Мара сидела на узеньком, не шире книги, подоконнике и смотрела вниз, пытаясь понять в эти последние мгновения хоть что-нибудь. Почему, допустим, на балконе слева сушится все тот же коврик с оленями, а на зеленой крыше гаража смешная латка с меткой иностранной фирмы и остатками слова в виде трех букв "ham". Почему смеются на лавке под тополями и крутят дурацкие записи подростки? Все как всегда. И такая боль!
Мара не думала о самоубийстве, как о возмездии за несправедливость судьбы. Ей необходимо было убежать отсюда, спрятаться, избавиться от непереносимой муки. Выйти через окно в теплую летнюю ночь и раствориться в ней. Так понятно и просто...
Она уже стояла, прислонясь спиной к распахнутой раме и глядела на занавеску, которую совсем недавно, в мае, покупала вместе с матерью, споря из-за расцветки, а потом полдня прилаживала, нанизывая на проволочку ламбрекены. Зачем все это было и почему кончилось? Кто убил вечную любовь? Убил громадное и бесценное, но оставил коврик с парой неразлучных оленей и надпись на гараже, забавлявшую Дениса...
Кто-то крепко вцепилась в ее запястье и запричитал:
- Слазь, девонька, слазь! Сейчас Анечка придет, что скажет? - голосила скороговоркой тетка Леокадия, которую, наверно, вызвал милиционер. - Все наладится, у тебя жизнь впереди.
Мара рванулась в прозрачную синеву, тетка изо всех сил потянула ее к себе...
Позже, в больнице, где все лето провела Мара, ей без конца повторяли то же самое: "жить надо", "все впереди". Почему надо? Что впереди? Таблетки, конечно, глотала, проходила массовую психотерапию, бесконечные беседы с такими же суицидниками, предпринявшими попытку самоуничтожения. Мара все выполняла аккуратно, в дискуссии не вступала, дружеских отношений с товарищами по несчастью не завязывала. Она стала молчуньей, погруженной в ничем не заполняемую пустоту.
Лишь однажды впала в ослепляющую, истерикой завершившуюся ярость. Причиной столь неожиданной реакции стал тихий попик, регулярно окучивающий душевнобольных на предмет просветления и наставления. Начинал он с духовной литературы, которую таскал в большой сумке и подсовывал страждущим. Мара не реагировала на речи подсевшего на краешек кровати духовного пастыря, что поощрило его красноречие. Посыпались цитаты из Библии, ссылки на пророков, и выходило так, что Всевышний послал Маре великие испытания из любви к ней. Выделил, так сказать, из паствы милостью своей и наградил, чтобы приблизить к себе.
Был теплый августовский день. В коридоре на столике медсестры веселые радиоголоса рассказывали о прелести морских круизов, советовали провести отпуск на островах в теплом Карибском море, где уже плещутся, загорают, взметают волну катерами юные, сильные, нормальные, а следовательно, не отмеченные божьей благодатью люди.
- Вы врете, - отчетливо проговорила Мара, с вызовом вздернув подбородок. - Если бы Бог был жив, он не стал бы никого мучить... Тот, кто понимает все и любит всех, не может быть злым. - Она встала, возвысившись над тощеньким батюшкой. - Врать стыдно. Особенно, про Бога. Бог умер и поэтому не может помочь нам. Он умер,умер!...
Четыре женщины, дремавшие в палате, поднялись и недоуменно уставившись на тихую прежде Мару.
- Вон! - кричала она, хохоча. - Я знаю, вы не хотите сказать правду: Бога нет! Его место занял другой! Да, другой. Жестокий, мерзкий, жадный! Все мы - и те, кого уже нет, и для кого готовятся ловушки - его жертвы... Он везде, везде... У него разные лица... Смотрите, смотрите, вон там! Кричала больная, отталкивая медсестру со шприцем.
Глава 16
В сентябре Мару выписали. Но в институт она не вернулась - не хотела встречаться с Денисом. Устроилась нянечкой в районную больницу и параллельно закончила курсы медсестер. Жарко, с надрывом полюбила девятилетнюю Аню. Одно у них горе и судьба одна. Мара готовила, стирала, делала все, что раньше делала мать. Даже рецепт ее кекса с орехами в записной книжке нашла и ко дню рождения Ани подготовилась со всей серьезностью. Крутилась, как белка в колесе, изнуряя себя усталостью. Боялась, что если остановится, придут мысли с которыми невозможно жить...
