— Туда нельзя! — закричал человек. Сазан пожал плечами и побрел дальше. Над головой Сазана, едва не оборвав барабанные перепонки, прошмыгнул самолет с огромным изображением орла на хвосте. Из-под белоснежных крыльев свисали шасси, грязные, как подштанники.
Самолет соприкоснулся с полосой, подпрыгнул по-кенгурячьи и побежал дальше, туда, где рабочий с желтым флагом уже отмахивал ему дорогу.
Парень в комбинезоне торопливо шагал через рулежку к Сазану.
— Ты кто такой? — начал браниться он. — Здесь тебе не улица Арбат, ясно? Здесь ходить нельзя!
— Всем нельзя, а мне можно, — отозвался Сазан.
— Это почему же тебе можно? — опешил комбинезон.
— А потому что я так устроен, — объяснил Сазан, — потому что я за это дрался и получил право ходить, где нельзя.
— А, понял! — сказал человек. — Это ты новая «крыша»?
— А ты?
— «Рыково-ремонт». Зам главного. Макарьев. Макарьев с Сазаном прошли к навесу, под которым стоял старенький трап с вывороченными наружу внутренностями. Нестеренко сел на ступеньку трапа, и Макарьев сел рядом с ним.
Из— под навеса был виден угол аэровокзала и желтый автозаправщик, ползающий по полю, как божья коровка.
— И что ты думаешь обо всей этой склоке? — спросил Сазан.
— Съедят Моисеича, — сказал Макарьев. — Он же с Сергеевым поругался, а «Вась-Вась» с Сергеевым дружит.
— А кто такой Сергеев?
Макарьев ткнул пальцем куда-то вбок.
— Хозяин «Рыково-2». Военного.
— Ив чем они поругались?
— Долгая история.
— А все-таки?
— А когда выборы в Думу были, Сергеев сына хотел депутатом, а Ивкин, обратно-таки, хотел Глузу. Ну, Сергеев обиделся — а у него в друзьях налоговая полиция, он полицию напустил на аэропорт. Они у нас тут чуть самолет не описали. А у Ивкина в друзьях налоговая инспекция, он инспекцию напустил на сына Сергеева, а он у нас в городе универмаг держит. Вот так и живем сейчас. Полоса общая, а морды врозь.
— А депутатом кто стал? Макарьев махнул рукой.
— А депутатом какого-то Баранова губернатор спустил.
— А вы за кого? За Ивкина или Кагасов?
— А нам что? Нам бы зарплату платили.
— Платят?
— Раньше платили. А в этом месяце чего-то забыли.
— Твою мать, — пробормотал Сазан.

***
Олег Важенкин, глава авиаремонтного предприятия «Рыково-ремонт», стоял на бетонной рулежке, запрокинув голову. Высоко над ним висело крыло ЯКа-42 с гондолой двигателя, и двигатель этот ревел, как иерихонская труба.
— Хватит! — заорал Важенкин и замахал руками пилоту, чтобы тот кончал продувку.
За ревом двигателя не слышны были шаги человека, который подошел к Важенкину и потряс его за плечо.
— Леша? Ты? — сказал Важенкин, оборачиваясь. — Как поет, а? Чистый Шаляпин!
— Разговор есть, — сказал Глуза.
Они отошли от самолета подальше, в разверстую тень ангара, и Важенкин облокотился на крашенный зеленой краской сверлильный станок. Он был в грязных мятых брюках и рубашке, явно свидетельствовавшей о том, что ее хозяин самолично отлаживал систему подачи топлива.
— У тебя, кажется, проблемы с ивановским самолетом? — спросил Глуза.
— Да что проблемы! — Важенкин всплеснул руками.
За тридцать лет работы ни один из самолетов, прошедших через руки Важенкина, не разбился, и более того — летчики хорошо знали, что никаких неприятностей с этими самолетами не случится. Не начнет вдруг падать ни с того ни с сего давление в кабине, не замигает красная лампочка, свидетельствующая о неисправностях в топливной системе, не будет проблем с шасси, — всего, что еще не означает ни в коей мере катастрофу, но уж точно влечет за собой брань в эфире, высокое давление у пилота и трясущиеся руки после посадки.
Важенкина звали к себе крупные аэропорты, но он тридцать лет провел в Рыкове и не собирался отсюда уезжать. Зато к нему летали со всей страны — по крайней мере, с европейской ее части, и если у аэрокомпании были деньги на ремонт, они предпочитали потратить их у Важенкина.
