Так бутон мог бы сказать, что не хочет расцветать, или бабочка не хочет вылупиться из куколки.
Я покосилась на него. А я ведь думала, что когда дойдет до дела, когда некуда будет деваться, смогу притвориться, что секс мне нравится. Нет, не смогу, ни за какие богатства мира, Но пока я не осмеливалась об этом даже заикнуться. Я чувствовала себя в такой же опасности, как и прежде, и не была в нем достаточно уверена.
Вздохнув, я сказала:
– Ужасно жаль, Марк. Может быть, я сегодня все испортила. Но уверяю тебя, я просто боюсь, и это нужно… преодолеть. Дай мне время.
Он легко дал себя обмануть.
– Совсем другое дело. Может, ты просто устала и переволновалась. Слишком много событий за день.
Он готов был сам искать для меня оправдания.
– Я несколько перенервничала в самолете – поддакнула я. – Не забывай, я раньше не летала. И свадьба для меня впервые.
– Ладно, мы ещё поговорим об этом завтра.
Следующий день выдался дождливым. Мы наняли машину, чтобы проехаться по острову и осмотреть сталактитовые пещеры и фабрику по обработке жемчуга. Я купила серьги и две броши. Вечером мы отправились в ночной клуб поглядеть на испанские танцы. Когда лучшая часть программы прошла, у меня внезапно заболел живот, пришлось вернуться в отель на такси. За эту ночь можно было не беспокоиться, но вряд ли таким предлогом удастся пользоваться долго. Следующий день мы провели в городе, на стекольном заводе купили графин и фужеры, потом купили мне сумочку, а Марку бумажник и какую-то мелочь. И все было очень хорошо, почти так же легко и просто, как тогда, на скачках. День прошел нормально, хотя мне и одной было бы не хуже. К вечеру я снова напряглась как струна, лихорадочно ища новых предлогов и оправданий, но, к моему изумлению, Марк держался довольно сухо и даже не сделал попытки ко мне прикоснуться. У нас были две раздельные кровати, и кроме неудобства, что приходится делить комнату с мужчиной, жаловаться было не на что. Так же прошла следующая ночь и потом ещё одна. Это было удивительно.
Днем я иногда замечала пристальные взгляды Марка, время от времени по его лицу скользило такое выражение, словно никак не решается трудная задачка. Но сам Марк оставался внимательным и тактичным, правда, мы все время чем-то были заняты.
На пятый день мы улетели в Ибизу и дальше на машине отправились в маленькую деревушку посмотреть праздник в честь Дня святых. Это было необычное, странное зрелище; солнце отражалось от ровной белой стены церкви, а на площади перед ней шумела толпа крестьян в черном, словно стайка только что вылупившихся жуков. Ярким пятном выделялась только процессия с изображениями святых, прокладывающая путь через толпу, да ещё молодые девушки, которые в честь праздника надели яркие платья из шелка и кружев с разноцветными нижними юбками.
Одна из них, самая красивая, стояла рядом с Марком. Длинную черную косу украшал большой бант, она переговаривалась с группой женщин постарше, во всем черном, морщинистых, обветренных, словно сорок лет их держали под дождем и солнцем. Марк поймал мой взгляд, улыбнулся, и мне показалось, что он подумал то же, что и я, поскольку сказал:
– Быстро проходит здесь молодость, правда? Какой-нибудь год, а потом она выйдет замуж за батрака на ферме – и все; дети, хозяйство и тяжелый труд в поле – вот её судьба.
– Как это несправедливо, – откликнулась я. – Словно в капкане, и никакой надежды на спасение.
– Да, согласен. Но тогда нужно оплачивать весь мир. Все мы попадаем в капкан, как только рождаемся на свет, и сидим в нем до самой смерти.
Я поняла, что он пытается сгладить впечатление; переводя отдельную судьбу в разряд общих явлений, он умерял острое чувство жалости, которое вызвала у меня эта девушка; но я не находила слов, чтобы сказать ему об этом.
После мы сидели в кафе, пили коньяк, смотрели на испанцев, толкающихся у стойки бара. Молодые уже изрядно набрались, и из-за шума, стоявшего кругом, мы с Марком почти не слышали друг друга. Трое парней у входа в кафе старались познакомиться с девушками. Те хихикали, прикрывая рты ладошками, и девали вид, что их не замечают.
