этакое жестокое, мстительное, мелочное, злобное, тупое существо… Корыстное вдобавок!
– Да?да, – снисходительно кивнул я. – И если он есть – отчего допускает всякие злодейства, гибель маленьких детей… И ответные доводы церкви ты тоже, конечно, знаешь.
Глаза у Маринки сверкнули:
– На сотую долю процента я допускаю, что есть именно такой бог, какому в церквях молятся. Тогда он мне припомнит… Все, что я о нем говорила, как я его ненавижу. Знаю, очень многие не верят, но тоже на долю процента допускают – так они задабривают его на всякий случай, крестики покупают… золотые… Стараются прогнуться на всякий случай, как перед высоким начальством. Может, с этим начальством никогда не придется встретиться, но вдруг?
– Маруся, а нет ли у тебя мыслишки: вдруг какой?нибудь бог существует, и он захочет на тебе свое благородство и милость показать, возьмет да и простит твои богохульные слова, раз ты такая откровенная, да еще моралистка? – спросил я с любопытством. – И вообще ты как?то очень уж страстно о нем. Я не верю – так он меня и не беспокоит. Разве можно так ненавидеть то, во что не веришь? А ты на него злишься, будто он у тебя тыщу баксов занял и не отдает… Кстати, о птичках, – вспомнил я, – наш друг в седом парике довольно прозрачно намекал мне, что он – дьявол. Или, во всяком случае, представляет его интересы.
– Дьявол не такой, – сказала Марина с очаровательной детской серьезностью.
– Откуда знаешь, какой он? – невольно улыбнулся я. – Видела?
– Помню, в детстве ночь напролет читала «Мастера и Маргариту»… Потом подошла к окну, открыла его и вслух сказала, громко: «Нечистая сила, если ты есть, забери меня с собой!» Так уж наше поколение воспитывалось: дьявол – это Воланд… Хочет зла, а творит добро…
– Бог, дьявол… – усмехнулся я. – Типичный русский кухонный разговор!
– Ага. Соня и Раскольников, проститутка и молодой человек в поисках смысла жизни. Эх, забрала бы меня нечистая сила на самом деле! – мечтательно произнесла Марина.
– Они, наверное, берут тех, кто не просится, – сказал я. – Как в нашем шоу!
– А я и просила, и верила, – она вздохнула очень грустно, безнадежно. – Знаешь, на днях смотрела триллерок один отечественный… Суть такая: люди начинают жить счастливо только после того, как умрут здесь, в этом мире. Умершие – они называются «форзи» – являются своим родным и уговаривают их совершить самоубийство, чтобы скорей стать счастливыми.
– Как?как называются? – переспросил я. Слово показалось мне интересным.
– Форзи, – повторила Маринка. – Иногда довольно жестко уговаривают. Герой сначала не верит в существование этих форзи. Потом верит, но сомневается, что после смерти ему будет лучше. А в конце концов соглашается и уходит.
– И он стал счастливым?
– Поскольку наше кино не такое тупое, как американское, сразу после выстрела в висок идут титры, и что там дальше, стал он счастливым или нет, – каждый думай как хочешь.
– Любопытно, – сказал я. – А к чему ты вспомнила этот фильм?
– Посмотрела я его, а потом мне вдруг захотелось сказать, как в детстве: «Форзи, явитесь ко мне! Забирайте меня, если хотите!» И не смогла произнести! Курю и думаю: «Зачем я буду вслух говорить всякую чушь? Ну а если это чушь, так что ж я боюсь ее произнести?» Получилось, что я так и так выхожу суеверной дурой: если скажу эту глупость, и если не скажу. В конце концов открыла окно и кричу в темноту: «Форзи, приходите! Я вас не боюсь!»
– Не пришли? – спросил я, сдерживая усмешку.