Весна нагрянула вдруг и совершенно некстати. Нежеланная, ненужная, обманувшая, предназначенная другим. Особенно больно было смотреть на ликующие тюльпаны, расцветшие для счастливцев, в обнимку слоняющихся по Москве. И на сирень в руках улыбающихся женщин.
Она сидела на скамейке Александровского сада, не решаясь пойти в Ленинку. А вдруг снова за тем же самым столом увидит склоненную над альбомом с картинами неведомых островов умную денисову голову и события начнут разворачиваться в том же порядке?
- Можно к вам подсесть? - Маре улыбался коренастый мужчина в кожаной куртке и кепочке.
Тяжело посмотрев на него, Мара отвернулась.
- Я, собственно, по делу, - не отставал коренастый.
- Нет куриной ноги, - не обернувшись, пробормотала Мара.
- Простите, не понял.
- У Азазелло, когда он появился перед Маргаритой на этом же месте, в верхнем кармане пиджака торчала куриная нога.
Незнакомец рассмеялся и представился:
- Валерий Кормчий. Помощник режиссера. Мучаюсь, слоняюсь вот и высматриваю девушку с необыкновенным лицом. У вас - необыкновенное.
- Если вы не ослепли и в своем уме, вы должны понять - я не склонна к знакомствам. Уйдите, позову милиционера.
- Понимаю, вам не нужен не флирт, ни пустяшный треп... Догадываюсь, милая девушка, что сердечко у вас здорово ноет. Глаза какие-то шарахнутые. Но жить ведь все равно приходится. И поработать с приличными людьми всегда не помешает. Вы слышали о Петре Старовском? Вот! Я работаю с ним. Фильм о войне. Лирический, музыкальный. Нужны запоминающиеся типажи. Кстати, вы заметили, что на старых фотографиях совсем другие лица? Словно они уже знали о жизни нечто такое... Ну, вы-то меня понимаете...
Так Мара попала на "Мосфильм" к безалаберным, суматошным, но и в самом деле симпатичным людям. Ей не сочувствовали, потому что ничего не знали. И сразу стало ясно, что найденная на улице девушка, идеально соответствует роли.
- Жаль, что у тебя только два эпизода, - сказал на прощание Старовский. - В следующем фильме ты у меня сыграешь главную. И ты даже не представляешь, что я для тебя замыслил. Разговор о куриной ноге с Валеркой в Александровском сквере помнишь? - Он подмигнул усталым глазом. - Вот именно!
Фильм "Дорога" был представлен на фестиваль в Локарно и получил спецприз за гуманизм. Режиссер Петр Старовский оказался евреем и уехал в Израиль, потому что его замыслы зажимали. Мара взяла круглосуточные дежурства в хирургическом отделении городской больницы. Денег катастрофически не хватало. Переехавшая к сестрам после гибели родителей тетка Леокадия- инвалидка с детства по статье полиартрита, одинокая, неряшливая, мрачная, взялась продавать у метро котят.
И вдруг - Тарановский! Главная роль! Да не какая-нибудь, а самая любимая Марина героиня. Знать бы, какой гнусной историей завершатся съемки. Возможно, и через суд бы пришлось пройти, и выплачивать неустойку, если бы не встреча с Беллой.
...Удивительная женщина - прочная, надежная, всегда готовая ринуться на помощь. Теперь зализывать раны Мара бежала к Белле. Поссорилась с теткой, обиделась на сестру, облапал, обидел, напугал ее очередной любитель сладенького - и вот она уже сидит на кухне, в окружении роскошества итальянской мебели, греет руки о свою любимую оранжевую чашку, изливает душу и на полном серьезе обсуждает Белкины проблемы.
- А у тебя пир горой, - обратила внимание слегка отогревшаяся Мара на картину одинокого нервного ужина.
- Заседание Госдумы. На повестке для выбор кандидатуры в спутники жизни. Замучилась, - призналась Белла, пододвигая Маре вазочку с икрой и подогретые в микроволновке круассаны.
- Пошли лучше на диван, - предложила та, с хрустом откусив аппетитный рожок. - Посидим тихонечко, я пожую, а ты все спокойненько так расскажешь. Без эмоций, осмысленно. Идет? - Она протянула через стол руку.