– Мужчины в самом деле хотят от женщины только одного, так ведь? – сказала я. – На это уходит пять минут, а потом – пошла прочь. По-моему, для них никакой разницы, что за женщина, была бы женщина, вот и все.
Взглянув на Марка, я вдруг поняла, что сказала нечто ужасное; потом вообще удивлялась, зачем. Ведь знала же, что это уязвит его и заденет.
– В жизни мало хорошего, Марни. Большинство здешних девушек станут старухами раньше, чем им исполнится тридцать. Но это совсем не значит, что им меньше нужно от жизни, чем нам с тобой. То, что ты сейчас сказала, вытекает из более низменного взгляда на жизнь. Большинство этих людей презирали бы тебя за такие слова.
– И ты тоже? – тихо спросила я.
Он тяжело вздохнул.
– Милая, ты же не маленькая девочка. Если кто-нибудь покажет тебе новую систему бухгалтерского учета, ты ей научишься. И гораздо быстрее, меня. Поэтому попробуй открыть глаза и научиться ещё и другим вещам.
– Вот таким? – кивнула я на парней у входа.
– Не суди чужие представления предвзято, особенно представления других людей о любви.
Мужчины у бара гомерически загоготали.
– Каждое чувство человека ему всегда внове, оно приходит как что-то абсолютно ему неведомое, понимаешь? – продолжал Марк.
– Думаю, да.
– Ты когда-нибудь раньше бывала на испанском празднике?
– Нет.
– Получила бы такое же о нем представление, если бы кто-то просто рассказал тебе?
– Нет.
– Тогда не позволяй себе такие суждения о сексе. Он превращается в грязный порок, только если таким его делает сам человек.
– Но я не говорю с чужих слов, я так чувствую!
– Что ты можешь чувствовать, если не знаешь?
Я подвинула свой стакан на один из мокрых круглых следов, оставленных другими стаканами. У бара началась какая-то потасовка, а трое мужчин, перекрывая шум, затянули песню. Остальные принялись притопывать и прихлопывать в ладоши. Марк продолжал:
– Милая, если у тебя есть какие-то тяжелые воспоминания на этот счет, почему бы не попытаться о них забыть?
– У меня нет никаких воспоминаний.
Он положил руку поверх моей.
– Тогда помоги мне их тебе оставить.
Эту ночь мы провели в отеле в Сан-Антонио. Перед ужином Марк заказал шампанское и какое-то красное вино, а потом мы ещё выпили три больших рюмки ликера. Вместе с коньяком, который я тянула во время праздника, это должно было ударить мне в голову, будь моя голова устроена обычным образом. В конце ужина я посмотрела на себя в зеркало и увидела, что хотя солнце позолотило мою кожу, от выпитого лишь слегка побледнело лицо.
На мне было платье из малиновой тафты с открытыми плечами и рукавами в три четверти. Я в нем прекрасно смотрелось, что было чертовски неразумно с моей стороны, потому что именно сейчас стоило походить на дурнушку.
После ужина мы отправились на прогулку, но смотреть было особенно не на что, и мы довольно быстро вернулись, а когда вошли в номер, я поняла: вот оно! Разыгрывать из себя больную было уже поздно. Даже Марк сегодня бы понял, что это притворство.
Он попытался меня поцеловать.
– Милая, ты помнишь, что давала известные обещания?
Он был очень нежен и почти умолял.
– Да.
– Хочешь их исполнить?
– Не сейчас.
– Думаю, именно сейчас.
– Нет.
– Думаю, сейчас, – повторил он.
Я чувствовала, как меня заливает волна панического страха.
– Ты знал, на ком женишься.
– На ком?
– На воровке и обманщице.
– Даже в этом?
– Да, даже в этом.
– И что же именно ты солгала на этот раз?
Я смотрела поверх его плеча; амфора в углу, чеканное бронзовое панно на стене, аккуратно сложенное мое пальто, и его пиджак, небрежно брошенный на спинку стула.
– Я тебя не люблю.
Он отпрянул от меня и попытался заглянуть в глаза. Но видел только лицо, а оно было непроницаемым.
