и завхоз, и сторож, и шофер. Жил тихо, приводов в милицию не было...
- По приводам характер человека не определишь.
- Я только докладываю факты, товарищ подполковник.
- Дальше.
- Удивительное дело, Дмитрий Иванович. Крапивцев купил там дом, забрал в Краснодар из Одесской области семью и вдруг, буквально через несколько месяцев, продал этот дом себе в убыток и махнул с семьей в Киев.
- Для этого у него, кажется, была веская причина: дочь вышла замуж за киевлянина... Дом дорогой?
- Купил за шестнадцать тысяч, продал за четырнадцать, это по документам нотариата. Возникает вопрос: откуда у него такие деньги? оживился лейтенант. - Из Одессы получаю сведения: веники! Обычные веники, каждый ценой в один рубль. Выращивал сорго и изготовлял веники... И как хитро все обставил! Устроился стрелочником на железной дороге и в течение нескольких лет засевал чуть ли не гектар вдоль железнодорожного полотна. Полоса отчуждения, принадлежащая дороге. Выращивал исключительно сорго. Аппетит появляется во время еды... Вскоре ему и на гектаре стало тесно. Втерся в доверие к местным руководителям, прихватил еще два гектара колхозной земли... будто бы для селекционных опытов...
- Гм, - произнес Коваль. - Это становится интересным.
- Ему даже трактор давали вспахать эти два гектара, сеялку, чтобы засеять! - разошелся Струць. - Своя семья уже не могла справиться с вязанием веников, так он людей нанимал...
Подошли к метро "Арсенальная". Но вестибюль станции Коваль обошел. Узкой и крутой тропинкой, наверное не всем известной, стал спускаться к Днепру. Удивленный Струць двинулся за ним. Говорить в спину было неудобно, и лейтенант умолк.
Когда проходили возле Аскольдовой могилы, Коваль спросил:
- А почему он переехал из Одесской области в Краснодар?
- Там в конце концов разобрались, что это за птица, и пришлось господину Крапивцеву убираться восвояси.
- И это ему удалось, - с горечью констатировал Коваль. - Хотя противозаконных деяний целый воз.
- Местный ОБХСС занимался, но дела так и не возбудили.
- Ну, а из Краснодара почему сорвался? Купил дом, перевез семью и вдруг - на тебе!
- Этого не смог установить, - признался лейтенант. - Глубоко копнуть времени не хватило... Да и, думаю, для нашего розыска это не очень важно. - Хотел добавить, что вообще не стоило ездить в Краснодар, чтобы разузнавать о Крапивцеве, когда все и так понятно, но промолчал.
- Кто знает, кто знает... - покачал головой Коваль.
- В Краснодаре у него что-то не получилось с парниковым хозяйством на местной биостанции. Это было последнее место работы... Итак, с Крапивцевым все ясно, - подытожил после секундной паузы Струць.
- Что же вам ясно, Виктор Кириллович?
- Все вещественные доказательства против него.
- Всех доказательств мы еще не имеем.
- Но ведь это та же самая отрава, товарищ подполковник, тот же брионин, переступень. И в желудке Залищука обнаружили, и у Крапивцева изъяли, и следы на стенках стакана...
- А наперстянки, которую нашли в организме погибшего, в настойке Крапивцева нет. И снова - Джейн? Ее тоже хотел отравить Крапивцев?
Подошли к метромосту и направились по нему через Днепр. Даже еще не напоенный осенними дождями, Днепр казался очень широким.
Поднятая плотиной Каневской ГЭС, вода немного замедляла здесь свой бег и, плененная одетой в гранит набережной, рвалась, чтобы разлиться за городом широким голубым плесом.
На середине моста Коваль остановился и, положив руки на теплый каменный барьер, загляделся на реку. Солнце било в глаза, он щурился, но с удовольствием подставлял лицо под его лучи.
Внизу один за другим проплывали катера, буксиры толкали вверх против течения тяжелые баржи, груженные щебнем, песком, чугунными болванками. В небе появился коршун, сделал круг и исчез за Гидропарком.
Струць понимал, что мысли подполковника сейчас далеки от Днепра, от живописного пейзажа, от коршуна, который снова появился в небе.
