Как определить сходство в скорости артикуляции или интенсивности повышений голоса в подобных обстоятельствах? И как составить идеальный не фото-, а звукоробот?
Ученый не верил в такую возможность. Брюс тоже. Несмотря на тот случай в метро, когда ему в голову вдруг пришла мысль попросить пассажирку заговорить за спиной Кассиди. Но там речь шла об интуиции, и ее можно было проверить на месте. Ничего общего с предстоящей медиаобедней, которую отслужит Левин с ее голосом-приманкой. Неужели Саньяк действительно верит в это? Он нашел повод, чтобы оправдать свое постоянное присутствие в уголовном розыске, и в течение шести месяцев зарабатывал на поисках принцессы, протестировав за это время более сотни сотрудниц полиции. В результате нашли очередную Золушку. Хрустальные башмачки пришлись впору Мартине Левин. Очень трогательно.
Наконец, Саньяк встал со своего насеста и перешел к представлению.
— Мы имеем дело с убийцей, дошедшим до крайности, — начал он. — Как совершенно справедливо заметил майор Брюс, Вокс повел игру, в которой хочет чувствовать себя хозяином. Мы решили встать на его позицию. Удалось определить, что капитана Левин способен воздействовать на нашего серийного убийцу. Поэтому ей предстоит выступить по радио и телевидению в качестве официального представителя судебной полиции по делу, волнующему и терроризирующему общество. Формально она обратится к Воксу. Она скажет ему, что мы согласны на его игру, что ее приход означает наш ход пешкой на его доске и что мы считаем партию достаточно интересной, чтобы освещать ее в средствах массовой информации. — Небольшая пауза, взгляд пробежал по собравшимся, чтобы убедиться, что тридцать полицейских следят за каждым его словом, и психолог продолжил: — Я знаю, что думает большинство из вас. Я знаю и понимаю это. Ваш опыт научил вас, что поимка преступника— это вопрос времени, тщательного труда и терпеливого анализа данных. И тут вы правы. Однако я прошу вас проявить… воображение. Серийный убийца пытается сбить преследователей со следа. По-моему, лучший ответ состоит в том, чтобы дать ему понять— в интеллектуальном плане мы не менее изобретательны. Встав по другую сторону барьера, мы побудим его к совершению движений, контролировать которые ему будет труднее. Иными словами, к риску. И следовательно, к ошибкам. Которых до сих пор ему удавалось чудесным образом избегать.
«Потрясающе. Просто доктор Франкенштейн, восхищенный деяниями своего детища», — думал Брюс, глядя на судебного психолога. Он действительно выглядит уверенным в себе, он наслаждается игрой. Как будто, несмотря на все новые и новые трупы, все на самом деле относительно: по сути дела, мы ничего не значим. Несколько пешек на доске. Несколько деревянных бусинок в четках из ливанского кедра.
Саньяк решил, что не следует размывать эффект от столь блестящего выступления. В заключение он сказал, что от Левин ждут не только голоса, но и профессиональной помощи команде, в которой не хватает ценных кадров, чтобы справиться с возложенной задачей. Далее слово взяла капитан Левин. Она говорила мало, сдержанно и спокойно. Все приглажено и причесано. В содержание никто не вслушивался. Все навострили уши в ожидании волшебного голоса. И, надо признать, в звуках, исходивших из уст этой женщины, было что-то теплое и моментально располагающее. Брюс попытался вспомнить Изабель, читающую книжку про Айдору, Изабель, ведущую «Запретные ночи». Но не смог. Никакого сходства он не услышал. Он посмотрел на Саньяка, и тот ответил ему взглядом, предвещавшим немало будущих неприятностей.
— Вселенная — это машина. Этот текст становится все прекраснее. Как вам кажется, Алекс?
— Простите, что?
Надо же, психолог обращается к нему по имени! Брюс уже успел понять его стратегию. Чем менее он доволен, тем более любезен. Контроль над эмоциями, контроль над другими людьми. Сейчас они с Саньяком очутились с глазу на глаз в коридоре, покрытом линолеумом. Бежать некуда.
