— В настоящем бою ты раскроил бы мне голову.
— Это суд Божий. Санса, дай веревку. Подвяжи мне ногу к поясу.
— Ну нет! — запротестовал Деф Гроот. — Это уж слишком!
— Шевелись, Санса. У Дебрена защитные чары на исходе. Он сейчас свалится, и мы ничего так и не решим.
Оруженосец, хоть и явно против желания, быстро и ловко набросил петлю на ступню господину и закрепил конец веревки у него на поясе. Потом отступил.
Дебрен, слишком утомленный, чтобы придерживаться принципов, напал. Что уж тут говорить о реализме и правилах честного боя? При Божьем суде никакие правила не действуют. Хочешь драться, прыгая на одной ноге? Изволь. Пожалуйста. И посему — пропадай, Кипанчо, рыцарь чокнутый!
Было скользко. Им надо было с самого начала быть внимательными, делать поправку на необходимость удерживать равновесие. Теперь, с одной только действующей ногой, Кипанчо был, по мнению Дебрена, осужден на проигрыш. Достаточно закружить его, осыпать ложными ударами, вертясь вокруг и принуждая к тому же противника, а потом, когда тот войдет в ритм подскоков слева направо, самому резко изменить направление, прыгнуть вправо и ударить рыцаря по открывшейся спине.
Так он и поступил. Три обхода вокруг одноногого, обреченного на защиту Кипанчо. И прыжок. Рискованный, издалека. Такой, который большую вероятность угодить в цель превращает в уверенность, оставив противнику исчезающе малый шанс ответить удачно.
Правда, при таком прыжке он дал Кипанчо немного больше времени. Трудно сказать, не ошибся ли. Он уже почти не чувствовал руки, и было совершенно неясно, кому из них выгоднее затягивать бой, а кому вреднее. Кипанчо, грохоча металлом, все время оказывался на линии удара, словно флюгер на ветру. И казалось, так будет всегда. Поэтому Дебрен рискнул.
Уже в полете он собрался, ударил низко, по почкам, пожертвовав равновесием ради скорости. Он рисковал упасть неудачно, рисковал поскользнуться и грохнуться в грязь. Но это не имело значения, потому что еще больше он стремился попасть.
И попал. По самому кончику палки. И — просто невероятно! — не преодолел защиты, хотя его палка, казалось, летела быстрее, чем болт тяжелого арбалета, а эффект рычага был убийственно невыгодным для Кипанчо. Оба упали.
Дебрен растянулся во весь рост и придавил туловищем правую руку. Кипанчо шлепнулся на зад.
Дебрен увидел, как поднимается рука противника, увеличенная до гигантских размеров латами и подвешенным ниже локтя камнем. Он никак не мог заслониться палкой, не говоря уж об эффективной защите. Свободны были лишь пальцы правой руки, потому что потерял он не только равновесие, но и палку. Он тут же сложил пальцы и не раздумывая ударил гангарином. Кипанчо еще не успел размахнуться как следует. Чары были брошены в самое время и с огромной силой. Они должны была повергнуть рыцаря на лопатки.
Дебрен еще успел удивиться, видя летящий к голове черенок от грабель. Больше он ничего увидеть не успел.
Голова побаливала, но это совершенно не мешало ему думать. Он сразу понял, на чем лежит его голова и что так сильно потрескивает. Лежал он на обшитой бархатом подушке, а потрескивали горящие доски.
Он открыл глаза. Первое, что увидел и что его поразило, был букетик мелких цветков, положенный кем-то ему на грудь.
Он все еще не мог сказать, какого они цвета. Солнце светило розовым, а горящий ветряк резал глаза мигающей мозаикой оранжевых, желтых и голубоватых пятен. Огонь уже поглотил обшивку крыльев и крышу. Стены только еще начинали разгораться. В основном на стыке с крышей и рамами окошек. Домик насосника еще не занялся.
— Ну вот, извольте, мы проснулись, — услышал он немного тягучий голос Деф Гроота. — А я уж думал, что мы не успеем попрощаться.
Дебрен осторожно скосил глаза. Голова кружилась.
— Ты пил, — сказал он неизвестно зачем.