– Марни, посмотри на меня. Ты понимаешь, что говоришь? Знаешь ли ты, что такое любовь?
– Ты изо всех сил пытался мне это объяснить.
– Пожалуй, пора прекратить объяснения.
– Ничего от этого не изменится.
– Зачем же ты вышла за меня?
– Я знала, что если не выйду, ты сдашь меня в полицию.
– Ты правда так думала?
– Но ведь так и было, правда?
– Знаешь, Марни, с тобой я чувствую себя как в зыбучих песках. Где твой ум? Что взбрело тебе в голову? Как я мог бы отдать тебя полиции? После того, как я внес деньги, какие у меня были доказательства? Лишь мое слово против твоего.
Ничего объяснить я не могла, поэтому просто пожала плечами. Он поцеловал меня, и застал врасплох, не ошибшись в выборе момента.
– И ты не испытываешь ко мне ненависти? – спросила я, переведя дыхание.
– Нет.
Я пыталась вырваться, с каждой минутой все больше шалея от ужаса.
– Ты не слушаешь, о чем я тебе говорю! Ты что, не понимаешь? Я не испытываю к тебе никаких чувств. Все это было ложью с самого начала, вначале потому, что я хотела украсть деньги, потом, когда ты меня поймал, просто нужно было что-то сказать, мне пришлось притворяться, чтобы ты не выдал меня полиции. Но все это время я только подыгрывала тебе, и ничего больше, ничего! Я не люблю тебя! Я не хотела выходить за тебя замуж, но ты не оставил мне другого выхода! И теперь отпусти меня!
Наверное, выпитое давало о себе знать. Я чувствовала, что голос мой звучал слишком громко даже для меня самой. Я не собирались выкладывать ему правду, но уж если так вышло, лучше бы сделать это спокойно и достойно.
Марк по-прежнему смотрел на меня, я теперь тоже глядела на него. Зрачки его глаз расширились, белки налились кровью.
– Последние два-три дня что-то похожее приходило дне в голову, – сказал он. – Но даже это не отвечает на все вопросы.
– Какие вопросы?
– Тебя это не касается! Я женился на тебе не с зажмуренными глазами. Любовь не всегда слепа…
– Оставь меня в покое!
– Не всегда терпелива. И не всегда нежна. – Видимо, в нем тоже взыграло выпитое.
Я старалась справиться с охватившим меня ужасом. С тринадцати лет меня ничто по-настоящему не пугало; я не боялась практически никого, даже полиции. Но теперь я чувствовала, что была неправа с самого начала. Трудно было сказать, поверил ли он мне, но даже если поверил, результат может оказаться прямо противоположным тому, на какой я рассчитывала. И хотя было уже поздно, я попыталась исправить положение:
– Марк, мы оба несем такой вздор! Мы слишком много выпили. У меня в голове все плывет. Давай поговорим об этом утром.
– Хорошо, – спокойно кивнул он и так же спокойно принялся расстегивать пуговицы у меня на платье.
Через миг я вырвалась и бросилась к окну; но оно было высоко от земли, внизу острые камни, а другого выхода из комнаты не было. Когда я повернулась, Марк схватил меня за руку.
– Марни!
– Оставь меня в покое! Ты не понимаешь, когда говорят «нет»? Пусти меня!
Он вцепился в другую руку, платье соскользнуло, меня охватило ужасное чувство, в нем смешивались смятение и отвращение, меня трясло от ярости. На миг я решила, что уступлю ему, пусть резвится, а сама останусь холодной статуей, мертвой, неподвижной и недоступной ни одному чувству, кроме ненависти. Посмотрим, как ему это понравится! Но в следующий миг я уже готова была бороться, царапаясь и кусаясь, как кошка, когда к ней подбирается кот, который ей не нужен.
Марк увлек меня к кровати и сорвал остатки одежды. Когда на мне не осталось ничего, он выключил люстру и теперь в комнату пробивался лишь слабый свет из ванной. Поэтому, наверное, он не увидел слез, покатившихся по моим щекам. И в полутьме он старался продемонстрировать мне, что такое любовь, только я застыла от ужаса и отвращения, и когда он наконец овладел мной, с губ моих сорвался стон поражения, не имевший никакого отношения к физической боли.