— Простите, Саньяк. Надо было вам позвонить, но в последние дни все так ускорилось.
— Да, я был бы рад вашему звонку. Будь у меня время для анализа, я смог бы подготовить план сегодняшнего совещания.
— По-моему, вы были хороши, как всегда.
Психолог прижал пальцы к губам, как человек, борющийся с неприятной, но поддающейся разрешению проблемой.
— Я знаю, что вы не одобряете мое вторжение на вашу территорию. Знаю, понимаете? Но рассматривайте меня как профессионала. Вроде вас самого, Алекс. Просто в моей работе я смотрю на вещи немного по-другому.
— Я рассматриваю вас как выдающегося профессионала, не волнуйтесь.
— Вот и славно. Потому теперь Вокс, как и все во Франции, знает, что имеет дело с командой настоящих мужчин. Полицейские, психологи. Чем больше он будет уверен в том, что имеет дело с единой командой, тем лучше. Что скажете, Алекс?
— Я не имею ничего против.
— Вы знаете, что с самого начала Вокс разговаривает с нами. В этом заключен парадокс похитителя голосов.
Брюс улыбнулся и закурил, не предложив сигарету Саньяку. Почувствовал чей-то взгляд и повернулся. Мартина Левин вела вежливую беседу с Дельмоном. Хочет поговорить с ним наедине. Это нормально.
— Он пошел по спиральному пути, он использует один и тот же modus operandi , но создает варианты сценария, которыми как бы окликает нас. Вы навели меня на эту мысль, рассказав о карточке, о букете. Вокс говорит с нами через вас. Он говорит с представителями правоохранительных органов и закона, который сам же преступает. Он хочет, чтобы мы осознали его ярость. Знаете, почему?
— Потому что чувствует себя одиноким, — ответил Брюс немного наугад, бросая взгляд в сторону Левин.
Она улыбнулась ему, не прекращая разговора с Дельмоном.
— Можно сказать и так. В глубине души он хочет снова вернуться в лоно общества. Он пытается выйти из хаоса, в который его загнали, когда он был ребенком. Не мне вам рассказывать, что серийные убийцы в детстве часто оказывались жертвами сексуального насилия или свидетелями сексуальных сцен, в которых сочетались жестокость и страдание. Невыносимая обстановка в семье. И перенос образа. В образе жертвы они пытаются свести счеты с плохой матерью или с плохим отцом. Каждое убийство приносит лишь временное удовлетворение. Новое тело, добавляющееся к уже имеющимся, никогда не является телом того человека, которого они действительно хотели убить. Их истинная цель остается недостижимой, а их ярость все возрастает.
— Безусловно.
— Так вот, для убийц такого рода крайним проявлением может быть убийство матери или отца. После этого они сдаются, даже если не испытьшают ни чувства вины, ни угрызений совести. И вот тут-то мы и вступаем в игру. В тот промежуток времени, когда убийца хочет говорить. Ведь Вокс послал цветы и карточку не Изабель Кастро. Он послал их нам.
— Нам?
— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду, Алекс. Нам, блоку, о который его призывают разбить свою ярость. Что же касается Мартины Левин, она — наш маленький посредник. Она символизирует голос, женщину, мать.
— Мать. Ну да, конечно.
Брюс мог бы ему сказать, что уже немало думал на сей счет и пришел к выводу, что Вокс нападал не просто на женщину или на мать, а на некое более высокое понятие. Может быть, на удачную семейную жизнь. Или на саму идею счастья. Но зачем? Фабрика по производству теорий— это сам Саньяк.
— Злая мать, мачеха, обладающая голосом, — продолжал психолог. — Прекрасным голосом, произносившим ужасные вещи. Непобедимая мишень. И Вокс хочет говорить с ней.
— Ну да, поболтать! Кстати, Саньяк, по-моему, капитан Левин хотела бы перемолвиться со мной парой слов.
— Я пришел к вам безоружным, Алекс. Уверяю вас. И не думаю, что в сложившейся ситуации ваша враждебность может принести пользу.
— Враждебность?
— Я ее ощущаю. Вам не кажется, что нам следует подняться над этим, чтобы добиться большего эффекта?