— Есть такая народная поговорка: «Пил — не езди». — Душист отхлебнул из большой и уже на вид легкой баклажки. — Поэтому мое сентиментальное подсознание толкнуло меня к телеге и запасам вина. Вероятно, надеясь на то, что если я как следует глотну, то подчинюсь совету народной мудрости и останусь. Но знаешь что? Вероятно, запасы у меня невелики.
— Ты… веришь в Божьи суды?
— С сегодняшнего дня больше, чем когда-либо. — Деф Гроот криво усмехнулся. — Ведь в конце концов Бог оказался на нашей стороне. Что, не скрываю, сильно меня удивило. Ну что ж, это подтверждает мой личный тезис, что высшим уровням власти свойственно мыслить стратегическими категориями, руководствоваться понятиями больших народных масс, исторических процессов и интересов государства. Внимание к судьбам единиц свойственно субъектам с узкими горизонтами мышления.
Дебрен повернул голову, посмотрел в другую сторону. Перед домиком, на расстоянии, позволяющем переждать пожар, стояли кровати, сундуки, стулья и всяческий мелкий и многочисленный скарб. На большой кровати, прижавшись друг к другу, сидели мать с дочерью и отупевшими от отчаяния глазами смотрели, как огонь пожирает их хозяйство.
— Где Кипанчо и Санса?
— По другую сторону дома. Кипанчо втемяшил себе в голову, что, поливая крышу будки водой из реки, он может ее спасти, вот они и бегают с ведрами туда и обратно.
— Но ты не бегаешь.
— Во-первых, такая беготня совершенно бессмысленна, поскольку у них всего два ведра, а во-вторых, обычно я придерживаюсь некоего, правда, спорного принципа: «Чем хуже, чем лучше».
— Я был прав относительно той «правой руки», а?
— Конечно. Ты умный человек, Дебрен. Горизонты у тебя, правда, как у подметальщика улиц, но теоретически ты мог бы далеко пойти.
— Знаешь, а ведь ты ужасный подлюга.
— Знаю. И именно поэтому благодарные соотечественники когда-нибудь поставят мне множество памятников. «Леко Деф Гроот, главный организатор апрельского восстания».
— Апрель уже позади.
— Я — о следующем. Мы все продумали детально. Наводнение, неурожай, голод. Страшная зима, случаи каннибализма. По мнению ворожеев-погодознатцев, это будет идеальный год. Весной много воды, летом жара, а значит — малярия. Ирбийские гарнизоны потеряют массу людей. Кризис поразит общество. К весне все окажутся в таком отчаянии, что достаточно будет бросить лозунг и назвать вождей. Это сделаю я. Не один, конечно.
— Не боишься говорить мне? А вдруг…
— Дебрен, я партизан из чувства патриотизма и амбиций. Но по образованию — действительно душист. Я не хвалюсь, когда говорю, что разбираюсь в людях. И в таких, как ты, и во всех тех, которые отстаивают в Дефоле ирбийское господство. Во-первых, не будет никакого «вдруг», и ты с доносом не побежишь. Во-вторых, если все-таки побежишь, то прежде чем доберешься до вице-короля, тебя или сами ирбийцы, или наши люди успеют десять раз прикончить. В-третьих, вице-король — это разъеденный склерозом, коррумпированный идиот, который вообще не поймет, о чем ты говоришь, и ради собственного священного покоя отдаст тебя в руки инквизиции. В-четвертых, этот ворюга сидит у нас в кулаке, и на него и его советников у нас собрана целая куча папок. В-пятых…
— Достаточно. — Дебрен осторожно сел, придерживая сползающий букетик. — Ты прав, Деф Гроот. Памятник тебе обеспечен. Что это за растения?
— Дефольские незабудки. Тебе их положила женщина, когда узнала, что лекарство, стоимостью шестьсот талеров, ты в грязь втоптал. Вероятно, думала, что больше не проснешься. Кипанчо так тебя треснул, что палку сломал. Говорит, у него в голове что-то закружилось, и он на минуту перестал координировать движения.
Дебрен смотрел на светловолосую женщину, которая после недолгого колебания встала с кровати и направилась к нему. Он хотел подняться, но слишком уж кружилась голова, а в ногах были не мышцы, а бессильная размазня.
Когда она подошла, он успел заметить у нее в руке знакомый мешочек. Убрать свою руку он не успел. Прежде чем подумал, что надо бы ее убрать за спину, женщина прильнула к ней сухими губами. Глаза и нос у нее были в слезах.
