. Но уж раз сказал, то Словцову это надо обдумать. Нет, нет, он вовсе не хочет впутываться, он и не подозревал, что это так серьезно. Ах, как был прав Володя! Его надо предупредить, надо посоветоваться. И еще: он больше никогда, никогда не встретится с Плышевским. Нет, он пьет хоть иной раз и на чужие, но на честные деньги. Боже, как он был слеп!..
Но вот и Залесский, высокий, стройный, элегантный, тонкое одухотворенное лицо, высокий лоб, откинутые назад густые темные волосы, большие, выразительные глаза. Залесский, как всегда, в свободной бархатной куртке, пестрый галстук завязан с изящной небрежностью.
— Володя! — махнул ему рукой Словцов.
Залесский улыбнулся и, уверенно лавируя между столиками, направился к приятелю.
После первых приветственных слов Словцов, сделав над собой усилие, как можно беззаботнее сказал:
— Володя, мне нужен твой совет. Понимаешь, вчера я ужинал в одной компании. Был там и Плышевский…
— Опять! — поморщился Залесский. — Как мне неприятен этот человек, если бы ты знал! Давай говорить о другом.
— Но я попал в ужасное положение.
— Ах, друг мой! Я тоже в ужасном положении. Нет, эта пытка должна когда-нибудь кончиться! Представь, я только что провожал Леночку. И как ты думаешь, куда? Ей назначил встречу этот проклятый Иван Васильевич, сослуживец ее супруга. Он уже однажды был у нас в театре.
— Сослуживец? Значит, тоже работает в милиции? — с внезапным испугом переспросил Словцов. — Что ему надо?
— Почем я знаю! — раздраженно махнул рукой Залесский. — Но он мне мешает, ты понимаешь? С того дня, именно с того дня, как он появился, Леночка стала избегать меня. Да, конечно, я был тогда с ним не очень любезен, но…
— Скажи, Володя, — перебил его Словцов, — ты не помнишь, он не интересовался шубкой, которую ты ей устроил?
— Ах, меня больше волнует, что он интересуется хозяйкой этой шубки! Впрочем, и про шубку он тоже, кажется, спрашивал.
— Вот именно спрашивал! — воскликнул Словцов. — И ты, конечно, назвал меня?
— Я не помню. Но что с тобой, Петя? В конце концов…
— Ах, ты ничего не знаешь! Володя, милый, талантливый, красивый друг мой. Я так виноват перед тобой! И перед Леной!..
Словцов в отчаянии всплеснул пухлыми руками. Залесский никогда еще не видел своего приятеля в таком состоянии. Он тревожно спросил:
— Ну, что ты еще выкинул?
— Зачем я только послушался Плышевского! Зачем навязал вам эту шубку, да и шапку тоже!
— Что-о? Тебе это велел сделать Плышевский?
На впалых щеках Залесского проступил багровый румянец, глаза расширились.
— Да, да… — страдальчески закивал головой Словцов. — И вчера он мне сказал, что теперь мы с ним связаны одной веревочкой. А, значит, и ты и Леночка…
— Босяк!.. Негодяй!.. — трясущимися губами прошептал Залесский. — Да как ты посмел? Я так и знал… — Он стал быстро застегивать и расстегивать пуговицы на куртке, потом схватился обеими руками за голову. — Боже, что теперь делать?.. Тебе, конечно, поделом. Но я, я… моя репутация… мое положение в театре… как раз представили на заслуженного… Боже, если узнают!.. Что же делать? Что делать?..
Залесского бил нервный озноб, глаза были полны страха и смятения.
— Я тебя не желаю знать! — вдруг истерически крикнул он. — Не желаю!..
И, вскочив со стула, Залесский устремился к выходу.
— Скорее, скорее! — шептал он. — Она… она тоже замешана. Бедняжка!.. Моя бедняжка!..
…Лена позвонила Зотову еще из театра, сказала, что должна обязательно его повидать, и он назначил ей встречу прямо на улице. Когда Лена подбежала к нему, Иван Васильевич спокойно взял ее под руку и провел за угол, где стояла его машина. Водителя там не было.
