«Эй, крошка! Давай развлечемся! Не хочешь трахнуться по-собачьи? Что скажешь, сучка?»
Источник призрачного голоса скрывался в сухой яме в земле, которую совсем недавно пронизывали корни дерева. Корень скользнул выше по бедру.
«Не хочешь встать на пол на все четыре кости, Рози? Звучит неплохо, правда? Я буду твоим привратником, я проглочу тебя, как бутерброд с сыром. Или тебе больше хочется поцеловать мой зараженный СПИДом…»
— Отпусти, — тихо приказала Рози и прижала влажный комок ночной рубашки к державшему ее корню. Хватка мгновенно ослабла, и корень отпустил ее. Она торопливо прошла остальную часть пути до тропинки И продолжила идти дальше. Корень сдавил ее ногу достаточно сильно, чтобы на бедре осталось красное кольцо, но отметина быстро бледнела, исчезая. Рози подумала, что, наверное, должна была бы испугаться, что случившееся и произошло-то именно для того, чтобы привести ее в ужас. Если так, то фокус не удался. Она решила, что для человека, прожившего четырнадцать лет в одном доме с Норманом Дэниелсом, этот сад — не более чем неумело сделанная Комната ужасов.
7
Через пять минут ходьбы тропинка закончилась. Она вывела ее на поляну идеально круглой формы, и на поляне росло единственное живое дерево во всей этой пустыне. Ничего подобного Рози за свою жизнь не видела, и на несколько секунд буквально перестала дышать, В детстве она была одной из самых прилежных учениц воскресной методистской школы, и теперь ей вспомнилась история Адама и Евы, начавших свой жизненный путь в Эдеме, и она подумала, что если древо, познания Добра и Зла когда-либо существовало в раю, то оно наверняка походило на то, которое стояло перед ней.
Его украшали густые узкие листья блестящего зеленого цвета, ветви провисли, отягощенные щедрым урожаем пурпурных плодов. Упавшие плоды лежали вокруг ствола мареновым слоем, в точности совпадавшим с цветом короткого хитона женщины на холме, на которую Рози так и не осмелилась взглянуть. Многие плоды на вид казались свежими и сочными; наверное, их только что сбило ветром и ливнем. Даже те, которые валялись под деревом давно и начали портиться, выглядели чрезвычайно соблазнительно; рот Рози наполнился слюной при одной только мысли о том, как она выберет самый сочный плод и вопьется в него зубами. Она подумала, что на вкус он наверняка окажется терпковатым и сладким, чем-то похожим на ревень, сорванный на самом рассвете, или на землянику, собранную за день до того, как ягоды достигнут полной зрелости. Рози продолжала смотреть на дерево, и на ее глазах с согнувшейся ветки сорвался плод (он так же походил на обычный гранат, как на ящик комода), ударился о землю и раскололся, обнажив сочную мареновую мякоть. Она заметила в струйках густого сока зернышки семян.
Рози сделала один шаг к дереву и остановилась в смятении, разрываясь между твердым убеждением рассудка в том, что все происходящее — сон, и не менее твердой уверенностью тела в истинности происходящего, ибо ни один человек на земле не может видеть сон, до такой степени приближенный к реальности. Словно стрелка компаса, застигнутая врасплох на местности, изобилующей магнитными аномалиями, она качнулась в сторону утверждения рассудка. Слева от дерева располагалось небольшое строение, отдаленно напоминающее вход в станцию подземки. Широкие белые ступеньки вели вниз, во мрак. Над входом она прочла одно-единственное написанное на алебастре слово: «ЛАБИРИНТ».
«Честное слово, это уже слишком», — подумала она и все же приблизилась к дереву. Если происходящее действительно сон, то никому не станет хуже, начни она действовать в соответствии с полученными указаниями; более того, это, вероятно, даже приблизит момент, когда она проснется, нащупывая, сонная, безжалостный будильник, чтобы заглушить его самодовольный звон, пока у нее не раскололась голова. С какой радостью она услышит его сигнал в этот раз! Она замерзла, ее ноги испачканы в мокрой грязи, на нее напал корень, пялился каменный мальчик, который, существуй он в правильном мире, был бы, черт возьми, слишком юн для этого. Самое неприятное заключалось в том, что Рози знала: если ей не удастся вернуться в свою комнату в ближайшее время, она сляжет с просто-таки замечательной простудой, а то и подхватит бронхит. Таким образом, сам собой отпадет вопрос о пикнике в субботу, а в дополнение ко всему она пропустит как минимум неделю работы в студии.