– Не пришли, – с сожалением сказала она. – А впрочем, откуда мне знать? Может, пришли. Может, они меня уже забрали. В другую реальность, про что Леха толковал…
Запал ее угас, блеск глаз совсем потух, и дальше отвечала она мне рассеянно, машинально, бубнила себе под нос, словно я в один миг стал ей неинтересен, противен и скучен. Я понял, отчего она раздосадована: слишком раскрылась в этом разговоре, на мгновение позволила мне смотреть на нее сверху вниз, снисходительно, выказала себя беспомощной и доверчивой, как белочка в лесу, а это не ее амплуа. И я пожалел ее еще сильней. Обычно люди, загоняющие себя в рамки, мне неприятны, я терпеть не могу распределения ролей, но Марина – совсем другое дело. Скорей утешить ее, упасть на спину, замахать в воздухе лапами, подставляя беззащитный живот! Продемонстрировать, что как бы ни была она слаба и несчастна – я слабей и несчастней стократ. Но как? Она глядит словно на врага. Сама заведет новую тему – подыграю. Ее голос первый, мой – второй. Пусть ведет. Давай, моя Кармен, наступи каблучком! Выдержу. Я не мазохист, но хочу, чтоб ты вновь обрела свое чувство превосходства. Иллюзорное чувство, ведь мы оба знаем: твое место внизу – вечно, вечно, вечно…
Тем временем она вполне овладела собой и огорошила меня очередным вопросом:
– Ванька, а ты на Леху глаз положил, да?
Ее настырное желание копаться в чужих делах было единственным, что меня в ней коробило. Но никто не может быть совершенством; должны же у нее быть какие?нибудь недостатки. Да я и сам виноват: если хотел избежать чрезмерной фамильярности – надо было с первой минуты вести себя иначе. Влетел – назад ходу нет. Делай партнеру приятное. Подыгрывай. Подружка с подружкой.
– Ну и как ты оцениваешь мои шансы? – кокетливо спросил я, поскольку она ожидала такого вопроса и такой интонации. Она была чутка и умна, но ее представление о таких, как я, было все же сформировано кинофильмами (примерно как мое – о женщинах легкого поведения.) А в кино я бы непременно делился с подружкой своими надеждами и чаяниями.
– Он не из ваших, – уверенно заявила Маринка. – Но шансы у тебя, возможно, есть… – Она поглядела на стенные часы.
– Ждешь гостей? – спросил я. – Мне уйти?
– Жду, – сказала она с таинственной улыбочкой, – но ты можешь не уходить. Я бы даже предпочла, чтобы ты остался. Было бы занятно.
– Нет уж, спасибо! – поморщился я. – Не любитель…
– Неправильно понял, darling. Я не своих друзей жду. Им я вообще велела теперь долго не приходить. Помнишь в «Чапаеве и Пустоте» про внутреннего мента и внутреннего прокурора? Так вот, мне мой внутренний профсоюз сказал, что я должна пойти в свой внутренний отпуск…
– Внутренний профсоюз – это классно, – восхитился я. – У меня, значит, тоже внутренний отпуск, а я не знал, как назвать мой статус. Это из?за нашей игры твой профсоюз так решил?
– Да. Зачем впутывать в эту историю посторонних людей? Еще скомпрометирую кого. А жду я сейчас наших с тобой общих знакомых. Девичник у нас сегодня запланирован – Таня с Лизой. Не все ж вам устраивать свои мужские тайные сборища. Лиза сразу не хотела играть, а теперь и Таня уже не хочет. Вот телевизионщики?то обломаются! Хотим договориться о тактике поведения. Ванька, не желаешь послушать? Я закрою тебя в спальне. Оттуда все слышно…
– Зачем?! Ты не поступаешь, как предательница? Где же твоя женская солидарность?
– Просто прикольно будет. Потом посплетничаем. Неужели не интересно услышать, о чем говорят женщины, когда одни остаются?! Хотя тебе, конечно…
– А если меня засекут?
– Я и не стану врать, что одна дома. Так прямо и скажу: Ванька, мол, дрыхнет в спальне.
– Ну если ты не боишься, что о тебе подумают плохо…
– Почему же плохо?! Ты удивительно хорош собой. Хоть и из Гадюкино – все же Дориан. Может, я хочу, чтоб мне позавидовали! – она ослепительно улыбнулась.
– Ты змея… – я покрутил головой. – Вот потому вам никогда и не выползти из?под мужчинского ига, что вы друг с дружкой все соперничаете, причем из?за сущей чепухи.
– Ванька, они вот?вот придут. Говори быстро: остаешься или нет?
Я бы, конечно, не согласился на столь нелепое предложение, если б не мое намерение во всем угождать Марине. А не останься – не услышал бы чрезвычайно интересного разговора, который оказал влияние на все мои дальнейшие мысли и поступки. Значит – то была судьба.
