Он ответил не сразу. Задумчиво водил пальцем по шишке на голове. Шишка была покрыта кровью и чешуей.
— Видимо, да, кроха. Видимо, да. Ведь он же нас не съел, хотя и мог. Но в другой раз ты должна убегать, понимаешь? Если со мной что-то случится, ты должна меня бросить и бежать, что есть силы в ногах, эх ты, сопливая героиня. И хватит о хорошем. Пора в путь.
— Куда, Дебрен?
— В горы, Ронсуаза. Все время в горы. Не знаю, что происходит на этом чирячном острове, но собираюсь узнать.
Труп был обуглен до неузнаваемости. Он все еще слегка дымился, только поэтому они и нашли его на дне узкого яра. Человек — если это был человек, — видимо, сошел с тропинки, и тут его настиг огненный язык. Этот человек шел, а временами полз с востока на запад. Тропинка же, если это была тропинка, по которой двигался Дебрен, вела вниз, на юг.
Выбравшись из яра, они вернулись на нее. Не самое разумное решение: здесь, в глубине леса, затаился вечер. А Ронсуаза, дочь барона, владевшего собственным замком, все чаще кусала губы, когда под ногу попадала то шишка, то камень. Сам Дебрен тоже чувствовал себя не блестяще, хотя рыбье заклинание держалось удивительно стойко и в принципе у него ничего не болело. В таком состоянии, с занемевшей рукой и сильно истратившимся запасом магических сил, он вряд ли добрался бы до башни, двигаясь напрямик. Ни до наступления сумерек, ни тем более в темноте.
Они шли вдоль извивающейся дорожки, которая, правда, не походила ни на одну дорожку, протоптанную ногами, копытами и проложенную колесами телег, но, будучи исключительно длинной полосой свободной от препятствий земли, однозначно ассоциировалась с тропой.
Даже для гористого островка дорога была очень крутой. Дебрен, хоть и был предельно внимателен, заметил людей лишь тогда, когда до них оставалось не больше двадцати шагов. Он остановился, оглянулся, просканировал безмолвные заросли, напирающие с двух сторон на узенькую тропу, и только после этого прошел половину из этих двадцати шагов.
— Уже темнеет, — сказал он тихо. — На первый взгляд вполне разумное решение — подвеситься вверх ногами к какой-нибудь ветке и прикинуться летучей мышью. Но вы, господа, забываете, что по ночам летучие мыши отправляются на охоту. А те, что дурочку валяют, повиснув над тропинкой, обязательно вызывают подозрение проходящих мимо.
— Перестань выпендриваться, — прохрипел Збрхл. Плотно оплетенный пружинистой сетью и болтающийся головой вниз в десяти футах над землей, он имел право хрипеть и злиться.
Дебрен перевел взгляд немного выше, на конец изогнутой дугой ветки, удерживающей веревку с сетью для ловли ротмистров наемных войск. Збрхл с топором, рогом и животом, полным пива, весил немало, но ветка не потому поскрипывала на пределе упругости. Ее избрали пружинящим элементом ловушки, явно не предполагая, что адмирал Флота Восточного океана Его Императорского Величества может взобраться на тис, переползти по ветке туда, где подвязали веревку, и застыть здесь в неподвижности, ухватившись руками за узел и задрав зад значительно выше головы. Венсуэлли был лишь чуть менее пурпурным, нежели ротмистр. Голова у него тоже была внизу, а улегся он на ветке исключительно некомфортно. Однако замечал больше.
— Так я и думал, — буркнул он. — Пришел зенки порадовать, предательская скотина?
— Венс, о чем ты? — Лишенный возможности двигаться Збрхл только уголком глаза, косясь изо всех сил, мог видеть магуна. — Это ж Дебрен!
— Это дракон, — с трудом сплюнул Венсуэлли. — Точнее — драконий ублюдок. Сукин сын, рожденный из змеиного семени какой-то несчастной девкой и обросший папочкиной чешуей. Чума и проказа, где были мои глаза?
— Там же, где и сейчас, — холодно заверил Дебрен. — В пустой голове, вдобавок разъеденной корыстолюбием.
— Какая еще чешуя? — забеспокоился Збрхл. — Дебрен, на тебе чешуя? Вы издеваетесь надо мной, правда? Может, он в кольчуге? А этот дурень впотьмах не разобрался?
— Это не драконья, а рыбья чешуя! — крикнула Ронсуаза.
