Получилось очень впечатляюще. Наверное, начальник заставы снимался для телевидения не в первый раз.
Разговор с комбатом был коротким. Он не суетился, молча принял мой доклад, в котором я обрисовал ночной бой, поморщился, вытер платком бритый затылок, а потом спросил:
– Что это Игнатенко бочку на тебя катит? Куда ты убегал?
Я объяснил комбату, что в то время, когда застава отражала нападение, через границу прошла группа людей.
– Ты это видел?
– Да, я следил за группой от овчарни до шоссе. Потом люди погрузили какие-то мешки и ящики в грузовик, а сами разбрелись по кишлакам.
– Ты один следил за ними?
– Один.
– По позициям еще стреляли, когда ты ушел?
– Да.
– Хреново, – поморщился комбат, посмотрел по сторонам и снова протер платком красный затылок. – Ладно. Напишешь объяснительную на имя командира роты, и замнем это дело.
– Я не совсем понимаю, о чем вы.
– Потом поймешь. – Он собрался было отойти, как снова повернулся ко мне и жестко добавил: – А вообще, уж если ты командуешь взводом, то, пока идет бой, должен быть со взводом. Уясни это как следует, не то будешь очень долго доказывать, что не трус. Это я тебе как товарищ советую.
В полдень рядом с заставой приземлились два вертолета из штаба дивизии. Один из них был пустой и предназначался для отправки трупов и раненых в полк, а на втором прилетела комиссия из штабов дивизии и погранвойск Таджикистана. Комбат доложил полковнику из оперативного отделения, тот, даже не пожав капитану руку и не дослушав до конца, быстро пошел под акации, где лежали убитые, встал рядом с ними, сунул руки в карманы, стал качать головой.
– Игнатенко! – громко позвал он.
Полковник заводился, лицо его покраснело, движения стали резкими. Начальник заставы подбежал к нему, застегивая на ходу свою прожженную куртку, вскинул руку, прикладывая ее к козырьку кепи.
– Отставить! – прорычал полковник, не принимая доклада. – Схему опорного пункта мне сюда, план взаимодействия, все документы по боевой готовности!
Игнатенко исчез в дверях, и в то время, пока полковник, заложив руки за спину, расхаживал рядом с разрушенной и сгоревшей пристройкой, солдаты выносили на асфальт и собирали трофейный миномет.
Начальник заставы появился с бумагами и тетрадями под мышкой, стал вытягивать из стопки первую, но несколько тетрадей выпало из его рук, и он вприсядку стал их торопливо подбирать. Полковник терпеливо ждал.
– Где позиции прикрытия? – голосом, в котором слышалась скрытая угроза, спросил полковник. – Объясните ваше решение насчет позиций боевых машин.
Игнатенко что-то ответил, показывая рукой на холмы, на Пяндж, а затем на миномет, рядом с которым еще возились солдаты. Полковник искоса посмотрел на орудие, подошел к нему поближе, потом повернулся к Игнатенко.
– Вот за это спасибо, – сказал он.
Ну вот, подумал я, начальник заставы кинул ворованный козырь. Сейчас сдаст меня.
Я не ошибся. Игнатенко продолжал о чем-то запальчиво говорить, размахивал во все стороны руками, поднял, чтобы ее было лучше заметно, перебинтованную кисть и сдержанным движением кивнул в мою сторону.
– Если он тебя позовет, – прошептал мне комбат, – то лучше молчи и не оправдывайся.
Полковник, широко расставив ноги и не вынимая рук из глубоких карманов, смотрел на Игнатенко сверху вниз, затем слегка повернул голову, искоса посмотрел на меня и снова на начальника заставы.
– Черт возьми! – прорычал он и посмотрел на комбата. – Рефилов! Батальон офицерами укомплектован полностью или нет?
– Почти в каждой роте не хватает одного-двух командиров взводов, – ответил комбат.
– И что же теперь? Доверим контрактникам командование ротами?
– Взводом, – поправил комбат.
– Подойдите сюда, герой! – сказал мне полковник.
Я встал так, чтобы полковник мог видеть меня, Игнатенко и миномет.