Спальня оказалась неожиданно «буржуазная»: уютная, темная, в гобеленовых обоях, с фантастических размеров кроватью, но без всяких особенных зеркал, кроме как на дверце громадного шкафа?купе. Никаких вам наручников на гвоздях или чего?нибудь в таком духе. Ничего?то я не понимаю в жизни куртизанок. Какая странная прихоть! Конечно, любопытно узнать, о чем толкуют женщины в своей компании. Надо думать, о мужиках – о чем же еще? Нет, не стать им господствующей расой, поезд уже ушел. За несколько тысячелетий рабыни так возлюбили свои золоченые цепи и бриллиантовые плетки, что добровольно от них не откажутся.
Не в этом дело. Просто у баб от природы отсутствует инстинкт завоевания, экспансии, преодоления, борьбы. А как без этого сделаться господином? Чтобы главенствовать, мало иметь силу: надо обладать желанием постоянно мериться этой силой с другими, применять ее по поводу и без повода, подчинять, покорять, завоевывать, ставить на колени.
Положим, Маруся?то способна всех строить и командовать. Но напрасно она видит во мне своего естественного союзника в необъявленной войне полов. Она умна, но все же воспринимает меня как «подружку» в мужском обличье. А в действительности мою психику от психики Артема отделяют миллиметры, а вот между мной и ею – бездонная, непреодолимая пропасть. По идее я для нее должен быть еще худшим врагом: Артему со товарищи она нужна хотя бы как самка, а мне не нужна совсем. Разве равнодушие не хуже угнетения?
Впрочем, мне трудно судить; меня никогда в жизни никто не угнетал. Маринка не ошиблась: я никакая не загнанная лошадь, я кошка, то есть кот, разгуливающий сам по себе; старый боец, потрепанный и одинокий; боец усталый, холодный и бессердечный, и горе неосторожному, кто попадет под мою лапу: в бархатных ножнах скрыто орудие, несущее смерть. Долго я занимался самоуничижением – хватит. Держитесь, вишневые глаза: пора выходить на тропу войны. Обольщение – всегда дуэль, захват, насилие моей воли над чужой. И доселе в моем послужном списке поражений не было.
Одни победы, но ни крупицы счастья. Позер, фат, самовлюбленный придурок! Так и треснул бы сам себя по башке – за пристрастие к красивым словесам в особенности. Долбаный Дориан Грей из деревни Гадюкино! Обругав себя за идиотское бахвальство, я улегся на кровать и открыл «Солярис». Подушки слабо пахли духами.
… декабря 200… года, понедельник, вечер
Не надейся перехитрить Искаженный Мир. Он больше, меньше, длиннее и короче, чем мы. Он недоказуем. Он просто есть. То, что есть, невероятно, ибо все отчуждено, ненужно и грозит рассудку. Возможно, эти замечания об Искаженном Мире не имеют ничего общего с Искаженным Миром. Но путешественник предупрежден.
Роберт Шекли. «Обмен разумов»
Разбудил меня взрыв хохота за стеной. Черт, больше двух часов дрых! Мимо двери простучали каблуки – хозяйка прошла в направлении кухни. Надо думать, за очередной порцией кофе… или водки? Идет обратно. Голоса стали глуше – закрыли дверь в коридор. Я сунул в книгу закладку и, стараясь двигаться более?менее бесшумно, встал, подошел к стене и уселся на корточки. Звяканье, бульканье. Слова можно разобрать…
– …Один мужик рассказывал, как он бросил жену, – говорила Лиза. – Ведущий его спрашивает: «Так почему же все?таки вы бросили свою жену?» А тот отвечает: «От нее не было никакой пользы». И мне это запало в голову. Про пользу. Зачем нужен муж, если от него нет пользы? Танюха, от твоего мужика много пользы?
– Не знаю насчет пользы, – голос Татьяны дрогнул. – Никогда не думала… в таком ракурсе. Девки, как мне плохо, если б вы знали! Он меня ненавидит.
– А с виду кажется, что у вас с Олегом все так хорошо…
Точно: завели про любовь. Бабье! А нашу жутковатую телевизионную игру они, небось, обсудили, пока я спал. Все интересные разговоры проворонил, кретин. А ведь и мне казалось, что у Тани с Олегом все хорошо, красивая пара и все такое…
– А на самом деле сплошной ужас… – вяло отозвалась Татьяна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Да?да, – снисходительно кивнул я. – И если он есть – отчего допускает всякие злодейства, гибель маленьких детей… И ответные доводы церкви ты тоже, конечно, знаешь.
