Андрей с пронзительным чувством собственной никчемности думал о разведенных мостах, о Скворцове и Елагине, которые где-то на Загородном проспекте все же смогли выследить неуловимого Норвежца. Обнаружили и вторые сутки подряд плотно ведут врага, забыв про еду, сон, семьи. А он, комсомолец Гладышев… Да что тут говорить! Дома, возле маминых разносолов! В глазах Андрея стояли самые настоящие слезы.
Он готов был прямо сейчас, вплавь, перебраться на левый берег, чтобы присоединиться к товарищам по группе и ближе к восьми часам утра, как предписывала ему утвержденная генералом Ивлевым инструкция, заступить на вахту оперативного наблюдения за Джейн Болтон.
Бродя по комнатке-пеналу, он представлял себя в это утро: несколько утомленного, но собранного, с обостренной работой возбужденного мозга. Внешне несколько флегматичного, но оттого особенно зоркого и готового предвосхитить малейшие нюансы вражеского коварства и изворотливости. Он уже ловил на себе уважительные взгляды товарищей, ощущал их крепкие, энергичные рукопожатия и слышал короткое напутствие Ивлева: «Дерзай, артист!». Вот в его воображении возникла и финальная сцена: Ивлев, его шофер Сергей, Скворцов и Елагин сидят в салоне служебной «Волги» и наблюдают за медленно удаляющимся в сторону улицы Дзержинского Андреем. «Орел парень-то наш! Какова хватка!» – вроде как самому себе говорит Ивлев, а Елагин с заднего сиденья негромко добавляет: «Ваша школа, товарищ генерал…»
Внезапный лязг и грохот отвлекли комсомольца Гладышева от его непростых дум. Обескураженный, он тупо посмотрел на уроненный велосипед марки «Спорт-шоссе». «Как же это я не заметил?» – Андрей искренне удивился и с опаской вгляделся в темное жерло коридора.
Загорелась тусклая сорокаваттная лампочка, и до него донеслось негромкое брюзжание идущего в туалет отца:
– Лучше бы девку добрую завел, полуночник хренов!
Басистый звук туалетного смыва окончательно сконфузил молодого чекиста, он без сил упал на диван и с головой зарылся в скомканное одеяло.
* * *
Задрапированная фиолетовыми облаками луна напоминала своего бутафорского двойника с задника Венской оперы, где снизошедший до «Кольца Нибелунгов» Герберт фон Караян давал отмашку заходящей на посадку вагнеровской валькирии.
Воспоминания Джейн о том вечере в Вене были достаточно ярки, ассоциация возникла легко и непринужденно. Она сидела в мансардной комнате студенческого общежития, на подоконнике, положив утомленные дневной прогулкой обнаженные ноги на медленно остывающее железо карниза и, прижавшись спиной к оконному косяку, сосредоточенно размышляла.
Сначала о непростых отношениях английской разведки с этим городом, что не задались с самой первой акции – знаменитого двойного Гамильтоновского адюльтера. А может быть, действительно была права мама: женщины и разведка – это более органичное сочетание? Ведь удалось же тогда, на заре имперского Петербурга, девице Гамильтон добраться до царя Петра! Если бы не завистливая спешка ее напарника и кузена, что так бездарно провалил свою миссию при первой Екатерине, возможно, весь ход новейшей истории был бы другим!
Да и потом… Хотя особо хвалиться нечем. Всегда примерно одинаковый сценарий, рассчитанный на силу взаимного притяжения между мужчиной и женщиной. Примитивные фантазии сент-джеймс-ских умников для нехитрых трехходовок в духе Иена Флеминга. В результате – временные успехи внешнеторговых компаний и ничего крепкого, стратегического. Пустая трата времени и денег, несколько смягченная во времена Анны Иоанновны Остерманом и чуть позже – алчным Бестужевым.