– Что ж ты оставляешь поле боя? – спросил он, рассматривая меня с тем же выражением на лице, с каким смотрел на трупы.
– Вас неправильно информировали, – ответил я.
– То есть что значит неправильно?
– Сначала вместе с сержантами Глебышевым и Герасимовым мы уничтожили минометную позицию противника, а затем я в одиночку, оставив за себя сержанта Глебышева, преследовал группу нарушителей.
– Так миномет, получается, взяла пехота? – спросил полковник, посмотрев на Игнатенко. – Так или нет, отвечай!
– Миномет взяли мы, – твердо сказал начальник заставы, исподлобья глядя на полковника. – А пехота на определенном этапе помогла нам выбить противника с позиции.
– В общем, вы тут сами не разобрались с этим минометом, – умозаключил полковник. – А что касается одиночного преследования нарушителей… – полковник выждал паузу, пристально взглянув на меня, – то это прерогатива начальника заставы. Он должен был назначить заслон, тревожную группу. Так, начальник заставы? Свои обязанности по уставу помнишь?
– Каждый солдат был на вес золота, товарищ полковник, – ответил Игнатенко, интуитивно чувствуя, что туча над ним потихоньку рассеивается. – Некогда мне было заниматься заслоном. Мои парни дрались как черти. Проявляли образцы мужества и самопожертвования.
Его стало заносить на пафос, и полковник остановил Игнатенко взмахом руки.
– Хорошо. Готовь рапорт на имя начальника погранотряда. Потери, убытки, расход боеприпасов. Список солдат, достойных поощрения и наград.
– Есть, товарищ полковник!
– Рефилов! Сегодня же подобрать толкового парня на взвод. А этого преследователя, – он кивнул на меня, – вернуть в полк, его еще надо долго готовить к границе. Пусть занимается обязанностями старшины.
– Сделаем, товарищ полковник.
– Дайте команду на погрузку убитых и раненых.
Так неожиданно прервалась моя боевая эпопея. Бог не наделил меня способностями убедительно и ярко говорить о своих заслугах, и я не нашел слов, чтобы доказать полковнику, что потерь было бы намного меньше, если бы начальник заставы обладал большим опытом и умом.
Глава 8
Я получил письмо от Анны. Мы договаривались, что она будет держать меня в курсе всех дел, но тем не менее пухлый конверт, который принес мне солдат с узла связи, был неожиданностью. Я уже забыл, когда последний раз получал письма, и с удивлением отметил, что это приятно.
Письмо Анны было длинным и, несмотря на то, что было отпечатано на принтере мелким курсивом, заняло четыре листа. Кажется, она писала его с удовольствием, хотя оно носило чисто деловой характер и в нем не было ни одного слова, касающегося наших отношений и каких-либо чувств.
Первую половину письма можно было бы вообще убрать – в ней Анна излишне подробно описала, как вышла на референта Сержа Новоторова и еще раз дала свое согласие на сотрудничество в фирме «Гринперос». Она во всех красках обрисовала выражение на лице референта, марку и вкусовые качества шампанского, которым он угощал ее, мебель и картины на стенах офиса, куда референт привез ее несколько дней спустя. «Мне предстоит большая работа, – писала Анна. – Как сказал новый шеф, мы будем готовить крупную партию товара к отправке за рубеж, и поэтому мне предложили недели две-три пожить в офисе. Выделили отдельную комнату на втором этаже, от которой я просто без ума. Представь себе: просторная, пятиугольная, в ней два окна с полукруглым верхом, разделенным рейками, как паутинка. От самого потолка до пола ниспадают тяжелые шторы, подвешенные на карнизе, изогнутом так же, полукругом, отчего у штор получается объем. Выглядит это в сочетании с огромным, на всю стену, подлинником Глазьева-младшего, на котором Иисус в терновом венке страдает у ног Пилата, просто потрясающе! Такого униженного лица у Христа я не видела еще никогда в жизни». И два листа мелким шрифтом – в том же духе, подробное описание трехэтажного особняка и его комнат. По своей природной недальновидности я мысленно упрекнул Анну в многословии и неумении сосредоточиться на чем-то одном, самом важном. Но спустя время я добрым словом вспомнил это письмо с пространными упражнениями в словесности.
