По королевской дороге, что причудливо змеилась среди изумрудно зеленых холмов юго-западной Англии, ехали верхом два молодых человека. По богатому платью и кольчугам тонкой работы, по кожаной конской сбруе и украшениям на мечах любой мог признать в них юношей благородной, а может быть и королевской, крови.
Но вот языка, на котором говорили путники, не смог бы понять ни один коренной житель королевства.
– Слушай, Женька, а тебя-то что потянуло свататься?
– Возраст, – молодые люди дружно рассмеялись. – А тебе портрет показывали?
– Нет. В наше захолустье герольдов не присылали. Что возьмешь с островитян, кроме приливов и отливов?
– Это точно. Видок у тебя, Кира, бледноватый. Видно, морская болезнь у судомеханика прогрессирует.
– Ладно обо мне. Ведь когда в зал вошли, мне уже не до невесты было. Смотрю – ты или не ты? Даже не сообразил, что эта карга…
– Да не такая уж и карга, ей всего двадцать четыре года!
– Предположим, что это так.
– Ты не галантен, Марков. Альбина Мэргерит Тиитерс, пожалуй, самая выдающаяся и неординарная девушка королевства, – было неясно: глумится Женька над щербатой северянкой с жидкими волосиками или говорит серьезно.
– Невский, не занудствуй! С чего ты взял, что она самая-самая?
– Как и положено мне, наиболее вероятному кандидату, я много разговаривал с ней. И она, скажу тебе, слишком умна для этого времени.
– Это и решило исход дела?
– Не столько это, сколько… Цитирую по памяти: «Предки этих переселенцев были самыми настоящими викингами. Они грабили по всем пределам Ойкумены и тащили награбленное добро в свои ледяные замки. Но у них нет земли, а у короля нет возможности дать им земель столько, сколько следует иметь людям их ранга. Единственная возможность для потомков викингов укрепиться в Британии – породниться со здешней знатью. И тут денег они жалеть не станут…».
– Ого, а я и не подозревал, Проспект, что ты можешь быть таким меркантильным!
– Кира, просто здесь мои интересы и интересы моего опекуна, графа Ддэйла, совпадают. Старик вытащил меня из ледяного моря, дал кров, укрыл под защитой родового герба. Если я могу ему отплатить хоть частично, я не должен сопротивляться. К тому же мой поиск…
– Снова «Таинственная миссия Евгения Невского», о содержании которой простым смертным еще не пришла пора узнать?..
Внезапно солнце стало тусклым, зелень обочин почернела, облака с бешеной скоростью заскользили по небу, налившись зловещим багрянцем. Все стало серо. Шквальный ветер принес запах гари и пепельную пыль.
Кирилл огляделся – Женьки нигде не было.
Он поднял голову и увидел друга вместе с конем летящими по воздуху в сорном облаке обгоревших ветвей и обломков какого-то скарба.
– Невский! – Кирилл пытался перекричать вой ветра. – Я опять забыл спросить…
Тут на него обрушилась тьма.
Глава 2
Переход Альбины через катарсис семейной драмы, Переплет становится переплетчиком, а мама Евгения Невского строит новый мир
В чем измеряется девичий век? Да в чем угодно! В разбитых сердцах на стороне и в собственных сердечных ранах, в капризно отвергнутых нарядах, пусть и под давлением ветреной моды. В конце концов – в ощущении своей красоты и молодости, в той ненасытной легкости, с которой, как само собой разумеющееся, воспринимаются яркие краски крымских поездок и восхищенные взгляды мужчин всех возрастов, глупые и нелепые интриги сверстниц! Но только не в этом, не в зубрежке латинских названий частей человеческого скелета! Может быть, действительно права Ленка Геворская – бросить все к черту и перейти в «Тряпку», на моделирование одежды?
В комнату, шаркая «черевичками», как она их называла, вошла Эльжбета Стефановна. Альбина с досадой и жалостью посмотрела на бабушку: поредевшие кудельки, согнутая спина, трясущаяся голова с вечно слезящимися глазами и тяжелый лекарственный дух вперемешку с запахом немолодого тела.
– Вандочка… – голос был негромкий, дребезжащий.