В знак согласия Белла шлепнула ладонью. А потом чуть не до утра рассказывала все, что стоило и что не стоило говорить.
.... - Какие будут мнения? - Белла завершила рассказ про кандидатов, подчеркивая преимущества Альберта и не скрывая связанных с ним опасений.
- Надо смотреть. Ну хоть разок в глаза глянуть.
- Устрою, - Белла достала бутылку ликера "Болдс". - Расслабимся. А то сплошные магнитные бури и социальные катаклизмы. - Она налила в рюмки густой шоколадный напиток. - Уж лучше бы твои предки в Латвии осели. Все же поближе к Европе. Мне, например, Швейцария нравится. Провинция, захолустье, но какой блеск! Всю мировую элиту туда как магнитом тянет. Горы, говорят, озера. Ха! К денежкам поближе! Греют... Ладно, еще не вечер. За нас!
Они выпили, но не повеселели. После третьей Беллу охватила жажда деятельности. Подсев к телефону, она приняла грациозную позу. Нога на ногу в распахе тяжелого атласного халата. На кончике пальцев покачивался тапочек, больше похожий на золотой бальный башмачок. Белла не сомневалась, что поза влияет на состояние внутренней энергетики. Ссутулился, спрятал глаза - и всякий тебе в лицо плюнет. А расположился по-королевски и взглянул с достоинством - на коленях приползут.
Споласкивая в мойке посуду, Мара не вникала в суть ее телефонной беседы. Но тон уловила отлично - властный был тон и снисходительный. В заключение прозвучало:
- До встречи, дорогой. - Она брякнула трубку и объявила. - Порядок! В субботу приглашены на банкет к господину Пальцеву. Умолял оказать честь своим присутствием. У него юбилей - сорок пять стукнуло. Взглянешь на него, а заодно и на других посмотришь. Может, там твой принц бродит?
- Господи, я ж просила... - Мара села на диван и умоляюще взглянула на подругу. - Не дави ты на меня, Белка... Я Аньку запустила, дом. Тетка совсем сбрендила, пузырьки от глазных капель собирает, говорит, на случай гражданской войны. Вокруг - коты и котята. А запах... Со мной на тахте трое спят - на ногах, в основном устраиваются.
- Пусть бы хоть деньги в семью приносила Леокадия твоя, а то ведь из тебя сосет. И прячет.
- На черный день... Слушай, думаешь, будет еще чернее?
- Ой, не занудствуй, милая, - Белла встала, удалилась в спальню и вынесла оттуда на вешалке нечто длинное, тонкое, как змеиная кожа, и сверкающее, как алмазный фонд. - Мне узко в бедрах. Рассчитывала похудеть. К субботе явно не успею.
Белла положила платье на колени Маре:
- На лейбл взгляни и прикинь, сколько эта тряпочка стоит. Эксклюзивная коллекция Армани. У Мишель Пфайфер, можно сказать, из под носа увела. Точно твой размер.
Мара рассмеялась:
- Вот тетка обрадуется! Как раз вся ее заначка.
- Ну нет. Я не продаю. В аренду, на вечер и по бо-о-о-льшому блату
Глава 17
Поведя роскошными плечами, Белла сбросила гардеробщику в мундире с галунами нежнейшую шубу из розовой норки и показала глазами Маре на стремящегося к ним господина: "он".
- Рад, очень рад, - широко улыбался плотный статный шатен с несколько смешным чубчиком и в очках "сенатор". Про таких раньше говорили "сытый", "гладкий". И остерегались называть товарищем.
- Извини, опоздали, - Белла улыбнулась с полным сознанием собственной неотразимости и первостатейной ценности в нынешнем празднестве. - А это моя самая задушевная, самая любимая подруга. Рвалась с тобой познакомиться. Белла представила Мару, скрывавшуюся за колоссальным букетом в зеркальном целлофане.