Высоколобый и романтический сепаратизм Грибоедова ослабили Ниной Чавчавадзе, безжалостно манипулируя совсем еще юной девочкой. А отпрыск древнего боярского рода, легко обойдя безыскусные «аглицкие» капканы, сыграл свою игру. Пришлось действовать, как всегда в минуту реальной угрозы интересам Британии. Британии ли?
В какой момент ближние интересы пузанов из Сити стали подменять собой интересы короны и нации? Насколько справедлива подобная плата за сомнительное удовольствие именоваться старейшей демократией континента?
Даже из англомана Сперанского, с таким трудом проведенного в ближнее окружение царя Александра, не получилось агента влияния, он оказался шалтай-болтаем в коварной интриге вокруг все тех же персидских интересов! Поистине достойно уважения купеческое упрямство при достижении поставленной цели, но цена этой последовательности слишком высока!
И дело не в бесславной Крымской войне, давшей Британии лучший женский символ – Флоренс Найтингейл. Опять же, джентльмены, женщина! Дело в предопределенности действий разведки Ее Величества в России и Петербурге-Ленинграде.
Заспиртованная голова девицы Гамильтон, стоящая на полке в Кунсткамере, вусмерть накачанный водкой Кларедон, бедняга Аллен Кроми, в последний свой час бивший комиссаров на выбор, словно буйволов на сафари, – вот знаковые фигуры наших успехов!
Внезапно облако причудливой формы отвлекло Джейн от невеселых раздумий. Прямо над остывающим железным колпаком мансарды неспешно проплывал в сумеречном небе философски спокойный, гривастый Элиас. Джейн сразу же узнала своего пони, одного из лучших друзей детства. Лицо девушки осветилось улыбкой – сдержанной, но исполненной бесконечной теплоты и умиления.
Вместе с первыми солнечными стрелами наступающего дня к ней пришла жажда деятельности, усиленная осознанием своей решимости идти до конца и верой, что у нее достанет силы выполнить поставленную перед ней задачу: дискредитировать Маркова-старшего и, несмотря ни на что, сохранить случайно обретенное, но бесконечно дорогое чувство – безоглядную и ни на что другое в этой жизни не похожую любовь к Кириллу.
Каковы были истинные причины, что привели Кирилла за глухую ограду психиатрической лечебницы, Джейн приблизительно догадывалась. Его исчезновение в недрах психушки было настолько внезапным, неожиданным и обескураживающим для всех, с кем он общался, что для Джейн, человека профессионально близкого к технологиям сохранения государственных интересов, не составляло особого труда понять: именно она, скромная аспирантка Джейн Болтон, послужила тому единственной причиной.
Основные вопросы, не дававшие Джейн покоя, формулировались четко: кто, где и когда зафиксировал факт ее знакомства с Кириллом? Кто, где и когда рассмотрел в скромном частном контакте возможную угрозу государственной безопасности русских?
Аналитики из КГБ? Но это невозможнейший бред! Какой бы мощной ни была «Империя зла», физически невозможно установить плотный надзор за всеми, кто потенциально интересен иностранным разведкам! Маркова-старшего не трогали почти десять лет, старательно следили за натовскими и цэрэушными коллегами и, только став полностью уверенным в возможной эффективности агентских действий, руководство пошло на эту операцию.
Откуда появился этот топтун? Профилактический надзор за вызывающе ведущей себя англичанкой? Принимать русских за идиотов – значит, зачислять в идиоты саму себя.
Возможно, все дело в ее поведении? Джейн вспомнила свой разговор с проректоршей по работе с иностранными студентами. Он касался ее желания доплатить сколько угодно денег, но быть размещенной в общежитии без соседей. Проректор, поджарая стерва явно не ленинградского происхождения, с бегающими глазами-бусинками, малиново разливалась о преимуществах совместного проживания стажеров, полностью игнорируя категоричность просьбы.
Джейн вспылила, надменно проведя границу между собой и несостоятельными студентами, прозрачно намекнула на свой аристократизм, с которым все же следует считаться, поскольку одна шестая земной поверхности, на которой все равны, – еще далеко не вся поверхность земного шара.