— Вот здесь и поговорим, — сказал Зотов, открывая дверцу. — Никто нам не помешает. Садитесь.
Лена поспешно вскочила в машину, Иван Васильевич сел рядом и захлопнул дверцу.
— Ну-с, так что случилось?
— Иван Васильевич, я так больше не могу жить! — чуть не плача, сказала Лена, доложив руки на рукав его пальто. — И мне… и я… Ну, чего же вы молчите?!
— Да ведь я же еще ничего не знаю, — улыбнулся Зотов. — Что случилось, вы мне скажите?
— Нет, это вы мне скажите, что с Сережей! Он все молчит, он мне ничего не рассказывает, — в отчаянии продолжала Лена. — Но я же вижу, я сердцем чувствую, что-то произошло. И вы должны знать.
— У Сергея были большие неприятности, — помолчав, ответил Зотов. — Очень большие. Но сейчас они кончились. Вот все, что я могу сказать.
— Это наверное, из-за той девушки, да?
— Из-за какой девушки?
— С которой он был в ресторане.
Зотов пристально посмотрел на Лену, и она, невольно смутившись, опустила глаза.
— Откуда вы об этом знаете?
Лена неуверенно пожала плечами.
— Отвечайте, — настаивал Зотов. — Это очень важно. Это даже важнее, чем вы думаете.
— Мне сказали… их видели там…
— Кто сказал? Кто, Лена?
— Один знакомый актер, Петя Словцов.
— Ах, вот оно что! Ну, а когда он их видел? И где?
— В ресторане «Сибирь». Это было, наверно, месяца два назад, в конце декабря.
— Так, так. Именно. И вы поверили?
— Петя даже приглашал меня поехать и посмотреть, — чуть слышно ответила Лена.
— Да, они там были…
Зотов сказал это таким тоном, что Лене вдруг стало мучительно стыдно, и она не нашлась, что ответить.
— Вы помните, Лена, наш последний разговор? — продолжал Зотов. — Я вам тогда сказал, что факты надо проверять характером человека, факты бывают разные. И потом, человеку, которого любишь, надо верить. Особенно если твой муж, скажем, вот на такой чертовой работе, как наша. Ведь он ничего не может вам сказать, ничем поделиться. Это порой очень тяжело. По себе знаю. Тут именно сердцем и надо чувствовать. А за Сергея я спокоен: это человек прямой и надежный. Которые иные, те, кстати говоря, у нас не задерживаются. Вот так.
— А почему Сережа мне не верит? — с неожиданным вызовом спросила Лена и резким движением откинула назад волосы.
— Ну и глупые же вы оба! — усмехнулся Зотов. — И, конечно, молодые еще. Что же, прикажете взять вас обоих за руки и мирить? Нет уж, увольте. Хоть молодые, а взрослые. Сами женились, сами и разбирайтесь. Третий тут, как говорится, лишний. Вот так.
Лена невольно улыбнулась.
— Ох, и хитрый вы, Иван Васильевич! Я даже не знала.
— И вовсе нет. Просто разболтался по-стариковски тут с вами.
— Иван Васильевич, дорогой, ну раз уж разболтались, то скажите, какие неприятности были у Сережи? Ведь это же меня тоже касается.
Зотов внимательно посмотрел на Лену и с расстановкой сказал:
— Да, касается. Даже очень.
— Почему «даже очень»? — с тревогой спросила Лена.
— Потому что и ваша вина тут есть. — Зотов помедлил и добавил: — Вы не очень-то разборчивы в людях. Забываете, кто ваш муж и где он работает. Ну, а другие это помнят. Вот так. Больше я вам пока ничего сказать не могу.
Зотов открыл дверцу и, высунувшись, махнул рукой. К машине подбежал водитель.
— Поехали, Вася. Отвезем домой эту гражданочку. — Зотов назвал адрес Лены.
Когда машина, урча, тронулась с места, Иван Васильевич наклонился и тихо сказал Лене:
— Сергей завтра не придет ночевать. У него очень трудное задание. И мне надо, чтобы на душе у него было совсем, совсем спокойно. Поняли?
