- Удрать хочет?
- Не исключено.
- Что делать будем?
- Нужно ещё попробовать, пообщаться.
- Давай, пробуй.
Но Дыба отказался общаться:
- Пустая трата времени. Вам нужны бумаги, я могу помочь их найти взамен на свободу.
- Как?
Дыба вновь прошептал:
- Как комар чует кровь, так и я могу увидеть на расстоянии, решайтесь.
Два последующих дня он упорно молчал. Собирали совещание, где и решили провести операцию.
- Сколько потребуется времени?
- Три-четыре дня, придется много ездить, - ответил Дыба.
И дело не в том, что руководство с Лубянки поступало опрометчиво и глупо, здесь случилось иное: никто попросту не воспринял всерьез сравнения Дыбы себя с комаром. Его желание поездить приписали необходимости его личных контактов с законсперированными людьми, имеющими информацию о бумагах. Наоборот, была алчная надежда, что он своими подконтрольными похождениями выведет на тайную преступную сеть. А сам Дыба, сидя в камере, беззлобно посмеивался над тупой чиновничьей уверенностью - будто великие открытия и истины можно приобрести в университетах, наслушавшись болтунов с чистыми ручками и здоровой кожей.
И он даже мгновения не надеялся, что его отпустят, достань он хоть секретные планы НАТО. Ему теперь было все равно, где жить и где находиться, для него не существовало и самого вопроса - жить или не жить? Себе он уже не принадлежал. Но в нем ещё не перегорело последнее человеческое желание увидеть Елену...
Операция началась двадцатого марта. Внешне это выглядело скромно и банально - в десять часов из огромных дверей вышли два человека, одетые серенько и неброско, сели в жигуленок и покатили в сторону Китай-города. И никто из прохожих не заметил, как следом за этим 'жигуленком' в разных углах Лубянской площади сорвались с мест десяток машин специального назначения. А, ещё в разных уголках столицы люди, сидящие в авто, услышали из радиопередатчиков бодрящее сообщение:
"Операция "Комар" начата! Всем действовать по плану!"
А самому главному виновнику этой операции было невдомек о её существовании. Он материл своего кота за загаженные тапочки, испуганное животное забилось под нары и дрожало от ужаса, так и не привыкнув к припадочным переменам в настроении своего хозяина - от слюнявой нежности и отеческой заботы до невиданной злобы и жажды уничтожения. Но что делать, если Флавия Анатольевича Трушкина воспитывали точно таким же способом...
Похищение.
Елена Сергеевна сделалась сказочно богатой женщиной и она же стала очень известной в мире искусства. Выставки её картин имели бешенный успех, а полотна продавались по баснословным ценам. К тому же она снялась в трех Голливудских фильмах под псевдонимом Алена Флинт.
Жизнь её была сверхнасыщена деловыми встречами, поездками, презентацими, фестивалями, культурными акциями, и всех она очаровывала и восхищала. Она знала, чего хотела и получала желаемое ежедневно.
Всегда рядом с ней находился со вкусом одетый молодой человек. Правда, он выглядел несколько апатичным и вялым, отрешенным и молчаливым, но многие узнавали в нем известного ученого-археолога, сделавшего ряд существенных открытий и автора нескольких исторических книг. Это он организовал и субсидировал экспедицию за Урал - на раскопки городищ, где, как предполагалось жили, когда-то древние арии. Он же якобы нашел там загадочные свитки, по слухам, могущие кардинально изменить взгляды на историю человечества и давшие ключ к смыслам вселенной.
Вдвоем они много путешествовали по миру. В Токио, Сиднее, Риме, Париже и Нью-Йорке они купили квартиры. Имелись еще: дом на Сейшелах, вилла в Филадельфии, недвижимость там и сям, пара яхт и всяческое участие в экономических проектах. Энергии Елены хватало на все это, и всеми отмечалось её магическое воздействие на людей, она воплощала любые, порой совершенно безумные проекты и всегда была неотразима, здорова и жизнерадостна.
- Пора остановиться, - часто повторял ей Афанасий.