Лейтенанта удивляло странное, вроде бы спокойное поведение Коваля. Часы, дни бежали безудержно. Опасность отравления преступником новых людей должна была, по его мнению, встревожить подполковника. Однако он параллельно занимался и другими делами, не имевшими никакого отношения к смерти Залищука, и сейчас, казалось, не обратил должного внимания на его, лейтенанта, сообщение. Конечно, ему нелегко, на его плечах целое отделение в министерстве. Но почему он не хочет окончательно остановиться на единственной версии: убийца Крапивцев... Ведь больше ничего у них нет и, очевидно, быть не может...
Над головами прогремел поезд метро; когда он исчез за поворотом, лейтенант услышал, как Коваль произнес задумчиво: "Да... да... конечно... да..."
Возле станции "Гидропарк" подполковник вдруг заторопился. Они быстро вошли в метро и вскоре уже были в райотделе.
5
- О, Джейн, Робин! - воскликнула миссис Томсон, поворачиваясь к подполковнику. - Дети самая большая, единственная моя радость...
- Как для каждой матери, - кивнул Коваль.
- Возможно, даже больше, чем для иной, потому что достались мне очень нелегко... Да и сейчас с Робином не так просто. Но знаете, Дмитрий Иванович, вероятно, это закон: чем тяжелее достаются дети, тем больше их любишь, или, как еще говорят у нас, чем больше вкладываешь в дело, тем оно дороже...
- Проценты с капитала, - не удержался от иронии подполковник.
- Я имею в виду духовный капитал. - Тон Коваля задел Кэтрин. Духовный капитал для людей верующих не менее важен, чем денежный. И это одинаково и у вас, и у нас.
Ковалю обидно было слышать из уст человека, который родился на Украине, "у вас", а когда имелся в виду чуждый ему мир - "у нас".
- Вы, наверное, меня осуждаете, - вздохнула она, словно прочитав его мысли. - Уверяю вас, отсюда, с родины, я ни в какую Англию не поехала бы. Но тогда... в Германии, измученная в неволе, дезинформированная, среди чужих людей, без поддержки... Слабенькая девчонка, я словно висела в воздухе.
- Мы отклонились от темы, - заметил подполковник, размышляя о том, как задать главный вопрос, ради которого и пришел на Русановские дачи.
Они прогуливались тропинкой вдоль залива, неподалеку от небольшой пристани. Время было тихое, послеобеденное, когда пассажирские катера увеличили интервалы между рейсами, а рыболовы оставили до вечернего клева насиженные места и только неугомонная детвора копошилась в горячем песке.
- Да, дети, дети... Они меня также очень любят. После кончины Вильяма стали особенно внимательны. - Миссис Томсон не была сейчас искренней - она давно уже почувствовала, что именно после смерти мужа между ней и детьми пролегла странная полоса отчуждения, которую не могла сама объяснить. Но зачем об этом знать подполковнику. - Не пускали меня в этот вояж, боялись, что захвораю. Но я все-таки вырвалась... Очень хотелось увидеть родные места. Думала, может, найду могилу матери, ничего не знала о ней после того, как немцы разлучили нас на станции... И, наконец, надеялась хотя бы что-нибудь узнать о сестренке Таечке, ибо на все мои запросы получала трафаретный ответ: "Адрес не установлен..." Приехала и заболела. И только дала телеграмму детям, как Джейн все бросила и прилетела... Робин тоже хотел приехать, но его не отпустили на работе, у них там что-то связано с армией, и поэтому большие строгости...
- Неудивительно, что прилетела. Ведь вас положили на операцию.
- Да. У меня еще сердечная недостаточность. Не столько прожито, сколько пережито, Дмитрий Иванович.
Они дошли по влажному песку до кромки воды и повернули назад. Теперь перед глазами была уже не ровная, переливающаяся под солнцем речная гладь, словно усыпанная блестками вдали, а желтели песчаные холмики, то тут, то там поросшие редким ивняком, - пейзаж однообразный и неласковый даже в ярком солнечном свете.
- Ваши дети одинаково относятся к вам? - полушутя спросил Коваль. - И вы к ним?
- Джейн мне ближе, чем Робин. Да это и понятно - девочка всегда тянется к матери... А для матери все дети одинаковы, какой палец ни порежь - все равно больно.