— Кто там с тобой? Солганова писарка? Или ты сдурел, чароходец? По драконьему острову сам да с ней прогуливаешься? Чтобы она деяния твои героические вживую описывала?
— Заткнись, Збрхл, — простонал Венсуэлли. Полулежа-полувися на животе, он, вероятно, с трудом дышал. — Это какая-то обосранная дикарка, почти голая. У госпожи Солган вкус потоньше.
— Сам ты обосранный, — обрезала его Ронсуаза. — Пошли, дяденька. Оставим этих… этих… мерзавцев.
— Кого? — не понял адмирал.
— Безбожников, продающих драконам девушек, разбойник! Мерзавцев и этих, как их там, альфредов. Чужой девственностью торгующих! Тьфу! Дай мне арбалет, дяденька, я ему в зад каким-нито колышком стрельну, в самое междужопье. Увидит, что бывает, когда дракон девушку… Альфред развратный.
— Альфонс, — поправил через силу Венсуэлли. — Сводник. Дебрен, о чем эта недоучка говорит? И вообще, кто она такая?
— А ты, стало быть, не знаешь? На твоем корабле сюда приплыла. Взамен капеллана. Для обращения дикарей в истинную веру.
Венсуэлли молчал довольно долго. Наконец буркнул:
— Ах так…
— Ах так, — ехидно повторил Дебрен. — В каюте размером с гроб, без воды, в собственных отходах. Ребенок. Ах так, сучий ты сын! Она плакала, крысы ее жрали. Руки были стянуты веревкой так, что не знаю, сможет ли она ими когда-нибудь ложку ко рту поднести, не расплескав похлебки. Ах так, Венс… Прошу прощения, Венсуэлли. Венс-то ты только для друзей. Поищи какой-нибудь колышек, Ронсуаза. Да потолще. И с сучками…
— Венс, о чем он… — дернулся в сети Збрхл. — Дерьмо и вонь! Ты привез сюда эту соплячку?
Венсуэлли молчал. Света в лесу было уже кот наплакал, но Дебрен видел, что лицо адмирала Флота Его Величества стало темнее, чем прежде. Ронсуаза присела, принялась растирать исцарапанную ступню. Колышек искать не стала.
— Ты приклеился, что ли? — тихо сказал Дебрен. — Ножом надо было, причем с посеребренной рукояткой, или через толстую, как следует смоченную тряпку. Когда-то такие сети обычные браконьеры делали, простые, без магии. Но теперь, уж если кто этим промышляет, то покупает оборудование получше. Ни за что ни одного узла не расплетешь, если не пахнешь тем, кто ловушку расставил. А чтобы жертва ножом не высвободилась, то все это в ничем не пахнущем, тоже на магии основывающемся отваре вымачивают. Те, что снаружи помогают, тоже приклеиваются, но так прилепиться, как ты, мог только последний кретин. Ну, скажи наконец что-нибудь.
Венсуэлли молчал.
— Этот дурень выбросил нож, — забулькал Збрхл. — Что-то в кустах зашелестело, вот он и бросил. А потом, вместо того чтобы искать, хотел узел распутать.
— У вас был арбалет, — напомнил им Дебрен, осторожно почесывая чешуйки. Рана не только не болела, но и затягивалась на глазах. Зато начала зверски чесаться.
— Попка-дурак Гремс забрал. Он должен был стоять на стреме, когда Венс на дерево полез. Но как только в кустах зашуршало, сбежал вместе с арбалетом и болтами. Вероятно, его твой уважаемый папочка сожрал. Ну и славно. Без попугаев оно как-то полегче.
— Слушай, Збрхл, я не стану повторять дважды. Мой отец — не дракон.
— Не злись, Дебрен. Я, брат, ничего против драконов не имею. А уж против полудраконов — и того меньше. Что же до твоей персональной генеалогии, то ты сам знаешь, как тут бывает. Не углядишь за бабой, а мать твоя тоже когда-то бабой была, даже если в святые вышла…
— Оставь их обоих на дереве, — посоветовала Ронсуаза. — Придет дракон, когтем сетки выцарапает, голод утолит. Может, нас искать не будет, да и доброе дело сделает. Это скверные люди… шки.
— Так сколько же их, в конце концов, этих драконов? — простонал ротмистр. — В договоре был обозначен один. Большой и честно лицом к лицу — вернее, мордой к лицу — бьющийся. А тут, понимаешь, в кустах какой-то дракон-коротышка шелестит, дракон-чародей собирается колышком в задницу стрелять и альфредами обзывается. Хватит, адмирал, довольно. Отказываюсь от службы из-за обманно сформулированного контракта. Слышь, Венс?