В окно лился дневной свет; я открыла глаза и увидела, что Марк сидит на стуле возле кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Я покосилась на него. А я ведь думала, что когда дойдет до дела, когда некуда будет деваться, смогу притвориться, что секс мне нравится. Нет, не смогу, ни за какие богатства мира, Но пока я не осмеливалась об этом даже заикнуться. Я чувствовала себя в такой же опасности, как и прежде, и не была в нем достаточно уверена.
Вздохнув, я сказала:
– Ужасно жаль, Марк. Может быть, я сегодня все испортила. Но уверяю тебя, я просто боюсь, и это нужно… преодолеть. Дай мне время.
Он легко дал себя обмануть.
– Совсем другое дело. Может, ты просто устала и переволновалась. Слишком много событий за день.
Он готов был сам искать для меня оправдания.
– Я несколько перенервничала в самолете – поддакнула я. – Не забывай, я раньше не летала. И свадьба для меня впервые.
– Ладно, мы ещё поговорим об этом завтра.
Следующий день выдался дождливым. Мы наняли машину, чтобы проехаться по острову и осмотреть сталактитовые пещеры и фабрику по обработке жемчуга. Я купила серьги и две броши. Вечером мы отправились в ночной клуб поглядеть на испанские танцы. Когда лучшая часть программы прошла, у меня внезапно заболел живот, пришлось вернуться в отель на такси. За эту ночь можно было не беспокоиться, но вряд ли таким предлогом удастся пользоваться долго. Следующий день мы провели в городе, на стекольном заводе купили графин и фужеры, потом купили мне сумочку, а Марку бумажник и какую-то мелочь. И все было очень хорошо, почти так же легко и просто, как тогда, на скачках. День прошел нормально, хотя мне и одной было бы не хуже. К вечеру я снова напряглась как струна, лихорадочно ища новых предлогов и оправданий, но, к моему изумлению, Марк держался довольно сухо и даже не сделал попытки ко мне прикоснуться. У нас были две раздельные кровати, и кроме неудобства, что приходится делить комнату с мужчиной, жаловаться было не на что. Так же прошла следующая ночь и потом ещё одна. Это было удивительно.
Днем я иногда замечала пристальные взгляды Марка, время от времени по его лицу скользило такое выражение, словно никак не решается трудная задачка. Но сам Марк оставался внимательным и тактичным, правда, мы все время чем-то были заняты.
На пятый день мы улетели в Ибизу и дальше на машине отправились в маленькую деревушку посмотреть праздник в честь Дня святых. Это было необычное, странное зрелище; солнце отражалось от ровной белой стены церкви, а на площади перед ней шумела толпа крестьян в черном, словно стайка только что вылупившихся жуков. Ярким пятном выделялась только процессия с изображениями святых, прокладывающая путь через толпу, да ещё молодые девушки, которые в честь праздника надели яркие платья из шелка и кружев с разноцветными нижними юбками.
Одна из них, самая красивая, стояла рядом с Марком. Длинную черную косу украшал большой бант, она переговаривалась с группой женщин постарше, во всем черном, морщинистых, обветренных, словно сорок лет их держали под дождем и солнцем. Марк поймал мой взгляд, улыбнулся, и мне показалось, что он подумал то же, что и я, поскольку сказал:
– Быстро проходит здесь молодость, правда? Какой-нибудь год, а потом она выйдет замуж за батрака на ферме – и все; дети, хозяйство и тяжелый труд в поле – вот её судьба.
– Как это несправедливо, – откликнулась я. – Словно в капкане, и никакой надежды на спасение.
– Да, согласен. Но тогда нужно оплачивать весь мир. Все мы попадаем в капкан, как только рождаемся на свет, и сидим в нем до самой смерти.
Я поняла, что он пытается сгладить впечатление; переводя отдельную судьбу в разряд общих явлений, он умерял острое чувство жалости, которое вызвала у меня эта девушка; но я не находила слов, чтобы сказать ему об этом.
После мы сидели в кафе, пили коньяк, смотрели на испанцев, толкающихся у стойки бара. Молодые уже изрядно набрались, и из-за шума, стоявшего кругом, мы с Марком почти не слышали друг друга. Трое парней у входа в кафе старались познакомиться с девушками. Те хихикали, прикрывая рты ладошками, и девали вид, что их не замечают.