— Самооанализ — это роскошь. Я себе таких вопросов не задаю, Саньяк.
— А надо бы.
— Когда будет минутка. Извините.
Вблизи она выглядела и пахла как нормальная здоровая девушка. Белые зубы, матовая кожа, гибкое тело спортсменки и едва уловимый аромат лимонной туалетной воды. Ничего гламурного. И ничего нарочитого. Отдых от синдрома Саньяка. Психолог уже утешался тем, что доводил свои возвышенные соображения до сведения Матье Дельмона и небольшой группы сотрудников. Ветерок, свежий воздух.
— Я просто хотела вам сказать, что горжусь возможностью работать с вами, майор.
— Это хорошее начало.
— Я прекрасно понимаю, что явилась сюда как незваный гость, но сделаю все, что в моих силах, чтобы принести пользу.
— Потребуется немного больше, капитан Левин. Мы тут все фанатики. Спокойные, правда, но фанатики.
— Больше времени, больше возможностей. Я постараюсь не обмануть ваших ожиданий.
— Вы именно таким представляли себе уголовный розыск?
— Старейшины уголовной полиции в забавных старомодных кабинетах? Да, я слышала, что вы тут далеки от современных веяний.
— Это только внешнее впечатление. Работа, которую вам поручили, настолько современная, что ее еще не существует. Ну, может, только в Куантико.
— Мне следует понять, что вас не убедили?
— Меня не волнует, что из вас хотят сделать этакую козу, привязанную к колышку. Я просто хочу быть уверен, что вы хорошо осознаете пределы возможностей этого метода.
— Эта всего одна из карт, которые мы можем разыграть.
— Да, одна из многих. Единственное отличие в том, что ее нелегко контролировать.
— Саньяк и Дельмон меня хорошо накачали. Я много думала и считаю, что лучше всего подходить к этому трезво. И спокойно.
— Вы производите именно такое впечатление.
— Вы тоже, майор. Думаю, мы с вами хорошо поладим.
— Хотелось бы верить, капитан.
9
«Что такое высшая вежливость? Ответ: сесть на собственную задницу и извиниться перед ней». Виктор Шеффер швырнул в корзину обертку от карамели «Карамбар» и, увидев, что Алекс Брюс проследил за его жестом, сказал голосом, слегка изменившимся от прилипшей к зубам конфеты:
— Забавно они на меня действуют, эти бумажки. Не могу удержаться и не прочитать. Как будто жду какого-то откровения.
Брюс кивнул головой с понимающим видом. Они оба сидели, положив ноги на стол майора, за которым устроились, чтобы посмотреть утренний выпуск новостей.
Левин была одета так же, как накануне. И производила впечатление столь же спокойной, как на собрании в триста пятнадцатом кабинете. Можно подумать, что выступать по телевидению было для нее таким же привычным делом, как чистить зубы.
— Она очень хороша, — заметил через какое-то время Шеффер, разворачивая очередную конфетку.
— Ничего, — согласился Брюс.
Левин неторопливо отвечала на вопросы ведущего. Чувствуется ли усиление напряжения в уголовной полиции после убийства Изабель Кастро? Трудно ли быть женщиной-полицейским? Распространен ли в Европе феномен серийных убийц?
Брюсу пришлось согласиться, что она отлично подготовилась. Вначале голос был несколько монотонным, она словно нащупывала ритм. И вот ритм был найден, и Левин словно скользила по волнам. Очень технично, но без видимых усилий. Ясно, точно и убедительно.
— Интересно, — сказал Брюс— Из-за телевизионных фильтров ее голос становится похожим на голос Кастро.
— Верно. Интонация слегка повышается к концу. Как волны. Замедление, ускорение. Прямо морской прибой. Это успокаивает, тебе не кажется?
— Она мне сказала, что Саньяк ее накачивал. Теперь я, кажется, понимаю. Спорю, он давал ей слушать записи «Запретных ночей», чтобы она ухватила ритм.
— Возможно.
— Точно. Этого типа нельзя упрекнуть в непоследовательности.
— Может быть, это нас на что-то выведет, кто знает? Как с тем моим толстым старичком.