- Даже неродные?
Миссис Томсон подняла на Коваля удивленный взгляд.
- Почему вы это спрашиваете?
Подполковник не ответил. И его молчание было для Кэтрин неожиданным и многозначительным.
- В жизни и так бывает, - быстро заговорила она, - что неродные становятся родными и наоборот. Ведь не та мать, что родила, а та, что вырастила.
- Согласен, согласен, - закивал Коваль. - Родные дети частенько принимают родительскую любовь как нечто принадлежащее по праву рождения, как естественный долг старших, исполняемый ими независимо от их воли и желания. - Дмитрий Иванович вдруг подумал при этом о своей Наталке. - А дети неродные видят в заботе усыновителей проявление доброй воли и любящей души. Поэтому у них и вспыхивают в ответ глубокие чувства благодарной преданности, часто более сильные, чем у детей родных.
- Боже, как прекрасно вы сказали! - произнесла Кэтрин, останавливаясь и закрывая на миг ладонями лицо. Когда она опустила руки, Коваль заметил в уголках глаз слезинки.
- Ну, вот Джейн, - продолжал он. - У нее именно такое чувство. И она вас очень любит. Разве не так?
- Да, - быстро выдохнула миссис Томсон, - очень любит, но...
- Я знаю, у вас есть тайна, - словно о чем-то незначительном, как бы между прочим, сказал подполковник и, наклонившись, отломал с кустика прутик.
- Мои тайны - это мои тайны! - вспыхнула миссис Томсон. - И вашей милиции они не касаются.
Коваль вздохнул.
- Всегда должен знать больше, чем потом использую в материалах расследования. И не беспокойтесь, Катерина Григорьевна. Без крайней необходимости я не проливаю свет на личные тайны. В данном случае никто не собирается срывать покров с ваших...
- А я этого и не разрешу! - твердо произнесла миссис Томсон.
- Конечно. Если боитесь, что об этом узнает Джейн...
Теперь в глазах Кэтрин сверкнули молнии.
- Вы меня шантажируете, господин Коваль. Я буду жаловаться!
- Не советую, Катерина Григорьевна... Моя задача - не только обнаружить убийцу Бориса Сергеевича, но и защитить других людей от опасности. Возможно, в том числе и вас...
- Меня? От кого? От какой опасности? - Кэтрин надменно взглянула на подполковника.
Он горько улыбнулся, подумав, что бывшая Катерина таки сумела за время, прожитое за границей, набраться истинно английского гонора.
- Ваша тайна, миссис Томсон, уже секрет Полишинеля. Во всяком случае, для Джейн.
Кэтрин, быстро зашагавшая при последних своих словах, резко остановилась.
- Какой секрет? - переспросила, задыхаясь. Дышала часто, и подполковник испугался, что ей станет плохо. Но он должен был поставить точку над "и".
- Джейн знает, что она вам неродная...
Несколько секунд Кэтрин смотрела на Коваля бессмысленным взглядом. Потом, тихо застонав, опустилась на песок и закрыла лицо руками.
Подполковник не трогал ее: пусть успокоится. Тихий ветер шевелил поседевшие локоны женщины.
Коваль терпеливо ждал, слушая легкие всплески речной волны, монотонный скрип железных канатов понтонного причала, покачивавшегося у берега, визг детворы в воде.
- Я пришел к такому выводу, изучая фото, которое вы подарили сестре.
- И эту неправду вы сказали ребенку?
- Джейн сама знала и только подтвердила. Ее, конечно, удивило, как я об этом проведал, и она решила, что тайну раскрыли вы.
- Вы ее шантажировали?
- Ничего подобного. Поверьте мне.
Миссис Томсон бессильно кивнула и протянула руку, чтобы Коваль помог ей подняться.
- Молчите, - попросила, заметив, что подполковник собирается что-то добавить. - Ничего больше не хочу от вас слышать... Но где Джейн? Где моя девочка? - Миссис Томсон беспокойно осмотрела берег вплоть до белой косы пляжа.
Следом за ней и Коваль засмотрелся на далекий пляж, на гладкий плес могучей реки, которая, не сдерживаемая здесь высокими берегами, разлила свои воды почти до горизонта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
- По приводам характер человека не определишь.