– Мужчины в самом деле хотят от женщины только одного, так ведь? – сказала я. – На это уходит пять минут, а потом – пошла прочь. По-моему, для них никакой разницы, что за женщина, была бы женщина, вот и все.
Взглянув на Марка, я вдруг поняла, что сказала нечто ужасное; потом вообще удивлялась, зачем. Ведь знала же, что это уязвит его и заденет.
– В жизни мало хорошего, Марни. Большинство здешних девушек станут старухами раньше, чем им исполнится тридцать. Но это совсем не значит, что им меньше нужно от жизни, чем нам с тобой. То, что ты сейчас сказала, вытекает из более низменного взгляда на жизнь. Большинство этих людей презирали бы тебя за такие слова.
– И ты тоже? – тихо спросила я.
Он тяжело вздохнул.
– Милая, ты же не маленькая девочка. Если кто-нибудь покажет тебе новую систему бухгалтерского учета, ты ей научишься. И гораздо быстрее, меня. Поэтому попробуй открыть глаза и научиться ещё и другим вещам.
– Вот таким? – кивнула я на парней у входа.
– Не суди чужие представления предвзято, особенно представления других людей о любви.
Мужчины у бара гомерически загоготали.
– Каждое чувство человека ему всегда внове, оно приходит как что-то абсолютно ему неведомое, понимаешь? – продолжал Марк.
– Думаю, да.
– Ты когда-нибудь раньше бывала на испанском празднике?
– Нет.
– Получила бы такое же о нем представление, если бы кто-то просто рассказал тебе?
– Нет.
– Тогда не позволяй себе такие суждения о сексе. Он превращается в грязный порок, только если таким его делает сам человек.
– Но я не говорю с чужих слов, я так чувствую!
– Что ты можешь чувствовать, если не знаешь?
Я подвинула свой стакан на один из мокрых круглых следов, оставленных другими стаканами. У бара началась какая-то потасовка, а трое мужчин, перекрывая шум, затянули песню. Остальные принялись притопывать и прихлопывать в ладоши. Марк продолжал:
– Милая, если у тебя есть какие-то тяжелые воспоминания на этот счет, почему бы не попытаться о них забыть?
– У меня нет никаких воспоминаний.
Он положил руку поверх моей.
– Тогда помоги мне их тебе оставить.
Эту ночь мы провели в отеле в Сан-Антонио. Перед ужином Марк заказал шампанское и какое-то красное вино, а потом мы ещё выпили три больших рюмки ликера. Вместе с коньяком, который я тянула во время праздника, это должно было ударить мне в голову, будь моя голова устроена обычным образом. В конце ужина я посмотрела на себя в зеркало и увидела, что хотя солнце позолотило мою кожу, от выпитого лишь слегка побледнело лицо.
На мне было платье из малиновой тафты с открытыми плечами и рукавами в три четверти. Я в нем прекрасно смотрелось, что было чертовски неразумно с моей стороны, потому что именно сейчас стоило походить на дурнушку.
После ужина мы отправились на прогулку, но смотреть было особенно не на что, и мы довольно быстро вернулись, а когда вошли в номер, я поняла: вот оно! Разыгрывать из себя больную было уже поздно. Даже Марк сегодня бы понял, что это притворство.
Он попытался меня поцеловать.
– Милая, ты помнишь, что давала известные обещания?
Он был очень нежен и почти умолял.
– Да.
– Хочешь их исполнить?
– Не сейчас.
– Думаю, именно сейчас.
– Нет.
– Думаю, сейчас, – повторил он.
Я чувствовала, как меня заливает волна панического страха.
– Ты знал, на ком женишься.
– На ком?
– На воровке и обманщице.
– Даже в этом?
– Да, даже в этом.
– И что же именно ты солгала на этот раз?
Я смотрела поверх его плеча; амфора в углу, чеканное бронзовое панно на стене, аккуратно сложенное мое пальто, и его пиджак, небрежно брошенный на спинку стула.
– Я тебя не люблю.
Он отпрянул от меня и попытался заглянуть в глаза. Но видел только лицо, а оно было непроницаемым.
– Марни, посмотри на меня. Ты понимаешь, что говоришь? Знаешь ли ты, что такое любовь?