Вторую часть письма я прочитал несколько раз, пока не запомнил его почти дословно, а затем сжег на пустыре с надеждой, что до меня никто больше не вскрывал конверт.
«Два дня спустя меня пригласили отметить сорок дней со дня гибели Сержа. Стол был шикарным: сначала «а-ля фуршет» на газоне перед парадным входом с колоннами, а как стемнело, мы перешли в залу, где вокруг нас крутилось не меньше десяти официантов… (Часть текста, где идет подробное перечисление яств, я пропускаю.) Было человек тридцать пять – сорок, треть из них – дамы всех возрастов и комплекций. Сначала не меньше часа при гробовом молчании звучали только тосты о почившем в бозе Серже Новоторове, причем произносил их некий господин, которого, как и почти всех остальных, я видела впервые. Все называли его Князем, и я сначала подумала, что это либо титул, либо кличка, но потом выяснилось, что его в самом деле так зовут. Князю – под пятьдесят, он совершенно лыс, даже брови не растут. Был одет безвкусно, как попугай – бежевые брюки, зеленый пиджак, черная рубашка и оранжевая «бабочка». За весь вечер не выпил ни капли спиртного – только «краш», да сигареты тянул одну за другой.
Я думала, что не выдержу этой гнетущей атмосферы и обязательно подавлюсь куском, но наконец спиртное дало свои результаты, настроение у народа повысилось, в угол залы, как с потолка, свалился камерный оркестр, и зазвучали «Времена года» Вивальди.
Тут-то меня референт взял под руку и подвел к Князю – представлять. Видимо, Князь знал обо мне все, потому как вполне удовлетворился моим поклоном и именем. Он взял меня под руку, подвел к столу, налил шампанского. «Вы близко знали Сержа?» – спрашивает он. А я не понимаю, что он имеет в виду. Может быть, его интересовало, спала ли я с ним? Я ответила, что познакомилась, к величайшему несчастью, лишь за несколько дней до его смерти. Князь вскинул вверх то место на лице, где должны быть брови, и спросил с кривой ухмылкой: «Вы сказали – к несчастью? Неужели вам и в самом деле жалко этого подонка?» Вот такие повороты.
Я моргаю глазками, судорожно пью шампанское, не знаю, как мне отреагировать. Он снова усмехнулся, потрепал меня, как девочку, по щеке. А потом я такое увидела, что едва на пол не села. В дверях появился какой-то клерк, негромко позвал Князя, поднял руку вверх и кивнул, как бы подавая сигнал. И вслед за этим в зал вошел сам папочка твоей красавицы Валери – Августино Карлос!
Мне в руки шел редчайший, уникальный шанс завоевать полное доверие Князя. Нельзя было терять ни секунды, и я даже не подумала о том, насколько это этично и принято ли вообще так себя вести в этом кругу. Князь широкими шагами подошел к Августино, они обнялись. Тот выглядел потрясно – седой, бронзоволицый, с фарфоровыми зубами, одетый в белый костюм-тройку, ворот красной шелковой рубашки отложен, на пальцах – золотые перстни. Князь не стал представлять публике Августино – многие даже не заметили появления в зале нового гостя. Они уже выходили из зала, как я почти бегом рванула к Августино. «Сеньор! – сказала я по-испански, преграждая ему дорогу. – Я до сих пор не могу забыть того счастья, какое испытывала, работая на вашей вилле в сельве! Как я рада видеть вас в России!» В общем, что-то в этом роде. На какое-то мгновение по лицу Князя пробежала тень. Он нахмурился, мой поступок ему не понравился. Но Августино вспомнил меня, очень приветливо улыбнулся, ответил так же, по-испански, что я выгляжу просто очаровательно и он всегда будет рад видеть меня у себя на вилле. Я сделала глубокий реверанс. На том мы и расстались. Потом я встала у окна, слегка сдвинула край шторы и стала следить за парадным входом. Там, в свете фонарей, блестела белая машина, рядом с ней кучковалась группа охранников. Минут через пять к машине по ступенькам сошли Князь с Августино, постояли еще немного, выкурили по сигарете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Разговор с комбатом был коротким. Он не суетился, молча принял мой доклад, в котором я обрисовал ночной бой, поморщился, вытер платком бритый затылок, а потом спросил:
– Что это Игнатенко бочку на тебя катит? Куда ты убегал?