— Так что там с Ивановом? — повторил Глуза.
— Не прилетит Иванове! — грустно сказал Важенкин. — У меня за последний месяц вчетверо меньше заказов. Люди звонят и извиняются: «Олег Михайлович, мы бы рады прилететь, но Рамзай не велит!»
— Да, — сказал Глуза. — Вот в Еремеевке шесть самолетов. Где они ремонтируются? В Харькове. А могли бы у нас.
Важенкин нерешительно щелкнул пальцами.
— Я, конечно, не поклонник Рамзая, — проговорил Глуза, — но Витя просто до сумы нас всех доведет. Ну хорошо, они там с Рамзаем насмерть поссорились, но мы-то тут при чем?
— Так нас же попрут! — сказал Важёнкин. — Витю уберут и нас уберут.
— Ну что за ребячество? Мы-то не Ивкина? Мы-то сможем договориться. Вот послушай…
И Глуза жарко зашептал что-то на ухо, увлекая ремонтника в глубь ангара и бдительно следя, дабы его пиджак не изгадился о перепачканные графитовой смазкой снасти.

***
Генеральный директор «Рыково-АВИА» Виталий Моисеевич Ивкин сидел на больничной постели, закутанный в бордовый с пышными кистями халат. Он осторожно кушал принесенный из дома бульон и слушал при этом рассказ своего сына обо всем, что произошло в аэропорту за два дня.
— Нет, ты моей смерти хочешь! — простонал Виталий Моисеевич, дослушав повествование до конца. — Что ты наделал, ох, дубовая твоя голова, что ты наделал? Мне что — Рамзая мало с Васючицем? Ты на меня еще бандитов хочешь натравить?
— У нас и без Нестеренко есть бандиты, — упрямо сказал Миша.
— Вот именно! И теперь они будут выяснять между собой, кому из них принадлежит право собственности на мою скромную персону, как будто этого аэропорту не хватало! И если ты мог заметить, господин Шилов просто лишен был возможности пойти на мировую с СТК, потому что Служба хотела захавать его драгоценную заправку. А у господина Нестеренко никаких заправок нет, и самое выгодное, что он может сделать, — это продать меня Рамзаю по сходной цене!
Директор всплеснул рукавами халата и хотел было что-то прибавить еще, но тут дверь палаты отворилась, и внутрь вошел предмет спора двух поколений семьи Ивкиных, а именно Валерий Нестеренко. Бандит, как и в прошлый раз, был безукоризненно одет, и как ни искал Ивкин очертаний кобуры под мышкой, а что у Нестеренко был с собой ствол, он знал — история с аркой металлоискателя и билетершей разлетелась по аэропорту с необыкновенной скоростью, так вот, очертаний кобуры было совершенно не видно. Слишком хорошо был пошит пиджак. Если элегантный бандит и слышал последние слова директора, то виду он не подал, а присел на кровать и спросил:
— Как здоровье?
— Ничего, — сказал директор.
— Такой вопрос маленький, — промолвил Сазан, — почему ремонтникам зарплату не платят?
— Как не платят? Платят.
— Не валяй дурака, Виталий! У меня что, глаз нет? Второй месяц зарплату не платят, по всему аэродрому уже параша ходит: мол, Ивкин решил слинять и на прощанье карман потуже набивает.
— Не правда!
— А что не правда? Я как последний лох навернулся, получается! Я пришел его защищать, а он уже чемоданы упаковал!
— Я? — Ивкин чуть побледнел и схватился за сердце. — Я собрание отменил…
— Ага! Чтоб цену себе набить! Мол, без Ивкина у вас ничего не получится, платите Ивкину отступное. У тебя что, совсем крыша поехала? Если ты собираешься бороться, так плати зарплату! А то люди тебя допрежь СТК сожрут.
— Денег нет на зарплату, — сообщил Ивкин, — банк не дает.
— Какой банк?
— Наш. Авиационный. Мы всегда в нем ссуды на зарплату брали, а теперь на них СТК нажало, и они нам отказали. Валерий заложил руки за голову и начал раскачиваться на стуле. Рукава сероватого пиджака вздернулись кверху, полы распахнулись, и вот теперь Ивкин действительно заметил кобуру с небольшим, словно игрушечным пистолетом.
— Я что-то не въезжаю, — сказал бандит, — у вас самолеты летают?