– Бабуля, я – Альбина. Ванды дома нет, она на работе.
– Как это, Альбиночка, на работе? Разве можно детям работать?
– Бабуля, – Альбина вышла из-за стола и обняла старушку за плечи, – милая, давай я посажу тебя в гостиной, включу музыку, хорошо?
– Детям нельзя работать! К тому же кто мне поможет вынимать косточки из вишен? Остаться на зиму без вишневого варенья нельзя… Впрочем, ты, Ванда, никогда не умела вести дом.
– Бабушка! – внучка начала терять терпение. – Варенья у нас на сто лет хватит, пойдем, я поставлю тебе Дворжака.
Единственное средство, выручавшее в таких ситуациях, – хорошая симфоническая музыка. Эльжбету Стефановну устраивали в огромном финском кресле-раковине, укрывали пледом и оставляли наедине с Дворжаком, Скрябиным, Дебюсси. Выбор авторов – ее пристрастия из прошлого, «досумеречного» состояния. Надежность эффекта отвлечения проверена временем и гарантирована вертушкой «Loewe» с автоматической сменой пластинок.
Устроив старушку, Альбина под звуки «Славянского танца» вернулась в комнату. За окном накрапывал дождик, по подоконнику прыгал взъерошенный воробей. «И до пуки плыне, Польска нэ загине!» – вспомнилась ей одна из любимых песен бабушки. Альбина упала на стул, скинула на пол анатомический атлас и разрыдалась.
* * *
Дом режиссера Акентьева был, что называется, «открытым». Вечные гости, толпами и поодиночке, посиделки за полночь и до утра, игра на рояле и широчайшее хлебосольство, если у отца семейства были деньги. Так же жили во многих квартирах этого большого старинного здания, занимающего целый квартал и двумя фасадами выходящего на Фонтанку и улицу Рубинштейна. Переплет под настроение выбирал дорогу к отчему дому, вернее – к дедовскому, поскольку восьмикомнатные хоромы с дворцовыми потолками были пожалованы властями деду, заслуженному боевому адмиралу, успешно топившему фрицев еще в сорок первом.
Сегодня настроение у Акентьева-внука было лирическим, требовавшим сосредоточенно-романтического восприятия мира. Он не торопясь брел по набережной Фонтанки и… пытался сочинять стихи. Дискотечные будни да забавы порядком поднадоели ему. Пытливый ум искал иных форм для самовыражения, самоутверждения и, безусловно, добычи денег. Тупой фарцой, несмотря на приличный капитал, аккумулированный за дискотечные годы, заниматься абсолютно не хотелось. Стремный бизнес, стремные люди. Да и знаменитый Дахья, с которым Переплет был знаком лично, прямо сказал ему: «Не твоя там капуста, паря». Заманчивое предложение поступило от соседа по площадке, знаменитого в масштабах страны певца со смешной фамилией, – писать тексты для эстрады. Так Саша впервые услышал английское слово «royalty», а также узнал, что и для него в условиях развитого социализма существует легальный способ сколотить состояние без надрыва, ментов и уголовной швали.
К тому же сосед-вокалист дал несколько технических советов. Разъяснил правила работы с «рыбой», вручил несколько кассет с музыкой, томившейся в ожидании своего «либреттального сопровождения». То, что певец, давая советы, был изрядно под градусом, Акентьева не смутило. Он был твердо уверен в своем успешном начинании на новом поприще. Единственное, что омрачало его уверенность, – необходимый для успеха текст никак не появлялся.
Но это трудности, как говорится, временные, и его задача, в отличие от народного хозяйства страны, – не сделать их величиной постоянной. Да и альтернативное решение проблемы имелось. Они не зря посидели сегодня с Григорьевым в «Канатнике». Хотя расплачиваться за коньячок и бастурму пришлось Акентьеву, досады этот факт не вызвал. Дрюня четко обозначил альтернативу мукам творчества.
– Толмачить на язык родных осин что-нибудь из западной эстрады – и порядок! Вариант: берешь перевод за основу и адаптируешь к нашей сиволапой культурке. Конечно, это непатриотично, зато в духе интернационализма! – Дрюня засмеялся чересчур громко для заведения при интуристовской гостинице.