- Это же жизнь! Вперед! Вперед! Нужно двигаться, дышать, завоевывать, стремиться, воплощать желания!..
Афанасий вздыхал и зевал, выслушивая очередную лекцию о смысле жизни. Их материальное состояние умножалось, а его душевное состояние замерло на нуле. Нет, он принимал все прелести телесной и публичной жизни спокойно и с удовольствием, не они тяготили его. Просто с некоторых пор он перестал Думать. А он хорошо знал это состояние - Думать. Когда жизнь идет не только вокруг тебя, а и внутри. Когда с виду ничего не происходит, а на самом деле сознание проделывает гигантский труд, преодолевает расстояния и времена, оценивает необычайные чувства и мысли. Когда для всех ты букашка, а на самом деле ты - центр вселенной... Теперь же и возможностей вроде бы больше и независимости хватает, а Думать приходится все реже. Это только Елене удается совмещать несовместимое - искусство и бизнес. Она лихо освоила процесс самопрограммирования, и лист "память-желание" хладнокровно реагировал на все её прихоти. Она давно уже не воспринимала его как чудо, а пользовалась им, словно бытовой электроникой, как тем же компьютером ввела задачу, получила данные, выбрала вариант, обозначила сроки и устремилась к цели. И Афанасий уже не понимал, кто кем управляет - листок Еленой или она им? Кто кому ставит задачу и придает энергию? Кто больше самостоятелен? Кто живой?
Несомненно, что именно Елена формулировала желания, но часто они исполнялись после многих поправок и корректировок, с учетом многих деталей и вариантов. Так что, чем дальше, тем оговорок становилось все больше, и этот снежный ком рос с угрожающей быстротой.
- Чего ты такой грустный? Радуйся нашим победам, живи! - тормошила Афанасия Елена.
- Остановиться бы, замереть, не двигаться, осмыслить пройденное, подумать бы, - бормотал он.
- Философ ты мой! Ты должен написать книгу о русском харектере - об этой бескрайней созерцательности.
- Ничего я никому не должен!
- Неугомонный ты мой! Как я понимаю твое вечное недовольство, твою бескрайнюю тоску!
И она действительно понимала, обещала выполнить последнюю дорогостоющую программу, а там - только творчество, только небесное, только космос...
- Я же бесконечно люблю тебя, милый мой!
И он знал, что она действительно его любит. Она флиртовала с мужчинами, доводила многих до кипения, но оставалась ему верна.
Она была счастлива.
- Счастье, - говорила она, - это когда ставишь цель и судьба сама стремится осуществить её.
Каждый вечер она колдовала над листком "память-желание", остальные листы были оставлены в Москве, и только Афанасий знал местонахождение тайника. Они никогда не обсуждали последние дни пребывания в Переделкино, они понимали, что не справились с этой бумажной тайной, которая чуть не довела их до сумасшествия. Они боялись хотя бы в воспоминаниях вновь пережить то жуткое состояние, в которое их погрузил некий Игоречек. Это был третий приход фантома, как назвала его Елена. Никто не сможет объяснить и описать их состояние и тот период, который они пережили. Одно они помнили: Игоречек разложил их плоть сначала на буквы, составляющие их имена, а затем на звуки, содержащиеся в этих буквах. В таком состоянии их сознание погрузилось в огромное ритмическое пространство, где со стремительной скоростью неслись осколки иных сознаний, слышались мириады голосов и звуков - порой очень четких и гармоничных, порой невыносимых и безумных. Афанасий сравнил бы этот процесс с просеиванием - словно огромное сито беспрерывно вибрировало, сортируя некие полувещественные частички, не важные и побочные... И только потом, медленно приходя в себя, они догадались, что побывали не то внутри бумаги, не то в каком-то неведомом механизме. Фантом-Игоречек ушел, но очередного его прихода они не стали дожидаться, поняв, что ещё раз подобного эксперимента они не выдержат.
Все произошедшее постепенно помутнело, острота переживаний притупилась, но обсуждать это они все ещё боялись.
- Давай на пару дней слетаем в Гималаи, - поцеловала она его в губы.