- Я только докладываю факты, товарищ подполковник.
- Дальше.
- Удивительное дело, Дмитрий Иванович. Крапивцев купил там дом, забрал в Краснодар из Одесской области семью и вдруг, буквально через несколько месяцев, продал этот дом себе в убыток и махнул с семьей в Киев.
- Для этого у него, кажется, была веская причина: дочь вышла замуж за киевлянина... Дом дорогой?
- Купил за шестнадцать тысяч, продал за четырнадцать, это по документам нотариата. Возникает вопрос: откуда у него такие деньги? оживился лейтенант. - Из Одессы получаю сведения: веники! Обычные веники, каждый ценой в один рубль. Выращивал сорго и изготовлял веники... И как хитро все обставил! Устроился стрелочником на железной дороге и в течение нескольких лет засевал чуть ли не гектар вдоль железнодорожного полотна. Полоса отчуждения, принадлежащая дороге. Выращивал исключительно сорго. Аппетит появляется во время еды... Вскоре ему и на гектаре стало тесно. Втерся в доверие к местным руководителям, прихватил еще два гектара колхозной земли... будто бы для селекционных опытов...
- Гм, - произнес Коваль. - Это становится интересным.
- Ему даже трактор давали вспахать эти два гектара, сеялку, чтобы засеять! - разошелся Струць. - Своя семья уже не могла справиться с вязанием веников, так он людей нанимал...
Подошли к метро "Арсенальная". Но вестибюль станции Коваль обошел. Узкой и крутой тропинкой, наверное не всем известной, стал спускаться к Днепру. Удивленный Струць двинулся за ним. Говорить в спину было неудобно, и лейтенант умолк.
Когда проходили возле Аскольдовой могилы, Коваль спросил:
- А почему он переехал из Одесской области в Краснодар?
- Там в конце концов разобрались, что это за птица, и пришлось господину Крапивцеву убираться восвояси.
- И это ему удалось, - с горечью констатировал Коваль. - Хотя противозаконных деяний целый воз.
- Местный ОБХСС занимался, но дела так и не возбудили.
- Ну, а из Краснодара почему сорвался? Купил дом, перевез семью и вдруг - на тебе!
- Этого не смог установить, - признался лейтенант. - Глубоко копнуть времени не хватило... Да и, думаю, для нашего розыска это не очень важно. - Хотел добавить, что вообще не стоило ездить в Краснодар, чтобы разузнавать о Крапивцеве, когда все и так понятно, но промолчал.
- Кто знает, кто знает... - покачал головой Коваль.
- В Краснодаре у него что-то не получилось с парниковым хозяйством на местной биостанции. Это было последнее место работы... Итак, с Крапивцевым все ясно, - подытожил после секундной паузы Струць.
- Что же вам ясно, Виктор Кириллович?
- Все вещественные доказательства против него.
- Всех доказательств мы еще не имеем.
- Но ведь это та же самая отрава, товарищ подполковник, тот же брионин, переступень. И в желудке Залищука обнаружили, и у Крапивцева изъяли, и следы на стенках стакана...
- А наперстянки, которую нашли в организме погибшего, в настойке Крапивцева нет. И снова - Джейн? Ее тоже хотел отравить Крапивцев?
Подошли к метромосту и направились по нему через Днепр. Даже еще не напоенный осенними дождями, Днепр казался очень широким.
Поднятая плотиной Каневской ГЭС, вода немного замедляла здесь свой бег и, плененная одетой в гранит набережной, рвалась, чтобы разлиться за городом широким голубым плесом.
На середине моста Коваль остановился и, положив руки на теплый каменный барьер, загляделся на реку. Солнце било в глаза, он щурился, но с удовольствием подставлял лицо под его лучи.
Внизу один за другим проплывали катера, буксиры толкали вверх против течения тяжелые баржи, груженные щебнем, песком, чугунными болванками. В небе появился коршун, сделал круг и исчез за Гидропарком.
Струць понимал, что мысли подполковника сейчас далеки от Днепра, от живописного пейзажа, от коршуна, который снова появился в небе.