— Да, кстати, это поинтереснее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Ученый не верил в такую возможность. Брюс тоже. Несмотря на тот случай в метро, когда ему в голову вдруг пришла мысль попросить пассажирку заговорить за спиной Кассиди. Но там речь шла об интуиции, и ее можно было проверить на месте. Ничего общего с предстоящей медиаобедней, которую отслужит Левин с ее голосом-приманкой. Неужели Саньяк действительно верит в это? Он нашел повод, чтобы оправдать свое постоянное присутствие в уголовном розыске, и в течение шести месяцев зарабатывал на поисках принцессы, протестировав за это время более сотни сотрудниц полиции. В результате нашли очередную Золушку. Хрустальные башмачки пришлись впору Мартине Левин. Очень трогательно.
Наконец, Саньяк встал со своего насеста и перешел к представлению.
— Мы имеем дело с убийцей, дошедшим до крайности, — начал он. — Как совершенно справедливо заметил майор Брюс, Вокс повел игру, в которой хочет чувствовать себя хозяином. Мы решили встать на его позицию. Удалось определить, что капитана Левин способен воздействовать на нашего серийного убийцу. Поэтому ей предстоит выступить по радио и телевидению в качестве официального представителя судебной полиции по делу, волнующему и терроризирующему общество. Формально она обратится к Воксу. Она скажет ему, что мы согласны на его игру, что ее приход означает наш ход пешкой на его доске и что мы считаем партию достаточно интересной, чтобы освещать ее в средствах массовой информации. — Небольшая пауза, взгляд пробежал по собравшимся, чтобы убедиться, что тридцать полицейских следят за каждым его словом, и психолог продолжил: — Я знаю, что думает большинство из вас. Я знаю и понимаю это. Ваш опыт научил вас, что поимка преступника— это вопрос времени, тщательного труда и терпеливого анализа данных. И тут вы правы. Однако я прошу вас проявить… воображение. Серийный убийца пытается сбить преследователей со следа. По-моему, лучший ответ состоит в том, чтобы дать ему понять— в интеллектуальном плане мы не менее изобретательны. Встав по другую сторону барьера, мы побудим его к совершению движений, контролировать которые ему будет труднее. Иными словами, к риску. И следовательно, к ошибкам. Которых до сих пор ему удавалось чудесным образом избегать.
«Потрясающе. Просто доктор Франкенштейн, восхищенный деяниями своего детища», — думал Брюс, глядя на судебного психолога. Он действительно выглядит уверенным в себе, он наслаждается игрой. Как будто, несмотря на все новые и новые трупы, все на самом деле относительно: по сути дела, мы ничего не значим. Несколько пешек на доске. Несколько деревянных бусинок в четках из ливанского кедра.
Саньяк решил, что не следует размывать эффект от столь блестящего выступления. В заключение он сказал, что от Левин ждут не только голоса, но и профессиональной помощи команде, в которой не хватает ценных кадров, чтобы справиться с возложенной задачей. Далее слово взяла капитан Левин. Она говорила мало, сдержанно и спокойно. Все приглажено и причесано. В содержание никто не вслушивался. Все навострили уши в ожидании волшебного голоса. И, надо признать, в звуках, исходивших из уст этой женщины, было что-то теплое и моментально располагающее. Брюс попытался вспомнить Изабель, читающую книжку про Айдору, Изабель, ведущую «Запретные ночи». Но не смог. Никакого сходства он не услышал. Он посмотрел на Саньяка, и тот ответил ему взглядом, предвещавшим немало будущих неприятностей.
— Вселенная — это машина. Этот текст становится все прекраснее. Как вам кажется, Алекс?
— Простите, что?
Надо же, психолог обращается к нему по имени! Брюс уже успел понять его стратегию. Чем менее он доволен, тем более любезен. Контроль над эмоциями, контроль над другими людьми. Сейчас они с Саньяком очутились с глазу на глаз в коридоре, покрытом линолеумом. Бежать некуда.
— Простите, Саньяк. Надо было вам позвонить, но в последние дни все так ускорилось.