Проректоршу это явно покоробило, но просьба Джейн была удовлетворена. За деньги. А дальше ей не оставалось ничего другого, как соответствовать выбранной роли: она подчеркнуто обособленно и независимо держалась с соотечественниками, не участвуя в их идиотских контактах с местным студенчеством. Это была полная бредятина, достойная пера Теккерея, Диккенса или Тома Шарпа, – детишки рабочих английских окраин и туземной интеллигенции из стран Содружества изображали из себя этаких «обремененных белых человеков».
Что касается преподавателей и технического персонала курсов, то эти люди совершенно не интересовали Джейн. Ни как носители языка, ни как носители культуры. Слишком уж вычурной – и это чувствовалось – была их русскость, ежеминутно съезжавшая либо в непроходимую англоманию, либо комично не совпадавшая с окружающей действительностью.
Это выглядело особенно неприятно на общем фоне преподавательского состава пединститута, с представителями которого Джейн приходилось сталкиваться вне семинарских аудиторий. По закону подлости стажерам достались далеко не лучшие преподаватели, и единственный вопрос, заданный ею за все время стажировки, звучал так: «Где находится дамская комната?», да и то задан он был по-английски: «Where`s the ladies’ room?»
Так что если Арчибальд Сэсил Кроу прав и русские действительно тралят здешний пипл, как свою знаменитую невскую корюшку, то под колпак она подвела себя сама…
Но все равно нелогично. Кирилл разорвал отношения с родителями и, даже если предположить, что наблюдение за Джейн было круглосуточным, нужно очень и очень постараться, чтобы увидеть в случайном уличном знакомстве – и ведь действительно случайном! – хищную руку иностранной разведки.
Значит, не просто здешний «дятел» впрок настучал для Джейн неприятностей, и не просто плюгавый топтун дышит ей в затылок непереносимым винным и чесночным духом.
Или же ей известно далеко не все, и существует в этой истории с ленинградскими судостроительными заводами и их директором иная подоплека? Скрытая, неясная, более сложная комбинация, полностью отличающаяся от той картины, которую ей так старательно нарисовал Арчи?
Могли ли использовать ее в отвлекающей роли? Да запросто! Но, с другой стороны, Арчи не позволил бы им разменивать такую пешку, как его единственная, пусть и дальняя, родственница.
Двурушничество или раскрытие Норвежца? Возможно. К тому же он давно не дает о себе знать. «Подарочки» от коллег из ЦРУ или «Аксьон директ»? Сколько угодно! Старинная галантность секретных служб: сделал гадость – в сердце радость.
И хотя предусмотрена на этот случай строгая инструкция по прекращению операции, малодушничать и паниковать не стоит. Там, где существуют сомнения, следует идти только теми путями, о которых, кроме тебя, никто не знает.
И если это так, то ее задачи усложняются: выполнить задание, спасти Кирилла и самой не стать жертвой разменных интриг, столь любимых в мире разведки.
А теперь – в сторону сомнения и раздумья, необходимо действовать. Джейн оглянулась. Настенные часы в виде петровского парусника показывали без пяти пять. Скоро неутомимый топтун займет свое привычное стартовое место – напротив входа в общежитие…
Девушка быстро соскользнула с подоконника в комнату и деловито засуетилась. Разобрала немногочисленные сувениры и бумаги, все старательно упаковала в небольшую сумку-портфель. Внимательно осмотрела разложенный на кровати гардероб. Впервые собственные вещи вызвали у хозяйки чувство досады: слишком хороши и приметны. От них, как говорят русские, просто за версту несет нездешностью и «чисто английским качеством». В таком гардеробе ей далеко не уйти.
Джейн присела на тоскливо взвизгнувшую кровать. Досадливо поморщилась. Каждый предмет обстановки в этой комнате имел свой голос. Стены в многослойном папье-маше из немудреных обоев шептали под тихими струйками сквозняков, пол, щедро залитый гнедой краской, умудрялся скрипеть, дискредитируя свой монолитный вид, а огромный старый шкаф…
Шкаф!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48