Я объяснил комбату, что в то время, когда застава отражала нападение, через границу прошла группа людей.
– Ты это видел?
– Да, я следил за группой от овчарни до шоссе. Потом люди погрузили какие-то мешки и ящики в грузовик, а сами разбрелись по кишлакам.
– Ты один следил за ними?
– Один.
– По позициям еще стреляли, когда ты ушел?
– Да.
– Хреново, – поморщился комбат, посмотрел по сторонам и снова протер платком красный затылок. – Ладно. Напишешь объяснительную на имя командира роты, и замнем это дело.
– Я не совсем понимаю, о чем вы.
– Потом поймешь. – Он собрался было отойти, как снова повернулся ко мне и жестко добавил: – А вообще, уж если ты командуешь взводом, то, пока идет бой, должен быть со взводом. Уясни это как следует, не то будешь очень долго доказывать, что не трус. Это я тебе как товарищ советую.
В полдень рядом с заставой приземлились два вертолета из штаба дивизии. Один из них был пустой и предназначался для отправки трупов и раненых в полк, а на втором прилетела комиссия из штабов дивизии и погранвойск Таджикистана. Комбат доложил полковнику из оперативного отделения, тот, даже не пожав капитану руку и не дослушав до конца, быстро пошел под акации, где лежали убитые, встал рядом с ними, сунул руки в карманы, стал качать головой.
– Игнатенко! – громко позвал он.
Полковник заводился, лицо его покраснело, движения стали резкими. Начальник заставы подбежал к нему, застегивая на ходу свою прожженную куртку, вскинул руку, прикладывая ее к козырьку кепи.
– Отставить! – прорычал полковник, не принимая доклада. – Схему опорного пункта мне сюда, план взаимодействия, все документы по боевой готовности!
Игнатенко исчез в дверях, и в то время, пока полковник, заложив руки за спину, расхаживал рядом с разрушенной и сгоревшей пристройкой, солдаты выносили на асфальт и собирали трофейный миномет.
Начальник заставы появился с бумагами и тетрадями под мышкой, стал вытягивать из стопки первую, но несколько тетрадей выпало из его рук, и он вприсядку стал их торопливо подбирать. Полковник терпеливо ждал.
– Где позиции прикрытия? – голосом, в котором слышалась скрытая угроза, спросил полковник. – Объясните ваше решение насчет позиций боевых машин.
Игнатенко что-то ответил, показывая рукой на холмы, на Пяндж, а затем на миномет, рядом с которым еще возились солдаты. Полковник искоса посмотрел на орудие, подошел к нему поближе, потом повернулся к Игнатенко.
– Вот за это спасибо, – сказал он.
Ну вот, подумал я, начальник заставы кинул ворованный козырь. Сейчас сдаст меня.
Я не ошибся. Игнатенко продолжал о чем-то запальчиво говорить, размахивал во все стороны руками, поднял, чтобы ее было лучше заметно, перебинтованную кисть и сдержанным движением кивнул в мою сторону.
– Если он тебя позовет, – прошептал мне комбат, – то лучше молчи и не оправдывайся.
Полковник, широко расставив ноги и не вынимая рук из глубоких карманов, смотрел на Игнатенко сверху вниз, затем слегка повернул голову, искоса посмотрел на меня и снова на начальника заставы.
– Черт возьми! – прорычал он и посмотрел на комбата. – Рефилов! Батальон офицерами укомплектован полностью или нет?
– Почти в каждой роте не хватает одного-двух командиров взводов, – ответил комбат.
– И что же теперь? Доверим контрактникам командование ротами?
– Взводом, – поправил комбат.
– Подойдите сюда, герой! – сказал мне полковник.
Я встал так, чтобы полковник мог видеть меня, Игнатенко и миномет.
– Что ж ты оставляешь поле боя? – спросил он, рассматривая меня с тем же выражением на лице, с каким смотрел на трупы.