Венсуэлли молчал.
— Итак, ты теперь — безработный, — медленно проговорил Дебрен. — Примешь новое поручение?
— Ха! — Збрхл тоже немного подумал. — За сколько?
— За извлечение тебя из кабаньей ловушки. За жизнь, иначе говоря.
— Я имел в виду серебро. Или хотя бы медяки. Я, мэтр, кондотьер. Не могу служить задарма, иначе меня из цеха в три шеи попрут. И я в ад пойду, ибо Махрусово кольцо целовал, что законов цеховых не нарушу.
— Збрхл, я не шучу.
— Я тоже. Хотя бы денарий, но дать должен. Пусть даже обрезанный. Поломанный. Но чтоб деньги. Дебрен, наемник, изгнанный из цеха, — это обыкновенный разбойник. А мне надо семью поддерживать, не говоря уж о добром имени.
— Ну, значит, возникли сложности, — проворчал магун. — Разве что…
— Ну? Говори, дерьмо и вонь… Речь идет о моей жизни!
— Господин Венсуэлли, — начал официальным тоном Дебрен. — Ты помнишь наш заклад? Мы поспорили на пять талеров. Я вижу, ты при кошеле. Пять талеров, полагаю, ты на поясе не носишь, но, как ты слышал, ротмистру любого медяка хватит. Хочу тебе кое-что предложить. Дай мне самую мелкую монету, и я аннулирую заклад. А то, что ты его проиграешь, это уж точно. Возможно — денарий. Тем самым ты окажешься в выигрыше. Как-никак, четыре талера и пятьсот тридцать девять денариев. Ага, совсем было запамятовал, тебя тоже сниму.
Сеть пошевелилась. Збрхл пытался потереть руки от удовольствия.
— Ну так как? Договорились? За работу, мэтр!
— Нет.
Довольно долго стояла тишина. Даже Ронсуаза оставила в покое ногу, подняла голову, широко раскрытыми глазами уставилась на человека на ветке.
— Ты спятил, — бросил наконец Збрхл. — Не слушай его, Дебрен. Он залез на дерево, и у него в уме помутилось. Не иначе как от разреженного воздуха. Так в горах бывает.
Дебрен положил арбалет, вынул из кожуха палочку.
— Можешь говорить первым, — тихо произнес Венсуэлли. — Мы условились писать на листках, но, пожалуй, это не получится, так что говори. Самую точную дату, какую можешь назвать. Подумай как следует, потому что после того, как я назову свою, поправить уже будет нельзя. Так когда, по-твоему, это вино разлили по бочкам?
— Четырнадцать лет назад, — холодно сказал Дебрен. — Последний сбор. Годом позже остров уже был в руках Везирата. Четыреста галер вокруг Прикоса, шестьдесят тысяч язычников на острове, население или вырезано под корень, или попало в рабство. Винохранилища защитники спалили сами, когда в Прикопулисс отступали. То, что теперь называется в Прикосе вином… Ну что ж, пить можно. Но тридцать веков традиций, скрещения видов, опыта и магии пошли прахом. Вероятно, к утехе маримальцев. Теперь они справедливо могут похвастаться лучшими винами мира.
— Ты кончил?
— Нет. Год был холодный, а с весны ходили слухи, что султан с флотом уже в пути. Поэтому сбор ускорили, и вина получились кислыми. Отец Отцов обратился ко всему Свободному Миру, чтобы покупали как можно больше, по старым ценам, а то и дороже, потому что на оборону махрусианства должен был пойти каждый динарий. Ну, что собой представляет Виплан, мы оба знаем. Вдовы последний грош отдавали, непьющие переплачивали, а потом втихую выливали, гмины устраивали складчины, а несколько королевских казначеев тут же повысили размеры податей. А потом все это золото куда-то подевалось. Неизвестно куда. Один старый корабль с оружием на Прикос пришел. И знаешь, что он привез? Корпию для раненых и хирургические пилы для ампутаций конечностей. Вот теперь я кончил.
— Тринадцать лет, Дебрен. — Венсуэлли говорил тихо, как пристало человеку, у которого вся кровь прилила к голове. — Осада продолжалась год, а между портом и старым городом располагался небольшой виноградник. Мы успели собрать, хотя женщины выходили на работы в кольчугах. Сколько их там полегло… Но надо было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56