Лейтенанта удивляло странное, вроде бы спокойное поведение Коваля. Часы, дни бежали безудержно. Опасность отравления преступником новых людей должна была, по его мнению, встревожить подполковника. Однако он параллельно занимался и другими делами, не имевшими никакого отношения к смерти Залищука, и сейчас, казалось, не обратил должного внимания на его, лейтенанта, сообщение. Конечно, ему нелегко, на его плечах целое отделение в министерстве. Но почему он не хочет окончательно остановиться на единственной версии: убийца Крапивцев... Ведь больше ничего у них нет и, очевидно, быть не может...
Над головами прогремел поезд метро; когда он исчез за поворотом, лейтенант услышал, как Коваль произнес задумчиво: "Да... да... конечно... да..."
Возле станции "Гидропарк" подполковник вдруг заторопился. Они быстро вошли в метро и вскоре уже были в райотделе.
5
- О, Джейн, Робин! - воскликнула миссис Томсон, поворачиваясь к подполковнику. - Дети самая большая, единственная моя радость...
- Как для каждой матери, - кивнул Коваль.
- Возможно, даже больше, чем для иной, потому что достались мне очень нелегко... Да и сейчас с Робином не так просто. Но знаете, Дмитрий Иванович, вероятно, это закон: чем тяжелее достаются дети, тем больше их любишь, или, как еще говорят у нас, чем больше вкладываешь в дело, тем оно дороже...
- Проценты с капитала, - не удержался от иронии подполковник.
- Я имею в виду духовный капитал. - Тон Коваля задел Кэтрин. Духовный капитал для людей верующих не менее важен, чем денежный. И это одинаково и у вас, и у нас.
Ковалю обидно было слышать из уст человека, который родился на Украине, "у вас", а когда имелся в виду чуждый ему мир - "у нас".
- Вы, наверное, меня осуждаете, - вздохнула она, словно прочитав его мысли. - Уверяю вас, отсюда, с родины, я ни в какую Англию не поехала бы. Но тогда... в Германии, измученная в неволе, дезинформированная, среди чужих людей, без поддержки... Слабенькая девчонка, я словно висела в воздухе.
- Мы отклонились от темы, - заметил подполковник, размышляя о том, как задать главный вопрос, ради которого и пришел на Русановские дачи.
Они прогуливались тропинкой вдоль залива, неподалеку от небольшой пристани. Время было тихое, послеобеденное, когда пассажирские катера увеличили интервалы между рейсами, а рыболовы оставили до вечернего клева насиженные места и только неугомонная детвора копошилась в горячем песке.
- Да, дети, дети... Они меня также очень любят. После кончины Вильяма стали особенно внимательны. - Миссис Томсон не была сейчас искренней - она давно уже почувствовала, что именно после смерти мужа между ней и детьми пролегла странная полоса отчуждения, которую не могла сама объяснить. Но зачем об этом знать подполковнику. - Не пускали меня в этот вояж, боялись, что захвораю. Но я все-таки вырвалась... Очень хотелось увидеть родные места. Думала, может, найду могилу матери, ничего не знала о ней после того, как немцы разлучили нас на станции... И, наконец, надеялась хотя бы что-нибудь узнать о сестренке Таечке, ибо на все мои запросы получала трафаретный ответ: "Адрес не установлен..." Приехала и заболела. И только дала телеграмму детям, как Джейн все бросила и прилетела... Робин тоже хотел приехать, но его не отпустили на работе, у них там что-то связано с армией, и поэтому большие строгости...
- Неудивительно, что прилетела. Ведь вас положили на операцию.
- Да. У меня еще сердечная недостаточность. Не столько прожито, сколько пережито, Дмитрий Иванович.
Они дошли по влажному песку до кромки воды и повернули назад. Теперь перед глазами была уже не ровная, переливающаяся под солнцем речная гладь, словно усыпанная блестками вдали, а желтели песчаные холмики, то тут, то там поросшие редким ивняком, - пейзаж однообразный и неласковый даже в ярком солнечном свете.
- Ваши дети одинаково относятся к вам? - полушутя спросил Коваль. - И вы к ним?
- Джейн мне ближе, чем Робин. Да это и понятно - девочка всегда тянется к матери... А для матери все дети одинаковы, какой палец ни порежь - все равно больно.