- Порадовали меня, красавицы, - объявил театрально картавя юбиляр после церемонии рукоцелования. - Извините, глазу отдохнуть не на ком. Супруга лечится, а посему и остальные предпочли явиться без дам. - Он оглянулся на группу ожидавших приглашения в зал мужчин. - Похоже на клуб геев... Но вот я сейчас вас представлю, Марочка, надежнейшему мужичку, как за себя ручаюсь.- Альберт Владленович сделал знак, и тут же возле Мары вырос брызжущий энергией брюнет с цыганскими кудрями до плеч, южным загаром, в кожаных брюках, мешковатом пиджаке и черной тенниске под ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Мара не думала о самоубийстве, как о возмездии за несправедливость судьбы. Ей необходимо было убежать отсюда, спрятаться, избавиться от непереносимой муки. Выйти через окно в теплую летнюю ночь и раствориться в ней. Так понятно и просто...
Она уже стояла, прислонясь спиной к распахнутой раме и глядела на занавеску, которую совсем недавно, в мае, покупала вместе с матерью, споря из-за расцветки, а потом полдня прилаживала, нанизывая на проволочку ламбрекены. Зачем все это было и почему кончилось? Кто убил вечную любовь? Убил громадное и бесценное, но оставил коврик с парой неразлучных оленей и надпись на гараже, забавлявшую Дениса...
Кто-то крепко вцепилась в ее запястье и запричитал:
- Слазь, девонька, слазь! Сейчас Анечка придет, что скажет? - голосила скороговоркой тетка Леокадия, которую, наверно, вызвал милиционер. - Все наладится, у тебя жизнь впереди.
Мара рванулась в прозрачную синеву, тетка изо всех сил потянула ее к себе...
Позже, в больнице, где все лето провела Мара, ей без конца повторяли то же самое: "жить надо", "все впереди". Почему надо? Что впереди? Таблетки, конечно, глотала, проходила массовую психотерапию, бесконечные беседы с такими же суицидниками, предпринявшими попытку самоуничтожения. Мара все выполняла аккуратно, в дискуссии не вступала, дружеских отношений с товарищами по несчастью не завязывала. Она стала молчуньей, погруженной в ничем не заполняемую пустоту.
Лишь однажды впала в ослепляющую, истерикой завершившуюся ярость. Причиной столь неожиданной реакции стал тихий попик, регулярно окучивающий душевнобольных на предмет просветления и наставления. Начинал он с духовной литературы, которую таскал в большой сумке и подсовывал страждущим. Мара не реагировала на речи подсевшего на краешек кровати духовного пастыря, что поощрило его красноречие. Посыпались цитаты из Библии, ссылки на пророков, и выходило так, что Всевышний послал Маре великие испытания из любви к ней. Выделил, так сказать, из паствы милостью своей и наградил, чтобы приблизить к себе.
Был теплый августовский день. В коридоре на столике медсестры веселые радиоголоса рассказывали о прелести морских круизов, советовали провести отпуск на островах в теплом Карибском море, где уже плещутся, загорают, взметают волну катерами юные, сильные, нормальные, а следовательно, не отмеченные божьей благодатью люди.
- Вы врете, - отчетливо проговорила Мара, с вызовом вздернув подбородок. - Если бы Бог был жив, он не стал бы никого мучить... Тот, кто понимает все и любит всех, не может быть злым. - Она встала, возвысившись над тощеньким батюшкой. - Врать стыдно. Особенно, про Бога. Бог умер и поэтому не может помочь нам. Он умер,умер!...
Четыре женщины, дремавшие в палате, поднялись и недоуменно уставившись на тихую прежде Мару.
- Вон! - кричала она, хохоча. - Я знаю, вы не хотите сказать правду: Бога нет! Его место занял другой! Да, другой. Жестокий, мерзкий, жадный! Все мы - и те, кого уже нет, и для кого готовятся ловушки - его жертвы... Он везде, везде... У него разные лица... Смотрите, смотрите, вон там! Кричала больная, отталкивая медсестру со шприцем.
Глава 16
В сентябре Мару выписали. Но в институт она не вернулась - не хотела встречаться с Денисом. Устроилась нянечкой в районную больницу и параллельно закончила курсы медсестер. Жарко, с надрывом полюбила девятилетнюю Аню. Одно у них горе и судьба одна. Мара готовила, стирала, делала все, что раньше делала мать. Даже рецепт ее кекса с орехами в записной книжке нашла и ко дню рождения Ани подготовилась со всей серьезностью. Крутилась, как белка в колесе, изнуряя себя усталостью. Боялась, что если остановится, придут мысли с которыми невозможно жить...