– Вас неправильно информировали, – ответил я.
– То есть что значит неправильно?
– Сначала вместе с сержантами Глебышевым и Герасимовым мы уничтожили минометную позицию противника, а затем я в одиночку, оставив за себя сержанта Глебышева, преследовал группу нарушителей.
– Так миномет, получается, взяла пехота? – спросил полковник, посмотрев на Игнатенко. – Так или нет, отвечай!
– Миномет взяли мы, – твердо сказал начальник заставы, исподлобья глядя на полковника. – А пехота на определенном этапе помогла нам выбить противника с позиции.
– В общем, вы тут сами не разобрались с этим минометом, – умозаключил полковник. – А что касается одиночного преследования нарушителей… – полковник выждал паузу, пристально взглянув на меня, – то это прерогатива начальника заставы. Он должен был назначить заслон, тревожную группу. Так, начальник заставы? Свои обязанности по уставу помнишь?
– Каждый солдат был на вес золота, товарищ полковник, – ответил Игнатенко, интуитивно чувствуя, что туча над ним потихоньку рассеивается. – Некогда мне было заниматься заслоном. Мои парни дрались как черти. Проявляли образцы мужества и самопожертвования.
Его стало заносить на пафос, и полковник остановил Игнатенко взмахом руки.
– Хорошо. Готовь рапорт на имя начальника погранотряда. Потери, убытки, расход боеприпасов. Список солдат, достойных поощрения и наград.
– Есть, товарищ полковник!
– Рефилов! Сегодня же подобрать толкового парня на взвод. А этого преследователя, – он кивнул на меня, – вернуть в полк, его еще надо долго готовить к границе. Пусть занимается обязанностями старшины.
– Сделаем, товарищ полковник.
– Дайте команду на погрузку убитых и раненых.
Так неожиданно прервалась моя боевая эпопея. Бог не наделил меня способностями убедительно и ярко говорить о своих заслугах, и я не нашел слов, чтобы доказать полковнику, что потерь было бы намного меньше, если бы начальник заставы обладал большим опытом и умом.
Глава 8
Я получил письмо от Анны. Мы договаривались, что она будет держать меня в курсе всех дел, но тем не менее пухлый конверт, который принес мне солдат с узла связи, был неожиданностью. Я уже забыл, когда последний раз получал письма, и с удивлением отметил, что это приятно.
Письмо Анны было длинным и, несмотря на то, что было отпечатано на принтере мелким курсивом, заняло четыре листа. Кажется, она писала его с удовольствием, хотя оно носило чисто деловой характер и в нем не было ни одного слова, касающегося наших отношений и каких-либо чувств.
Первую половину письма можно было бы вообще убрать – в ней Анна излишне подробно описала, как вышла на референта Сержа Новоторова и еще раз дала свое согласие на сотрудничество в фирме «Гринперос». Она во всех красках обрисовала выражение на лице референта, марку и вкусовые качества шампанского, которым он угощал ее, мебель и картины на стенах офиса, куда референт привез ее несколько дней спустя. «Мне предстоит большая работа, – писала Анна. – Как сказал новый шеф, мы будем готовить крупную партию товара к отправке за рубеж, и поэтому мне предложили недели две-три пожить в офисе. Выделили отдельную комнату на втором этаже, от которой я просто без ума. Представь себе: просторная, пятиугольная, в ней два окна с полукруглым верхом, разделенным рейками, как паутинка. От самого потолка до пола ниспадают тяжелые шторы, подвешенные на карнизе, изогнутом так же, полукругом, отчего у штор получается объем. Выглядит это в сочетании с огромным, на всю стену, подлинником Глазьева-младшего, на котором Иисус в терновом венке страдает у ног Пилата, просто потрясающе! Такого униженного лица у Христа я не видела еще никогда в жизни». И два листа мелким шрифтом – в том же духе, подробное описание трехэтажного особняка и его комнат. По своей природной недальновидности я мысленно упрекнул Анну в многословии и неумении сосредоточиться на чем-то одном, самом важном. Но спустя время я добрым словом вспомнил это письмо с пространными упражнениями в словесности.