- Мы ещё там не оставили свое дерьмо? - улыбнулся он. - Ездим и разбрасываем по миру свои фикалии.
- Ты как всегда оригинален.
- Мне нужно в Москву. Ольга больна.
- Я поеду с тобой.
Все дело в том, что Елена никого и ничего не боялась, за исключением фантомов Игореш-Игорьков-Игоречков. Заветный листочек гарантировал ей и Афанасию безопасность от любых посягательств и преследований. С его помощью она разрушала планы завистников и излишне любопытных. Но в Москве они не были три года, хотя окольными путями несколько раз добирались до Урала, где Афанасий действительно содержал археологическую экспедицию. Раскопки пока не дали результатов, но надежду на удачу подпитывал ответ листочка: "Результат возможен". А далее шла ссылка на иной информационный уровень, из чего можно было понять, что данные о более древней истории человечества заключены в свитках. Но они понимали, что ни один черт не найдет ключ к ним.
Один свиток они возили с собой и не раз отдавали его именитым экспертам. Те только руками разводили - не было аналогов, чтобы подойти к расшифровке...
Москва их встретила апрельским солнышком, и хорошо было прокатиться по зазеленевшим улицам, узнавать памятные местечки.
- Можно ли однажды выдавленной пасте вернуться назад в тюбик?
- У тебя катастрофическое сознание, любимый.
- Зато у тебя катастрофическая попка.
...Ольга лежала в больнице, ей сделали сложную операцию.
- Ты возмужал, Афа. Хорошо выглядишь, - она была бледна, глаза - как два темных пятна.
- Я выгляжу, как все шарлатаны.
- Мы тебе поможем, - давно Елена не чувствовала себя так неловко, врачи говорят, что ты быстро поправишься.
- Я не хочу, - запнулась Олъга, - чтобы вы мне помогали.
- Хорошо, хорошо, ты не волнуйся, мы же твои друзья! - Афанасию было нестерпимо смотреть, как она плачет.
- Да, - сказала Елена уже в машине, - я только сейчас поняла, как она тебя любит.
- Да пошли вы все!.. Поезжай в гостиницу, я прогуляюсь, - он хлопнул дверцей и зашагал, не оглянувшись.
"Все имеют право на существование - вот в чем ужас! - зачем-то философствовал он, - потому-то и живем, как на помойке, среди обглоданных полуиспользованных биологических организмов. Скоро и я таким же стану."
Можно поймать жар-птицу и не удержать её в руках, выловить золотую рыбку, но не сформулировать свое желание, стать императором, но остаться серой мышью в истории. Можно познать чужое чудо и чужую сказку, но не обнаружить в себе чудотворца и сказочности. И Афанасий давно понимал главное: нужно увидеть себя не только в доисторическом прошлом но и в постисторическом будущем - именно это открытие подсказал ему так измучивший его листок "память-желание". Но как и что значит - Увидеть Себя?
Так терзал себя Афанасий, пока не позвонил в дверь квартиры своего приятеля Мишки Федотова. Долго не открывали, хотя явно разглядывали в дверной глазок.
- Ты один? - раздался потусторонний шепот.
- Извини, что не позвонил. Один я.
Дверь приоткрылась. Встревоженный мишкин глаз обшарил лестничную площадку.
- Откуда ты?
- Из Нью-Йорка.
- Иди ты! Я думал - тебя замочили.
- Ну, впускай что ли.
Мишка открыл дверь.
Он по-прежнему жил так, будто не прошли три с половиной года. Прихожая и две комнаты были заставлены ящиками и сумками с товаром.
- Висяки, - скорбно пояснил хозяин, - столько денег в них, а продать не могу, завалили все рынки. Не те времена, не те. Один геморрой с этим бизнесом. Ты-то, я смотрю, поднялся, прикид у тебя крутой. Молодец! Выкопал, значит, кассу?
- Везет дуракам, хочешь сказать?
- Да нет, просто я не думал, что ты такой рисковый. Тебя же тогда очень большой человек искал. Я ему наплел про тебя чепуху, он даже заплатил за это. Видишь, какой я гад!
- Это я сам тебя втянул, забудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34