- Даже неродные?
Миссис Томсон подняла на Коваля удивленный взгляд.
- Почему вы это спрашиваете?
Подполковник не ответил. И его молчание было для Кэтрин неожиданным и многозначительным.
- В жизни и так бывает, - быстро заговорила она, - что неродные становятся родными и наоборот. Ведь не та мать, что родила, а та, что вырастила.
- Согласен, согласен, - закивал Коваль. - Родные дети частенько принимают родительскую любовь как нечто принадлежащее по праву рождения, как естественный долг старших, исполняемый ими независимо от их воли и желания. - Дмитрий Иванович вдруг подумал при этом о своей Наталке. - А дети неродные видят в заботе усыновителей проявление доброй воли и любящей души. Поэтому у них и вспыхивают в ответ глубокие чувства благодарной преданности, часто более сильные, чем у детей родных.
- Боже, как прекрасно вы сказали! - произнесла Кэтрин, останавливаясь и закрывая на миг ладонями лицо. Когда она опустила руки, Коваль заметил в уголках глаз слезинки.
- Ну, вот Джейн, - продолжал он. - У нее именно такое чувство. И она вас очень любит. Разве не так?
- Да, - быстро выдохнула миссис Томсон, - очень любит, но...
- Я знаю, у вас есть тайна, - словно о чем-то незначительном, как бы между прочим, сказал подполковник и, наклонившись, отломал с кустика прутик.
- Мои тайны - это мои тайны! - вспыхнула миссис Томсон. - И вашей милиции они не касаются.
Коваль вздохнул.
- Всегда должен знать больше, чем потом использую в материалах расследования. И не беспокойтесь, Катерина Григорьевна. Без крайней необходимости я не проливаю свет на личные тайны. В данном случае никто не собирается срывать покров с ваших...
- А я этого и не разрешу! - твердо произнесла миссис Томсон.
- Конечно. Если боитесь, что об этом узнает Джейн...
Теперь в глазах Кэтрин сверкнули молнии.
- Вы меня шантажируете, господин Коваль. Я буду жаловаться!
- Не советую, Катерина Григорьевна... Моя задача - не только обнаружить убийцу Бориса Сергеевича, но и защитить других людей от опасности. Возможно, в том числе и вас...
- Меня? От кого? От какой опасности? - Кэтрин надменно взглянула на подполковника.
Он горько улыбнулся, подумав, что бывшая Катерина таки сумела за время, прожитое за границей, набраться истинно английского гонора.
- Ваша тайна, миссис Томсон, уже секрет Полишинеля. Во всяком случае, для Джейн.
Кэтрин, быстро зашагавшая при последних своих словах, резко остановилась.
- Какой секрет? - переспросила, задыхаясь. Дышала часто, и подполковник испугался, что ей станет плохо. Но он должен был поставить точку над "и".
- Джейн знает, что она вам неродная...
Несколько секунд Кэтрин смотрела на Коваля бессмысленным взглядом. Потом, тихо застонав, опустилась на песок и закрыла лицо руками.
Подполковник не трогал ее: пусть успокоится. Тихий ветер шевелил поседевшие локоны женщины.
Коваль терпеливо ждал, слушая легкие всплески речной волны, монотонный скрип железных канатов понтонного причала, покачивавшегося у берега, визг детворы в воде.
- Я пришел к такому выводу, изучая фото, которое вы подарили сестре.
- И эту неправду вы сказали ребенку?
- Джейн сама знала и только подтвердила. Ее, конечно, удивило, как я об этом проведал, и она решила, что тайну раскрыли вы.
- Вы ее шантажировали?
- Ничего подобного. Поверьте мне.
Миссис Томсон бессильно кивнула и протянула руку, чтобы Коваль помог ей подняться.
- Молчите, - попросила, заметив, что подполковник собирается что-то добавить. - Ничего больше не хочу от вас слышать... Но где Джейн? Где моя девочка? - Миссис Томсон беспокойно осмотрела берег вплоть до белой косы пляжа.
Следом за ней и Коваль засмотрелся на далекий пляж, на гладкий плес могучей реки, которая, не сдерживаемая здесь высокими берегами, разлила свои воды почти до горизонта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41