Вторую часть письма я прочитал несколько раз, пока не запомнил его почти дословно, а затем сжег на пустыре с надеждой, что до меня никто больше не вскрывал конверт.
«Два дня спустя меня пригласили отметить сорок дней со дня гибели Сержа. Стол был шикарным: сначала «а-ля фуршет» на газоне перед парадным входом с колоннами, а как стемнело, мы перешли в залу, где вокруг нас крутилось не меньше десяти официантов… (Часть текста, где идет подробное перечисление яств, я пропускаю.) Было человек тридцать пять – сорок, треть из них – дамы всех возрастов и комплекций. Сначала не меньше часа при гробовом молчании звучали только тосты о почившем в бозе Серже Новоторове, причем произносил их некий господин, которого, как и почти всех остальных, я видела впервые. Все называли его Князем, и я сначала подумала, что это либо титул, либо кличка, но потом выяснилось, что его в самом деле так зовут. Князю – под пятьдесят, он совершенно лыс, даже брови не растут. Был одет безвкусно, как попугай – бежевые брюки, зеленый пиджак, черная рубашка и оранжевая «бабочка». За весь вечер не выпил ни капли спиртного – только «краш», да сигареты тянул одну за другой.
Я думала, что не выдержу этой гнетущей атмосферы и обязательно подавлюсь куском, но наконец спиртное дало свои результаты, настроение у народа повысилось, в угол залы, как с потолка, свалился камерный оркестр, и зазвучали «Времена года» Вивальди.
Тут-то меня референт взял под руку и подвел к Князю – представлять. Видимо, Князь знал обо мне все, потому как вполне удовлетворился моим поклоном и именем. Он взял меня под руку, подвел к столу, налил шампанского. «Вы близко знали Сержа?» – спрашивает он. А я не понимаю, что он имеет в виду. Может быть, его интересовало, спала ли я с ним? Я ответила, что познакомилась, к величайшему несчастью, лишь за несколько дней до его смерти. Князь вскинул вверх то место на лице, где должны быть брови, и спросил с кривой ухмылкой: «Вы сказали – к несчастью? Неужели вам и в самом деле жалко этого подонка?» Вот такие повороты.
Я моргаю глазками, судорожно пью шампанское, не знаю, как мне отреагировать. Он снова усмехнулся, потрепал меня, как девочку, по щеке. А потом я такое увидела, что едва на пол не села. В дверях появился какой-то клерк, негромко позвал Князя, поднял руку вверх и кивнул, как бы подавая сигнал. И вслед за этим в зал вошел сам папочка твоей красавицы Валери – Августино Карлос!
Мне в руки шел редчайший, уникальный шанс завоевать полное доверие Князя. Нельзя было терять ни секунды, и я даже не подумала о том, насколько это этично и принято ли вообще так себя вести в этом кругу. Князь широкими шагами подошел к Августино, они обнялись. Тот выглядел потрясно – седой, бронзоволицый, с фарфоровыми зубами, одетый в белый костюм-тройку, ворот красной шелковой рубашки отложен, на пальцах – золотые перстни. Князь не стал представлять публике Августино – многие даже не заметили появления в зале нового гостя. Они уже выходили из зала, как я почти бегом рванула к Августино. «Сеньор! – сказала я по-испански, преграждая ему дорогу. – Я до сих пор не могу забыть того счастья, какое испытывала, работая на вашей вилле в сельве! Как я рада видеть вас в России!» В общем, что-то в этом роде. На какое-то мгновение по лицу Князя пробежала тень. Он нахмурился, мой поступок ему не понравился. Но Августино вспомнил меня, очень приветливо улыбнулся, ответил так же, по-испански, что я выгляжу просто очаровательно и он всегда будет рад видеть меня у себя на вилле. Я сделала глубокий реверанс. На том мы и расстались. Потом я встала у окна, слегка сдвинула край шторы и стала следить за парадным входом. Там, в свете фонарей, блестела белая машина, рядом с ней кучковалась группа охранников. Минут через пять к машине по ступенькам сошли Князь с Августино, постояли еще немного, выкурили по сигарете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75