— Да, я был бы рад вашему звонку. Будь у меня время для анализа, я смог бы подготовить план сегодняшнего совещания.
— По-моему, вы были хороши, как всегда.
Психолог прижал пальцы к губам, как человек, борющийся с неприятной, но поддающейся разрешению проблемой.
— Я знаю, что вы не одобряете мое вторжение на вашу территорию. Знаю, понимаете? Но рассматривайте меня как профессионала. Вроде вас самого, Алекс. Просто в моей работе я смотрю на вещи немного по-другому.
— Я рассматриваю вас как выдающегося профессионала, не волнуйтесь.
— Вот и славно. Потому теперь Вокс, как и все во Франции, знает, что имеет дело с командой настоящих мужчин. Полицейские, психологи. Чем больше он будет уверен в том, что имеет дело с единой командой, тем лучше. Что скажете, Алекс?
— Я не имею ничего против.
— Вы знаете, что с самого начала Вокс разговаривает с нами. В этом заключен парадокс похитителя голосов.
Брюс улыбнулся и закурил, не предложив сигарету Саньяку. Почувствовал чей-то взгляд и повернулся. Мартина Левин вела вежливую беседу с Дельмоном. Хочет поговорить с ним наедине. Это нормально.
— Он пошел по спиральному пути, он использует один и тот же modus operandi , но создает варианты сценария, которыми как бы окликает нас. Вы навели меня на эту мысль, рассказав о карточке, о букете. Вокс говорит с нами через вас. Он говорит с представителями правоохранительных органов и закона, который сам же преступает. Он хочет, чтобы мы осознали его ярость. Знаете, почему?
— Потому что чувствует себя одиноким, — ответил Брюс немного наугад, бросая взгляд в сторону Левин.
Она улыбнулась ему, не прекращая разговора с Дельмоном.
— Можно сказать и так. В глубине души он хочет снова вернуться в лоно общества. Он пытается выйти из хаоса, в который его загнали, когда он был ребенком. Не мне вам рассказывать, что серийные убийцы в детстве часто оказывались жертвами сексуального насилия или свидетелями сексуальных сцен, в которых сочетались жестокость и страдание. Невыносимая обстановка в семье. И перенос образа. В образе жертвы они пытаются свести счеты с плохой матерью или с плохим отцом. Каждое убийство приносит лишь временное удовлетворение. Новое тело, добавляющееся к уже имеющимся, никогда не является телом того человека, которого они действительно хотели убить. Их истинная цель остается недостижимой, а их ярость все возрастает.
— Безусловно.
— Так вот, для убийц такого рода крайним проявлением может быть убийство матери или отца. После этого они сдаются, даже если не испытьшают ни чувства вины, ни угрызений совести. И вот тут-то мы и вступаем в игру. В тот промежуток времени, когда убийца хочет говорить. Ведь Вокс послал цветы и карточку не Изабель Кастро. Он послал их нам.
— Нам?
— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду, Алекс. Нам, блоку, о который его призывают разбить свою ярость. Что же касается Мартины Левин, она — наш маленький посредник. Она символизирует голос, женщину, мать.
— Мать. Ну да, конечно.
Брюс мог бы ему сказать, что уже немало думал на сей счет и пришел к выводу, что Вокс нападал не просто на женщину или на мать, а на некое более высокое понятие. Может быть, на удачную семейную жизнь. Или на саму идею счастья. Но зачем? Фабрика по производству теорий— это сам Саньяк.
— Злая мать, мачеха, обладающая голосом, — продолжал психолог. — Прекрасным голосом, произносившим ужасные вещи. Непобедимая мишень. И Вокс хочет говорить с ней.
— Ну да, поболтать! Кстати, Саньяк, по-моему, капитан Левин хотела бы перемолвиться со мной парой слов.
— Я пришел к вам безоружным, Алекс. Уверяю вас. И не думаю, что в сложившейся ситуации ваша враждебность может принести пользу.
— Враждебность?
— Я ее ощущаю. Вам не кажется, что нам следует подняться над этим, чтобы добиться большего эффекта?
— Самооанализ — это роскошь. Я себе таких вопросов не задаю, Саньяк.