— Да.
— Билеты на них продаются?
— Ну.
— Пассажиры за билеты деньгами платят или там векселями «Нижновэнерго»?
— Деньгами.
— И куда же делись эти деньги? — поинтересовался Сазан.
— Они идут на погашение банковской ссуды, объяснил директор.
— Которой ссуды?
— Которая на зарплату.
Сазан даже перестал качаться, так его поразила процедура выплаты зарплаты на одном отдельно взятом авиапредприятии.
— А что, — изумленно сказал бандит, — выплатить зарплату сразу нельзя? Только левой ногой через правое ухо?
— Если деньги за билеты придут на наш банковский счет, — пояснил директор, — они будут списаны в бюджет. Поэтому они приходят на счет фирмы, которая продает билеты, а фирма погашает нашу задолженность перед банком.
— А кто хозяин фирмы?
— Глуза. Мой зам. И немножко я.
— И какого хрена Глуза не может дать тебе денег?
— Поймите, Валерий Игоревич! Я не могу давить на Глузу! Он и так не знает, с какой стороны масло масляней! Если я на него надавлю, он перейдет к СТК!
— А у других банков просили?
— Да кто ж мне даст?
Валерий, не возражая более ни слова, вынул из кармашка сотовый телефон и набрал номер председателя правления Межинвестбанка.
— Александр?
— Да.
— Тут у меня директор «Рыково-АВИА», им их банк отказал в ссуде. Ты им ссуду на зарплату дашь?
— Я бомжей не кредитую, — отозвался Шакуров.
— У меня что-то плохо со связью, — вкрадчиво сказал Сазан. — Я тебя не расслышал. Ты ссуду им дашь или нет?
В трубке наступило молчание, такое продолжительное, что Сазан решил было, что связь и в самом деле приказала долго жить, благо в районе Рыкова она была ужасной — небо то и дело обшаривали военные радары с соседнего аэродрома.
— Сколько? — наконец прошелестел в эфире не то вздох, не то стон.
Сазан передал трубку директору и сказал:
— Договорись с банком.
В продолжение всего разговора бандит стоял, оборотившись лицом к окну и обозревая листву в больничном саду. Ивкин закончил разговор и протянул Нестеренко мобильник, и, протягивая, он вдруг осознал одну простую вещь: он уже не может сказать человеку по кличке Сазан, что не нуждается в его услугах и не верит ему. Только что Сазан дал для аэропорта деньги, вернее, не дал, а добыл за чужой счет. Если говорить честно, Сазан только что по телефону ограбил банк, заставив кого-то из своей паствы дать кредит скандальному директору загибающегося авиапредприятия, то есть человеку, которого в противном случае в банке не пустили бы дальше будки с охраной.
И получалось, что деньги — банка, а обязан Ивкин — Сазану, и у директора было нехорошее ощущение, что с такой же легкостью, с которой Сазан только что наказал подопечный банк на несколько миллионов. Сазан может наказать и аэропорт.
— Что говорят врачи? — спросил Сазан, не слушая благодарностей Ивкина, которые тот почел своим долгом выразить.
— Что через три дня я буду на работе.
— Ни в коем случае. Останешься дома
— Но я…
— Останешься дома. Будешь всем рассказывать, как ты ужасно болен и как доктора качают головами при виде твоей кардиограммы.
— Но зачем?
— Никто не будет затевать разборок в компании, пока ты лежишь бревно-бревном. Во-первых, это будет дурно выглядеть, во-вторых, зачем, если ты не сегодня-завтра помрешь?

***
Способ, избранный Сазаном для дальнейшего выяснения проблем аэропорта, был несколько прямолинеен и характерен скорее для кроманьонцев, нежели для человека, именовавшегося высоким титулом заместителя генерального директора. Хотя бы и по безопасности. Спустя пятнадцать минут после разговора с Ивкиным Сазан подъехал в аэропорт, где поднялся в директорский кабинет в сопровождении нескольких быков.
Алексей Юрьевич Глуза восседал в кабинете на правах и.о., и Сазан с изумлением заметил, что тот даже успел привинтить на двери табличку с причитающейся фамилией. При виде Нестеренко Глуза заискивающе улыбнулся и продолжал говорить по телефону. Нестеренко подошел к и.о, гендиректора, взял телефонную трубку из внезапно омертвевшей руки и хлопнул ею о рычаг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34