– Ты изо всех сил пытался мне это объяснить.
– Пожалуй, пора прекратить объяснения.
– Ничего от этого не изменится.
– Зачем же ты вышла за меня?
– Я знала, что если не выйду, ты сдашь меня в полицию.
– Ты правда так думала?
– Но ведь так и было, правда?
– Знаешь, Марни, с тобой я чувствую себя как в зыбучих песках. Где твой ум? Что взбрело тебе в голову? Как я мог бы отдать тебя полиции? После того, как я внес деньги, какие у меня были доказательства? Лишь мое слово против твоего.
Ничего объяснить я не могла, поэтому просто пожала плечами. Он поцеловал меня, и застал врасплох, не ошибшись в выборе момента.
– И ты не испытываешь ко мне ненависти? – спросила я, переведя дыхание.
– Нет.
Я пыталась вырваться, с каждой минутой все больше шалея от ужаса.
– Ты не слушаешь, о чем я тебе говорю! Ты что, не понимаешь? Я не испытываю к тебе никаких чувств. Все это было ложью с самого начала, вначале потому, что я хотела украсть деньги, потом, когда ты меня поймал, просто нужно было что-то сказать, мне пришлось притворяться, чтобы ты не выдал меня полиции. Но все это время я только подыгрывала тебе, и ничего больше, ничего! Я не люблю тебя! Я не хотела выходить за тебя замуж, но ты не оставил мне другого выхода! И теперь отпусти меня!
Наверное, выпитое давало о себе знать. Я чувствовала, что голос мой звучал слишком громко даже для меня самой. Я не собирались выкладывать ему правду, но уж если так вышло, лучше бы сделать это спокойно и достойно.
Марк по-прежнему смотрел на меня, я теперь тоже глядела на него. Зрачки его глаз расширились, белки налились кровью.
– Последние два-три дня что-то похожее приходило дне в голову, – сказал он. – Но даже это не отвечает на все вопросы.
– Какие вопросы?
– Тебя это не касается! Я женился на тебе не с зажмуренными глазами. Любовь не всегда слепа…
– Оставь меня в покое!
– Не всегда терпелива. И не всегда нежна. – Видимо, в нем тоже взыграло выпитое.
Я старалась справиться с охватившим меня ужасом. С тринадцати лет меня ничто по-настоящему не пугало; я не боялась практически никого, даже полиции. Но теперь я чувствовала, что была неправа с самого начала. Трудно было сказать, поверил ли он мне, но даже если поверил, результат может оказаться прямо противоположным тому, на какой я рассчитывала. И хотя было уже поздно, я попыталась исправить положение:
– Марк, мы оба несем такой вздор! Мы слишком много выпили. У меня в голове все плывет. Давай поговорим об этом утром.
– Хорошо, – спокойно кивнул он и так же спокойно принялся расстегивать пуговицы у меня на платье.
Через миг я вырвалась и бросилась к окну; но оно было высоко от земли, внизу острые камни, а другого выхода из комнаты не было. Когда я повернулась, Марк схватил меня за руку.
– Марни!
– Оставь меня в покое! Ты не понимаешь, когда говорят «нет»? Пусти меня!
Он вцепился в другую руку, платье соскользнуло, меня охватило ужасное чувство, в нем смешивались смятение и отвращение, меня трясло от ярости. На миг я решила, что уступлю ему, пусть резвится, а сама останусь холодной статуей, мертвой, неподвижной и недоступной ни одному чувству, кроме ненависти. Посмотрим, как ему это понравится! Но в следующий миг я уже готова была бороться, царапаясь и кусаясь, как кошка, когда к ней подбирается кот, который ей не нужен.
Марк увлек меня к кровати и сорвал остатки одежды. Когда на мне не осталось ничего, он выключил люстру и теперь в комнату пробивался лишь слабый свет из ванной. Поэтому, наверное, он не увидел слез, покатившихся по моим щекам. И в полутьме он старался продемонстрировать мне, что такое любовь, только я застыла от ужаса и отвращения, и когда он наконец овладел мной, с губ моих сорвался стон поражения, не имевший никакого отношения к физической боли.
В окно лился дневной свет; я открыла глаза и увидела, что Марк сидит на стуле возле кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39