Весна нагрянула вдруг и совершенно некстати. Нежеланная, ненужная, обманувшая, предназначенная другим. Особенно больно было смотреть на ликующие тюльпаны, расцветшие для счастливцев, в обнимку слоняющихся по Москве. И на сирень в руках улыбающихся женщин.
Она сидела на скамейке Александровского сада, не решаясь пойти в Ленинку. А вдруг снова за тем же самым столом увидит склоненную над альбомом с картинами неведомых островов умную денисову голову и события начнут разворачиваться в том же порядке?
- Можно к вам подсесть? - Маре улыбался коренастый мужчина в кожаной куртке и кепочке.
Тяжело посмотрев на него, Мара отвернулась.
- Я, собственно, по делу, - не отставал коренастый.
- Нет куриной ноги, - не обернувшись, пробормотала Мара.
- Простите, не понял.
- У Азазелло, когда он появился перед Маргаритой на этом же месте, в верхнем кармане пиджака торчала куриная нога.
Незнакомец рассмеялся и представился:
- Валерий Кормчий. Помощник режиссера. Мучаюсь, слоняюсь вот и высматриваю девушку с необыкновенным лицом. У вас - необыкновенное.
- Если вы не ослепли и в своем уме, вы должны понять - я не склонна к знакомствам. Уйдите, позову милиционера.
- Понимаю, вам не нужен не флирт, ни пустяшный треп... Догадываюсь, милая девушка, что сердечко у вас здорово ноет. Глаза какие-то шарахнутые. Но жить ведь все равно приходится. И поработать с приличными людьми всегда не помешает. Вы слышали о Петре Старовском? Вот! Я работаю с ним. Фильм о войне. Лирический, музыкальный. Нужны запоминающиеся типажи. Кстати, вы заметили, что на старых фотографиях совсем другие лица? Словно они уже знали о жизни нечто такое... Ну, вы-то меня понимаете...
Так Мара попала на "Мосфильм" к безалаберным, суматошным, но и в самом деле симпатичным людям. Ей не сочувствовали, потому что ничего не знали. И сразу стало ясно, что найденная на улице девушка, идеально соответствует роли.
- Жаль, что у тебя только два эпизода, - сказал на прощание Старовский. - В следующем фильме ты у меня сыграешь главную. И ты даже не представляешь, что я для тебя замыслил. Разговор о куриной ноге с Валеркой в Александровском сквере помнишь? - Он подмигнул усталым глазом. - Вот именно!
Фильм "Дорога" был представлен на фестиваль в Локарно и получил спецприз за гуманизм. Режиссер Петр Старовский оказался евреем и уехал в Израиль, потому что его замыслы зажимали. Мара взяла круглосуточные дежурства в хирургическом отделении городской больницы. Денег катастрофически не хватало. Переехавшая к сестрам после гибели родителей тетка Леокадия- инвалидка с детства по статье полиартрита, одинокая, неряшливая, мрачная, взялась продавать у метро котят.
И вдруг - Тарановский! Главная роль! Да не какая-нибудь, а самая любимая Марина героиня. Знать бы, какой гнусной историей завершатся съемки. Возможно, и через суд бы пришлось пройти, и выплачивать неустойку, если бы не встреча с Беллой.
...Удивительная женщина - прочная, надежная, всегда готовая ринуться на помощь. Теперь зализывать раны Мара бежала к Белле. Поссорилась с теткой, обиделась на сестру, облапал, обидел, напугал ее очередной любитель сладенького - и вот она уже сидит на кухне, в окружении роскошества итальянской мебели, греет руки о свою любимую оранжевую чашку, изливает душу и на полном серьезе обсуждает Белкины проблемы.
- А у тебя пир горой, - обратила внимание слегка отогревшаяся Мара на картину одинокого нервного ужина.
- Заседание Госдумы. На повестке для выбор кандидатуры в спутники жизни. Замучилась, - призналась Белла, пододвигая Маре вазочку с икрой и подогретые в микроволновке круассаны.
- Пошли лучше на диван, - предложила та, с хрустом откусив аппетитный рожок. - Посидим тихонечко, я пожую, а ты все спокойненько так расскажешь. Без эмоций, осмысленно. Идет? - Она протянула через стол руку.
В знак согласия Белла шлепнула ладонью. А потом чуть не до утра рассказывала все, что стоило и что не стоило говорить.