— Она не знает, как тебя благодарить, — перевел Деф Гроот, когда Дебрену наконец удалось мягкими подергиваниями и отчаянным покашливанием заставить светловолосую отступить на два шага. — Вот тебе и крестьянский ум, благодарность простого народа. Объяснить ей, как быстро, дешево и не без приятности она может тебя отблагодарить за жизнь дочери?
— А ты хочешь до своего восстания дожить? — буркнул Дебрен. Душист шутовски поклонился, дав понять, что намек понял. — Откуда она взяла?..
— Кипанчо велел дать ей лекарство и сказать, что это от тебя. Он думал, что у него она могла бы не взять. Видимо, разбирается в родительских инстинктах не лучше, чем я в астрономии, но все получилось хорошо. Как видишь. Глупо выглядело бы, если б Чудовище из Ламанксены ни с того ни с сего принялось спасать дефольских детей. Рискуя при этом собственной жизнью.
— И много он дал?
— Все. Я требовал разделить порцию так, как говорил ты, или хотя бы пополам, но ты же знаешь этого кретина. Уж если упрется…
В этот момент женщина робко прервала его.
— Она спрашивает, как давать лекарство.
Дебрен объяснил, а потом с легким сожалением смотрел, как она уходит. Высокая, прекрасно сложенная… У нее было все, чтобы вернуть мужчине долг. И главное, с лихвой…
— Достаточно свистнуть, — с легкой усмешкой бросил Деф Гроот. — Может, и не стала бы подпрыгивать от восторга, но пришла бы наверняка. Ты спас ее единственного ребенка и пытался спасти все, что нажила семья. Она благодарна тебе так, что это почти заменит вам любовь. Кроме того, она в отчаянии, одинока, растеряна. Надеется, что мужские руки принесут ей хотя бы немного безопасности. Не раздумывай, а просто тащи бабу на мою телегу. Не пожалеешь.
Дебрен, злясь на самого себя, разрядил ярость на каком-то комаре-переростке, присевшем на стол. Точным щелчком сплющил насекомому голову и продолжал сидеть, держа на коленях букетик и глядя на дрожащие в агонии крылышки кровопийцы. Все четыре крылышка горели отсветом пожирающего ветряк пламени. Из раздавленного тельца вытекла на доски большая капля крови. Мерзопакостная тварь погибла слишком поздно, вред она уже нанести успела. Кто-то теперь будет чесаться и, возможно, даже…
— О Махрусе, — вздохнул он.
— Молитвами боли не вылечишь, — продолжал Деф Гроот. — Когда я подбрасывал тебе листок с отпечатками руки, то попутно взглянул на твои вещи. Меня заинтересовала подушка, никак не сочетающаяся с образом бродячего голодранца-магуна. В ней есть дыра, ты, вероятно, не заметил. Так вот я сунул в нее любознательный палец, ведь нам, конспираторам, везде чудятся тайники и всяческие… Ну и что я нахожу? Кроме перьев, разумеется?
— Деф Гроот, позови его. Позови Кипанчо.
— Спокойно, не горит. Впрочем, с горением я перебрал. — Он глянул на ветряк. — Но уже спешить к нему нет смысла. Во всяком случае, к этому. Но вот утверждать, что тебе, возможно, следовало бы поскорее вернуться туда, откуда ты прибыл, я б рискнул.
Дебрен сел на траву.
— Что, переборщил с заклинаниями? Неудивительно. Жаль, что ты не мог видеть себя со стороны. Ты скакал так, что здешние зайцы единодушно провозгласили бы тебя королем, если б Кипанчо в суматохе не утопил их. Теперь расплачиваешься. Ничего даром, как говорят женщины.
— Замолкни. И лучше заткни баклагу. — Дебрен оперся о стол и начал растирать себе ногу. — Чума и сифилис! Надо было раньше… Какого черта меня на этот гангарин дернуло.
— Бредишь, — поставил диагноз Деф Гроот. — Видать, ты и разума немало в борьбу вложил. А это доказывает, что разум — хорошо, но сила лучше. Ну да ладно. О чем я… Ага. — Он отхлебнул вина. — О подушке. Не догадываешься, кто ее тебе под голову подложил? Небось думаешь, та баба, которая вместо двух своих соблазнительных сисек кладет на сердце спасителю незабудки? Ошибаешься. Удобством ты обязан мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56