Глаза у Маринки сверкнули:
– На сотую долю процента я допускаю, что есть именно такой бог, какому в церквях молятся. Тогда он мне припомнит… Все, что я о нем говорила, как я его ненавижу. Знаю, очень многие не верят, но тоже на долю процента допускают – так они задабривают его на всякий случай, крестики покупают… золотые… Стараются прогнуться на всякий случай, как перед высоким начальством. Может, с этим начальством никогда не придется встретиться, но вдруг?
– Маруся, а нет ли у тебя мыслишки: вдруг какой?нибудь бог существует, и он захочет на тебе свое благородство и милость показать, возьмет да и простит твои богохульные слова, раз ты такая откровенная, да еще моралистка? – спросил я с любопытством. – И вообще ты как?то очень уж страстно о нем. Я не верю – так он меня и не беспокоит. Разве можно так ненавидеть то, во что не веришь? А ты на него злишься, будто он у тебя тыщу баксов занял и не отдает… Кстати, о птичках, – вспомнил я, – наш друг в седом парике довольно прозрачно намекал мне, что он – дьявол. Или, во всяком случае, представляет его интересы.
– Дьявол не такой, – сказала Марина с очаровательной детской серьезностью.
– Откуда знаешь, какой он? – невольно улыбнулся я. – Видела?
– Помню, в детстве ночь напролет читала «Мастера и Маргариту»… Потом подошла к окну, открыла его и вслух сказала, громко: «Нечистая сила, если ты есть, забери меня с собой!» Так уж наше поколение воспитывалось: дьявол – это Воланд… Хочет зла, а творит добро…
– Бог, дьявол… – усмехнулся я. – Типичный русский кухонный разговор!
– Ага. Соня и Раскольников, проститутка и молодой человек в поисках смысла жизни. Эх, забрала бы меня нечистая сила на самом деле! – мечтательно произнесла Марина.
– Они, наверное, берут тех, кто не просится, – сказал я. – Как в нашем шоу!
– А я и просила, и верила, – она вздохнула очень грустно, безнадежно. – Знаешь, на днях смотрела триллерок один отечественный… Суть такая: люди начинают жить счастливо только после того, как умрут здесь, в этом мире. Умершие – они называются «форзи» – являются своим родным и уговаривают их совершить самоубийство, чтобы скорей стать счастливыми.
– Как?как называются? – переспросил я. Слово показалось мне интересным.
– Форзи, – повторила Маринка. – Иногда довольно жестко уговаривают. Герой сначала не верит в существование этих форзи. Потом верит, но сомневается, что после смерти ему будет лучше. А в конце концов соглашается и уходит.
– И он стал счастливым?
– Поскольку наше кино не такое тупое, как американское, сразу после выстрела в висок идут титры, и что там дальше, стал он счастливым или нет, – каждый думай как хочешь.
– Любопытно, – сказал я. – А к чему ты вспомнила этот фильм?
– Посмотрела я его, а потом мне вдруг захотелось сказать, как в детстве: «Форзи, явитесь ко мне! Забирайте меня, если хотите!» И не смогла произнести! Курю и думаю: «Зачем я буду вслух говорить всякую чушь? Ну а если это чушь, так что ж я боюсь ее произнести?» Получилось, что я так и так выхожу суеверной дурой: если скажу эту глупость, и если не скажу. В конце концов открыла окно и кричу в темноту: «Форзи, приходите! Я вас не боюсь!»
– Не пришли? – спросил я, сдерживая усмешку.