Народу в зале практически не было. Только через столик от них, оживленно переговариваясь, сидели два хорошо одетых типа: тот, что помоложе, абсолютно лысый, пожилой же внешне напоминал актера Олялина. На молодежь они не обратили никакого внимания.
Во время этой встречи у Александра вдруг родилась не менее здравая мысль. Раз Григорьев отвечает в горкоме комсомола за молодежные ВИА, ни у кого другого в городе нет такого широкого доступа к самодеятельному творчеству масс. И если в этом самом творчестве хорошенько поискать, можно найти свое жемчужное зернышко.
Но сначала – и это вопрос престижа, уважения к самому себе – нужно попытаться действовать самостоятельно. Он остановился у барочной ограды Шереметевского дворца, закурил длинную черную «Santos-Dumont» и стал внимательно рассматривать чугунное кружево. Вязь графской ограды отвлекла его от конструктивных размышлений. Акентьев, закурив вторую сигарету, с видом тонкого ценителя принялся изучать решетку. «Вот ходишь, суетишься, а рядом…»
– Извините, молодой человек, задумалась на ходу, – натолкнувшаяся на него женщина была невысокого роста, пострижена под гавроша, в приталенном пыльнике и тупоносых туфлях с гулливеровскими пряжками.
– Еще раз извините, – и, не дожидаясь его реакции, она медленной походкой отрешенного от суеты жизни человека направилась дальше, в сторону моста Белинского.
«Откуда я ее знаю?» – в третий раз за последние четверть часа мысли Акентьева сменили направление. Он бросил окурок под ноги и зашагал к дому. Мысль никак не отпускала, раз за разом вызывая в памяти лицо пожилой женщины. И лишь когда остановился у светофора на Невском проспекте, его осенило: «Флора Алексеевна – мать Женьки Невского!» Он еле дождался зеленого сигнала. Внезапно Акентьев почувствовал слабость, липкая испарина вызвала брезгливое ощущение. Срочно захотелось домой и – «в ванну, в ванну, в ванну!».
Через переход он почти бежал.
«Чертовщина какая-то! То Марков, то Невский… Нет, это все глюки, коньяк в жару…»
Снова вспомнились случайно услышанные слова того лысого из «Канатника»:
– Ну-с, месье Сикорский, поскольку определенной цели я не имел, а зол на этого Маркова был чрезвычайно, то и дал ему самую идиотскую установку, какую смог придумать. Не пытайтесь угадывать, задача была проста: просить руки и сердца у Маргарет Тэтчер.
– Ого!
– То-то и ого, что этот гаденыш вдруг открывает глаза и на полном серьезе, будто «железная леди» принимает в соседней комнате, заявляет…
– Ну-ну?
– «Там есть более достойные претенденты».
Они заговорили дальше, но Акентьев уже расплатился с официантом, и задерживаться дольше было неудобно. Да и мало ли Марковых в России? То, что его разыскивает этот шлепогубый сокурсник, еще ничего не значит.
У библиотеки Маяковского он был вынужден сбросить темп, а потом и вовсе остановиться. Такое с ним случилось впервые – ноги не шли. Переплет прислонился к стене и инстинктивно согнулся от резкой боли в желудке.
Впервые в жизни ему было страшно. Действительно страшно и стыдно. Стыдно, что прохожие видят его, Александра Акентьева, жалким и беспомощным, загибающимся на улице. Он повернул голову к библиотечной стене, и глаза уткнулись в запыленное стекло цокольного окошка. В нем, как в зеркале, отражались растущие на набережной липы, проезжающие мимо машины… но вместо собственного отражения Акентьев вдруг увидел другое лицо: переливаясь мороком, на него смотрел Женька Невский. Ужас охватил Переплета, он истошно закричал и наконец-то обрел способность к передвижению.
* * *
Альбина скорее почувствовала, чем услышала, как открылась входная дверь. Она выглянула в коридор. Марлен Андреевич, вернувшись в неурочный час, неуклюже топтался у вешалки и все никак не мог сладить с непокорным зонтом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48