Не осознавая абсурдности мысли о том, что человек может заболеть в результате совершенной во сне прогулки на свежем воздухе, Рози опустилась на колени перед только что упавшим с ветки плодом. Она осмотрела его внимательно, все время представляя его вкус (наверняка он не будет похож ни на один их фруктов, которые можно обнаружить в соответствующем отделе супермаркета «А Р»), затем расправила кусок ткани от ночной рубашки, намереваясь оторвать еще одну небольшую полоску, чтобы завернуть в нее семена. Расстелив на земле лоскут (получившийся гораздо больше, чем она хотела), Рози принялась собирать семена и складывать их на него.
«Замечательный план, — подумала она. — Теперь бы только узнать, зачем я это делаю».
Кончики ее пальцев мгновенно онемели, словно в них вогнали тройную дозу новокаина. В то же время она чувствовала, как от удивительного аромата начинает кружиться голова. Сладкий, но не цветочный запах заставил ее вспомнить все пирожки, кексы и сладости, вышедшие из печки бабушки. И еще вызвал в ее памяти нечто иное, удаленное на несколько световых лет от тесной бабушкиной кухни с ее стареньким выцветшим линолеумом на полу и обоями с почти неразличимым рисунком: аромат напомнил ей о тех ощущениях, которые она испытывала, когда бедро Билла случайно касалось ее бедра по дороге к Корн-билдингу.
Она уложила на лоскут пару дюжин семян, помедлила, пожала плечами и добавила еще две дюжины. Хватит ли такого количества? Откуда ей знать, если она вообще не понимает, для чего они ей? Ну да ладно, надо двигаться. Она снова услышала младенческий лепет — но сейчас он походил на слабые затихающие всхлипывания, которые издают дети, засыпая.
Рози сложила квадрат ткани вдвое, затем подогнула углы, сделав конвертик, напомнивший ей пакетики с семенами, которые ее отец регулярно получал от компании «Берпи» в конце каждой зимы в те дни, когда она прилежно посещала воскресную детскую методистскую школу в Обрейвилле. Она уже настолько освоилась со своей наготой, что испытала скорее раздражение, чем стыд: ей требовался карман, чтобы положить сверток с семенами. «Эх, если бы желания были свиньями, магазинные полки ломились бы от бе…»
Практично-благоразумная часть ее сознания сообразила, что намерена сделать Рози со своими перепачканными в мареновый сок пальцами, за долю секунды до того, как они оказались у нее во рту. Она испуганно одернула руку; сердце ее бешено колотилось в груди, голова кружилась от одуряющего сладостно-терпкого аромата. «Не вздумай попробовать вкус плодов, — сказала ей „Уэнди“. — Не подноси даже ко рту пальца той руки, которая прикоснется к семенам!» Здесь полно всяческих ловушек.
Рози поднялась на ноги, глядя на перепачканные и онемевшие пальцы так, словно видела их впервые. Она попятилась от дерева, возвышающегося в кругу осыпавшихся фруктов и семян.
«Это не древо познания Добра и Зла, — подумала Рози. — И не древо жизни. Я думаю, это древо смерти».
Дунул легкий порыв ветра, шевеля сочно-зеленые отполированные длинные узкие листья помгранатового дерева, и они, казалось, зашептали хором, тысячей слабых голосов, с едким сарказмом повторяя ее имя:
— Рози-Рози-Рози-Рози!