– Не пришли, – с сожалением сказала она. – А впрочем, откуда мне знать? Может, пришли. Может, они меня уже забрали. В другую реальность, про что Леха толковал…
Запал ее угас, блеск глаз совсем потух, и дальше отвечала она мне рассеянно, машинально, бубнила себе под нос, словно я в один миг стал ей неинтересен, противен и скучен. Я понял, отчего она раздосадована: слишком раскрылась в этом разговоре, на мгновение позволила мне смотреть на нее сверху вниз, снисходительно, выказала себя беспомощной и доверчивой, как белочка в лесу, а это не ее амплуа. И я пожалел ее еще сильней. Обычно люди, загоняющие себя в рамки, мне неприятны, я терпеть не могу распределения ролей, но Марина – совсем другое дело. Скорей утешить ее, упасть на спину, замахать в воздухе лапами, подставляя беззащитный живот! Продемонстрировать, что как бы ни была она слаба и несчастна – я слабей и несчастней стократ. Но как? Она глядит словно на врага. Сама заведет новую тему – подыграю. Ее голос первый, мой – второй. Пусть ведет. Давай, моя Кармен, наступи каблучком! Выдержу. Я не мазохист, но хочу, чтоб ты вновь обрела свое чувство превосходства. Иллюзорное чувство, ведь мы оба знаем: твое место внизу – вечно, вечно, вечно…
Тем временем она вполне овладела собой и огорошила меня очередным вопросом:
– Ванька, а ты на Леху глаз положил, да?
Ее настырное желание копаться в чужих делах было единственным, что меня в ней коробило. Но никто не может быть совершенством; должны же у нее быть какие?нибудь недостатки. Да я и сам виноват: если хотел избежать чрезмерной фамильярности – надо было с первой минуты вести себя иначе. Влетел – назад ходу нет. Делай партнеру приятное. Подыгрывай. Подружка с подружкой.
– Ну и как ты оцениваешь мои шансы? – кокетливо спросил я, поскольку она ожидала такого вопроса и такой интонации. Она была чутка и умна, но ее представление о таких, как я, было все же сформировано кинофильмами (примерно как мое – о женщинах легкого поведения.) А в кино я бы непременно делился с подружкой своими надеждами и чаяниями.
– Он не из ваших, – уверенно заявила Маринка. – Но шансы у тебя, возможно, есть… – Она поглядела на стенные часы.
– Ждешь гостей? – спросил я. – Мне уйти?
– Жду, – сказала она с таинственной улыбочкой, – но ты можешь не уходить. Я бы даже предпочла, чтобы ты остался. Было бы занятно.
– Нет уж, спасибо! – поморщился я. – Не любитель…
– Неправильно понял, darling. Я не своих друзей жду. Им я вообще велела теперь долго не приходить. Помнишь в «Чапаеве и Пустоте» про внутреннего мента и внутреннего прокурора? Так вот, мне мой внутренний профсоюз сказал, что я должна пойти в свой внутренний отпуск…
– Внутренний профсоюз – это классно, – восхитился я. – У меня, значит, тоже внутренний отпуск, а я не знал, как назвать мой статус. Это из?за нашей игры твой профсоюз так решил?
– Да. Зачем впутывать в эту историю посторонних людей? Еще скомпрометирую кого. А жду я сейчас наших с тобой общих знакомых. Девичник у нас сегодня запланирован – Таня с Лизой. Не все ж вам устраивать свои мужские тайные сборища. Лиза сразу не хотела играть, а теперь и Таня уже не хочет. Вот телевизионщики?то обломаются! Хотим договориться о тактике поведения. Ванька, не желаешь послушать? Я закрою тебя в спальне. Оттуда все слышно…
– Зачем?! Ты не поступаешь, как предательница? Где же твоя женская солидарность?
– Просто прикольно будет. Потом посплетничаем. Неужели не интересно услышать, о чем говорят женщины, когда одни остаются?! Хотя тебе, конечно…
– А если меня засекут?
– Я и не стану врать, что одна дома. Так прямо и скажу: Ванька, мол, дрыхнет в спальне.
– Ну если ты не боишься, что о тебе подумают плохо…
– Почему же плохо?! Ты удивительно хорош собой. Хоть и из Гадюкино – все же Дориан. Может, я хочу, чтоб мне позавидовали! – она ослепительно улыбнулась.
– Ты змея… – я покрутил головой. – Вот потому вам никогда и не выползти из?под мужчинского ига, что вы друг с дружкой все соперничаете, причем из?за сущей чепухи.
– Ванька, они вот?вот придут. Говори быстро: остаешься или нет?
Я бы, конечно, не согласился на столь нелепое предложение, если б не мое намерение во всем угождать Марине. А не останься – не услышал бы чрезвычайно интересного разговора, который оказал влияние на все мои дальнейшие мысли и поступки. Значит – то была судьба.