Лена молча кивнула головой.
Дома она едва успела сбросить шубку, как в парадном раздался длинный, тревожный звонок. Лена побежала открывать дверь. На пороге стоял запыхавшийся и взволнованный Залесский.
— Володя?..
— Да, да, это я! К вам можно?
— Зачем вы пришли?
— Ах, Леночка, клянусь, я вам не буду надоедать своими признаниями! Дело гораздо серьезнее. И вас это тоже касается.
Лена никогда еще не видела Залесского таким растерянным и испуганным. Что-то неприятно резануло ее в его словах.
— Входите, — сухо ответила она.
Залесский торопливо сбросил пальто и вбежал в комнату.
— Это ужасно, ужасно! — простонал он, в отчаянии ломая руки. — Леночка, я погибаю!.. Вы же знаете, меня представили на заслуженного… я действительно большой актер… Ах, не думайте, мне сейчас не до хвастовства!.. И вот это ничтожество, этот жалкий неудачник… Леночка, у вас тоже блестящее будущее! И все, все может погибнуть!
Залесский неожиданно упал на диван и разрыдался, уткнувшись лицом в подушку.
Лена смотрела на его узкую, вздрагивающую спину, на разметавшиеся по подушке волосы, и таким вдруг чужим и далеким показался ей этот человек, так странно и неприятно было видеть его в этой комнате, на этом диване, на котором по вечерам любит сидеть Сережа и, нахмурившись, читать свои кодексы и учебники, а рядом всегда ставит вон ту пепельницу с окна.
В этот момент Залесский вскочил с дивана и, повернув к Лене залитое слезами лицо, закричал:
— Я это не переживу! Я покончу счеты с жизнью, предупреждаю вас!..
— Но что в конце концов случилось? — как можно спокойнее спросила Лена. — Из-за чего вся эта истерика?
— Истерика?! Вам легко говорить! А меня запутали в грязную, мерзкую историю! Мне подсунули эту шубу для вас, эту шапку!.. А я-то обрадовался! И вы, кстати, тоже! Но я ничего не знал! Леночка, надо что-то придумать! Умоляю вас! — Залесский упал на колени. — Поговорите с мужем, пусть он сделает что-нибудь! Он не имеет права отказываться! Я честный человек!..
— Вы жалкий человек, — прошептала Лена.
Ярцев и Арбузов приехали на вокзал минут за десять до отхода поезда. Заснеженный перрон был полон людьми, отовсюду неслись оживленный говор, смех, шутки. Мелькали белые фартуки носильщиков. Толпа провожающих с букетами цветов окружила группу польских юношей и девушек — улыбки, объятия, веселые напутствия. Невдалеке послышалась немецкая речь, и Геннадий по обрывкам фраз догадался: провожают немецких туристов.
— У нас одиннадцатый вагон? — спросил он.
— Ага. Не проспать бы. А то, глядишь, в Польшу уедем.
— Тебе дай волю, проспишь и до Берлина.
У входа в вагон стоял высокий парень в железнодорожной форме и, посвечивая фонарем, проверял билеты пассажиров. «Жуков», — одновременно подумали друзья. Предъявив билеты, они поднялись по ступенькам вагона и в узком коридоре отыскали свое купе.
Но вот поезд тронулся, замелькали за окном огоньки стрелок, во все стороны разбежались пути. Вскоре поезд вырвался за границу московского узла, по сторонам потянулись дачные поселки, заснеженные поля и перелески.
Жизнь вагона постепенно входила в обычное дорожное русло. Проводники разнесли спальные принадлежности, пассажиры стали облачаться в халаты, пижамы, домашние куртки и туфли, завязывались знакомства, подыскивались партнеры по шахматам, домино, преферансу.
Ярцев и Арбузов стояли у окна в коридоре и, покуривая, перебрасывались замечаниями о дороге, незаметно наблюдая за Масленкиным. Тот с деловитым видом сновал по вагону.
Поезд прибывал в Смоленск в четыре часа утра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53