Она снова опустилась на колени, выискивая взглядом хотя бы один пучок сухой травы, но, разумеется, ничего живого вокруг не было. Она положила на землю ночную рубашку с завернутым в нее камнем, вырвала клок влажной после дождя мертвой травы и принялась что было сил оттирать пальцы руки, прикасавшейся к семенам. Мареновые пятна побледнели, но не исчезли полностью, оставаясь такими же яркими под ногтями. Они походили на родимые пятна, от которых невозможно избавиться. Тем временем крики ребенка раздавались все реже.
— Ну хорошо, — пробормотала Рози, поднимаясь. — Главное, помнить, что не нужно совать пальцы в рот. Если не забудешь, с тобой ничего не случится.
Она подошла к ступенькам, уходившим в глубину белого каменного входа, и задержалась на несколько секунд у основания лестницы, испытывая непреодолимый страх перед мраком внизу и пытаясь собраться с силами, чтобы отважиться на первый шаг. Алебастровый камень с высеченным на нем словом «ЛАБИРИНТ» теперь совсем не казался ей указывающим на вход в метро; скорее он напоминал надгробие над открытой узкой могилой.
Однако ребенок находился там, внизу, и хныкал, как это делают дети, когда никто не приходит, чтобы успокоить, убаюкать их, как хнычут дети, которые в конце концов понимают, что им придется справляться с проблемой самостоятельно. Именно этот одинокий плач заставил ее сделать первый шаг. В таком жутком месте дети не должны успокаивать себя сами.
Спускаясь, Рози считала ступеньки. На седьмой она прошла под нависавшим над входом в подземелье камнем с надписью. На четырнадцатой оглянулась через плечо на оставленный позади прямоугольник белого света, а когда снова повернулась, он еще несколько секунд стоял перед ее глазами, словно яркое привидение. Она спускалась все ниже и ниже, шлепая босыми ногами по холодным каменным ступеням, понимая, что никакие доводы не смогут рассеять охвативший ее страх, помочь ей примириться с ним. Остается только терпеть его, и если она справится, то одно это станет огромным достижением.
Пятьдесят ступеней. Семьдесят пять. Сто. Она остановилась на сто двадцать пятой, ибо поняла: она снова видит.
«Чушь, — подумала она. — Трюки воображения, Рози, не более».
Но она ошибалась. Рози медленно поднесла руку к лицу. И от руки, и от зажатого в ней маленького узелка с семенами исходило тусклое колдовское свечение. Она подняла другую руку, ту, в которой держала остатки ночной рубашки с завернутым в них камнем. Да, она ее видит. Рози повернула голову сначала влево, потом вправо. Стены лестничного коридора светились мрачным зеленоватым светом. На них возникали, медленно извиваясь, черные тени, как будто стены — это стеклянные стенки аквариума, за которыми всплывали в плавном танце уродливые мертвые тела.
«Рози, прекрати! Перестань думать так!»
Но она была не в силах совладать с собой. Во сне или наяву, паника и желание обратиться в бегство подступили совсем близко.
«Тогда не смотри!»
Хорошее предложение. Замечательное предложение. Рози опустила взгляд к рентгеновским отпечаткам своих ног и возобновила спуск, шепотом продолжая считать ступени. Зеленое свечение становилось все ярче, и, когда она достигла двести двадцатой, последней, ступени, ей показалось, что она вышла на широкую сцену, освещенную включенными на пониженную мощность зелеными прожекторами. Она подняла голову, заранее сцепив зубы, чтобы не закричать при виде того, что может увидеть. Движение влажного, но достаточно свежего воздуха в подземелье при несло с собой запах, который ей совершенно непонравился… Это был запах зоопарка, будто здесь, внизу содержалось какое-то животное. Собственно, почему какое-то? Разумеется, она попала в клетку, где обитает бык Эринис.
Впереди она обнаружила три не доходящие до по толка каменные стены, повернутые к ней торцом и удаляющиеся в полумрак. Каждая стена поднималась над полом примерно на двенадцать футов — слишком высоко, чтобы заглянуть через нее. Они излучали тот же самый зеленоватый свет, и Рози тревожно оглядела четыре образованные стенами прохода. Какой из них. Где-то впереди по-прежнему всхлипывал ребенок… однако его плач затихал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92