— А надо бы.
— Когда будет минутка. Извините.
Вблизи она выглядела и пахла как нормальная здоровая девушка. Белые зубы, матовая кожа, гибкое тело спортсменки и едва уловимый аромат лимонной туалетной воды. Ничего гламурного. И ничего нарочитого. Отдых от синдрома Саньяка. Психолог уже утешался тем, что доводил свои возвышенные соображения до сведения Матье Дельмона и небольшой группы сотрудников. Ветерок, свежий воздух.
— Я просто хотела вам сказать, что горжусь возможностью работать с вами, майор.
— Это хорошее начало.
— Я прекрасно понимаю, что явилась сюда как незваный гость, но сделаю все, что в моих силах, чтобы принести пользу.
— Потребуется немного больше, капитан Левин. Мы тут все фанатики. Спокойные, правда, но фанатики.
— Больше времени, больше возможностей. Я постараюсь не обмануть ваших ожиданий.
— Вы именно таким представляли себе уголовный розыск?
— Старейшины уголовной полиции в забавных старомодных кабинетах? Да, я слышала, что вы тут далеки от современных веяний.
— Это только внешнее впечатление. Работа, которую вам поручили, настолько современная, что ее еще не существует. Ну, может, только в Куантико.
— Мне следует понять, что вас не убедили?
— Меня не волнует, что из вас хотят сделать этакую козу, привязанную к колышку. Я просто хочу быть уверен, что вы хорошо осознаете пределы возможностей этого метода.
— Эта всего одна из карт, которые мы можем разыграть.
— Да, одна из многих. Единственное отличие в том, что ее нелегко контролировать.
— Саньяк и Дельмон меня хорошо накачали. Я много думала и считаю, что лучше всего подходить к этому трезво. И спокойно.
— Вы производите именно такое впечатление.
— Вы тоже, майор. Думаю, мы с вами хорошо поладим.
— Хотелось бы верить, капитан.
9
«Что такое высшая вежливость? Ответ: сесть на собственную задницу и извиниться перед ней». Виктор Шеффер швырнул в корзину обертку от карамели «Карамбар» и, увидев, что Алекс Брюс проследил за его жестом, сказал голосом, слегка изменившимся от прилипшей к зубам конфеты:
— Забавно они на меня действуют, эти бумажки. Не могу удержаться и не прочитать. Как будто жду какого-то откровения.
Брюс кивнул головой с понимающим видом. Они оба сидели, положив ноги на стол майора, за которым устроились, чтобы посмотреть утренний выпуск новостей.
Левин была одета так же, как накануне. И производила впечатление столь же спокойной, как на собрании в триста пятнадцатом кабинете. Можно подумать, что выступать по телевидению было для нее таким же привычным делом, как чистить зубы.
— Она очень хороша, — заметил через какое-то время Шеффер, разворачивая очередную конфетку.
— Ничего, — согласился Брюс.
Левин неторопливо отвечала на вопросы ведущего. Чувствуется ли усиление напряжения в уголовной полиции после убийства Изабель Кастро? Трудно ли быть женщиной-полицейским? Распространен ли в Европе феномен серийных убийц?
Брюсу пришлось согласиться, что она отлично подготовилась. Вначале голос был несколько монотонным, она словно нащупывала ритм. И вот ритм был найден, и Левин словно скользила по волнам. Очень технично, но без видимых усилий. Ясно, точно и убедительно.
— Интересно, — сказал Брюс— Из-за телевизионных фильтров ее голос становится похожим на голос Кастро.
— Верно. Интонация слегка повышается к концу. Как волны. Замедление, ускорение. Прямо морской прибой. Это успокаивает, тебе не кажется?
— Она мне сказала, что Саньяк ее накачивал. Теперь я, кажется, понимаю. Спорю, он давал ей слушать записи «Запретных ночей», чтобы она ухватила ритм.
— Возможно.
— Точно. Этого типа нельзя упрекнуть в непоследовательности.
— Может быть, это нас на что-то выведет, кто знает? Как с тем моим толстым старичком.
— Да, кстати, это поинтереснее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35