Спальня оказалась неожиданно «буржуазная»: уютная, темная, в гобеленовых обоях, с фантастических размеров кроватью, но без всяких особенных зеркал, кроме как на дверце громадного шкафа?купе. Никаких вам наручников на гвоздях или чего?нибудь в таком духе. Ничего?то я не понимаю в жизни куртизанок. Какая странная прихоть! Конечно, любопытно узнать, о чем толкуют женщины в своей компании. Надо думать, о мужиках – о чем же еще? Нет, не стать им господствующей расой, поезд уже ушел. За несколько тысячелетий рабыни так возлюбили свои золоченые цепи и бриллиантовые плетки, что добровольно от них не откажутся.
Не в этом дело. Просто у баб от природы отсутствует инстинкт завоевания, экспансии, преодоления, борьбы. А как без этого сделаться господином? Чтобы главенствовать, мало иметь силу: надо обладать желанием постоянно мериться этой силой с другими, применять ее по поводу и без повода, подчинять, покорять, завоевывать, ставить на колени.
Положим, Маруся?то способна всех строить и командовать. Но напрасно она видит во мне своего естественного союзника в необъявленной войне полов. Она умна, но все же воспринимает меня как «подружку» в мужском обличье. А в действительности мою психику от психики Артема отделяют миллиметры, а вот между мной и ею – бездонная, непреодолимая пропасть. По идее я для нее должен быть еще худшим врагом: Артему со товарищи она нужна хотя бы как самка, а мне не нужна совсем. Разве равнодушие не хуже угнетения?
Впрочем, мне трудно судить; меня никогда в жизни никто не угнетал. Маринка не ошиблась: я никакая не загнанная лошадь, я кошка, то есть кот, разгуливающий сам по себе; старый боец, потрепанный и одинокий; боец усталый, холодный и бессердечный, и горе неосторожному, кто попадет под мою лапу: в бархатных ножнах скрыто орудие, несущее смерть. Долго я занимался самоуничижением – хватит. Держитесь, вишневые глаза: пора выходить на тропу войны. Обольщение – всегда дуэль, захват, насилие моей воли над чужой. И доселе в моем послужном списке поражений не было.
Одни победы, но ни крупицы счастья. Позер, фат, самовлюбленный придурок! Так и треснул бы сам себя по башке – за пристрастие к красивым словесам в особенности. Долбаный Дориан Грей из деревни Гадюкино! Обругав себя за идиотское бахвальство, я улегся на кровать и открыл «Солярис». Подушки слабо пахли духами.
… декабря 200… года, понедельник, вечер
Не надейся перехитрить Искаженный Мир. Он больше, меньше, длиннее и короче, чем мы. Он недоказуем. Он просто есть. То, что есть, невероятно, ибо все отчуждено, ненужно и грозит рассудку. Возможно, эти замечания об Искаженном Мире не имеют ничего общего с Искаженным Миром. Но путешественник предупрежден.
Роберт Шекли. «Обмен разумов»
Разбудил меня взрыв хохота за стеной. Черт, больше двух часов дрых! Мимо двери простучали каблуки – хозяйка прошла в направлении кухни. Надо думать, за очередной порцией кофе… или водки? Идет обратно. Голоса стали глуше – закрыли дверь в коридор. Я сунул в книгу закладку и, стараясь двигаться более?менее бесшумно, встал, подошел к стене и уселся на корточки. Звяканье, бульканье. Слова можно разобрать…
– …Один мужик рассказывал, как он бросил жену, – говорила Лиза. – Ведущий его спрашивает: «Так почему же все?таки вы бросили свою жену?» А тот отвечает: «От нее не было никакой пользы». И мне это запало в голову. Про пользу. Зачем нужен муж, если от него нет пользы? Танюха, от твоего мужика много пользы?
– Не знаю насчет пользы, – голос Татьяны дрогнул. – Никогда не думала… в таком ракурсе. Девки, как мне плохо, если б вы знали! Он меня ненавидит.
– А с виду кажется, что у вас с Олегом все так хорошо…
Точно: завели про любовь. Бабье! А нашу жутковатую телевизионную игру они, небось, обсудили, пока я спал. Все интересные разговоры проворонил, кретин. А ведь и мне казалось, что у Тани с Олегом все хорошо, красивая пара и все такое…
– А на самом деле сплошной ужас… – вяло отозвалась Татьяна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28