.... - Какие будут мнения? - Белла завершила рассказ про кандидатов, подчеркивая преимущества Альберта и не скрывая связанных с ним опасений.
- Надо смотреть. Ну хоть разок в глаза глянуть.
- Устрою, - Белла достала бутылку ликера "Болдс". - Расслабимся. А то сплошные магнитные бури и социальные катаклизмы. - Она налила в рюмки густой шоколадный напиток. - Уж лучше бы твои предки в Латвии осели. Все же поближе к Европе. Мне, например, Швейцария нравится. Провинция, захолустье, но какой блеск! Всю мировую элиту туда как магнитом тянет. Горы, говорят, озера. Ха! К денежкам поближе! Греют... Ладно, еще не вечер. За нас!
Они выпили, но не повеселели. После третьей Беллу охватила жажда деятельности. Подсев к телефону, она приняла грациозную позу. Нога на ногу в распахе тяжелого атласного халата. На кончике пальцев покачивался тапочек, больше похожий на золотой бальный башмачок. Белла не сомневалась, что поза влияет на состояние внутренней энергетики. Ссутулился, спрятал глаза - и всякий тебе в лицо плюнет. А расположился по-королевски и взглянул с достоинством - на коленях приползут.
Споласкивая в мойке посуду, Мара не вникала в суть ее телефонной беседы. Но тон уловила отлично - властный был тон и снисходительный. В заключение прозвучало:
- До встречи, дорогой. - Она брякнула трубку и объявила. - Порядок! В субботу приглашены на банкет к господину Пальцеву. Умолял оказать честь своим присутствием. У него юбилей - сорок пять стукнуло. Взглянешь на него, а заодно и на других посмотришь. Может, там твой принц бродит?
- Господи, я ж просила... - Мара села на диван и умоляюще взглянула на подругу. - Не дави ты на меня, Белка... Я Аньку запустила, дом. Тетка совсем сбрендила, пузырьки от глазных капель собирает, говорит, на случай гражданской войны. Вокруг - коты и котята. А запах... Со мной на тахте трое спят - на ногах, в основном устраиваются.
- Пусть бы хоть деньги в семью приносила Леокадия твоя, а то ведь из тебя сосет. И прячет.
- На черный день... Слушай, думаешь, будет еще чернее?
- Ой, не занудствуй, милая, - Белла встала, удалилась в спальню и вынесла оттуда на вешалке нечто длинное, тонкое, как змеиная кожа, и сверкающее, как алмазный фонд. - Мне узко в бедрах. Рассчитывала похудеть. К субботе явно не успею.
Белла положила платье на колени Маре:
- На лейбл взгляни и прикинь, сколько эта тряпочка стоит. Эксклюзивная коллекция Армани. У Мишель Пфайфер, можно сказать, из под носа увела. Точно твой размер.
Мара рассмеялась:
- Вот тетка обрадуется! Как раз вся ее заначка.
- Ну нет. Я не продаю. В аренду, на вечер и по бо-о-о-льшому блату
Глава 17
Поведя роскошными плечами, Белла сбросила гардеробщику в мундире с галунами нежнейшую шубу из розовой норки и показала глазами Маре на стремящегося к ним господина: "он".
- Рад, очень рад, - широко улыбался плотный статный шатен с несколько смешным чубчиком и в очках "сенатор". Про таких раньше говорили "сытый", "гладкий". И остерегались называть товарищем.
- Извини, опоздали, - Белла улыбнулась с полным сознанием собственной неотразимости и первостатейной ценности в нынешнем празднестве. - А это моя самая задушевная, самая любимая подруга. Рвалась с тобой познакомиться. Белла представила Мару, скрывавшуюся за колоссальным букетом в зеркальном целлофане.
- Порадовали меня, красавицы, - объявил театрально картавя юбиляр после церемонии рукоцелования. - Извините, глазу отдохнуть не на ком. Супруга лечится, а посему и остальные предпочли явиться без дам. - Он оглянулся на группу ожидавших приглашения в зал мужчин. - Похоже на клуб геев... Но вот я сейчас вас представлю, Марочка, надежнейшему мужичку, как за себя ручаюсь.- Альберт Владленович сделал знак, и тут же возле Мары вырос брызжущий энергией брюнет с цыганскими кудрями до плеч, южным загаром, в кожаных брюках, мешковатом пиджаке и черной тенниске под ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90