Ей была также нужна возможность свалить большую часть вины на бандита по имени Валерий Нестеренко. Сейчас, наверное, где-нибудь в хорошем кабаке, за стаканом легкого красного вина и блюдом гигантских креветок, вздымающих черные в пятнышках хвосты среди фигурных огурчиков и плачущей зелени, беседовали двое: генерал от ФСБ и генерал от авиации. Генерал от ФСБ обещал замять скандал и выставить организатором наркобизнеса Валерия Нестеренко, если генерал от авиации сделает то-то, то-то и то-то и через свои контакты в правительстве добьется того-то, того-то и того-то. Генерал от авиации соглашался сделать то-то, то-то и то-то, если с доблестной российской авиации будет снято пятно, посаженное ею на блестящий мундир защитника отечества, а Валерия Нестеренко провозгласят российским Пабло Эскобаром.
Здесь, в маленьком бетонном чулане в самом центре Москвы, в двух шагах от администрации президента и в десяти шагах от Кремля, Валерий Нестеренко чувствовал, как на него давят все этажи здания на Лубянке и все этажи власти, населенные бесчисленными чиновниками, бюрократами и генералами. Как против него оборотилась вся мощь слабого, распадающегося, пораженного гангреной коррупции, но от этого не менее ужасного государства.
И против соединенной мощи всего этого государства у него, Валерия Нестеренко, молодого московского авторитета, уважаемой «крыши» нескольких мелких банчков и фирмочек, а теперь и сети автозаправок, — не было никакого шанса.
ФСБ не было смысла выпускать его живым. Зачем? Не болтают только мертвые. Генералы договорятся и спишут на Нестеренко все грехи, а потом Сергеев уйдет на заслуженную пенсию, а Нестеренко найдут повесившимся в камере.
Перед глазами Сазана вставали люди, которых он вот так же, кивком головы или коротким «да» по телефону отправил на тот свет. Никто не мог сказать, что он застрелил кого-нибудь раньше, чем тот это вполне заслужил. Но разве про Нестеренко нельзя было сказать то же самое? Разве полковник Калинин, которому он доверился, не отплатил ему той же монетой, которой он, Нестеренко, отплатил пришедшим к нему людям Голема?
Нестеренко внезапно вспомнил этих троих: как они растерянно оглядывались кругом, когда Голем вошел в комнату, в которой они сидели, в сопровождении Сазана и еще трех людей. Как первый из них сообразил, что сейчас произойдет, и залился грязным матом… В чем они были виноваты? В том, что Шило убили, а Голем не тянул на босса и они просчитали расклад раньше, чем прочие?
Сазан не видел, как их гасили, и не распоряжался похоронами, но в памяти его стояло, как один из них, двадцатилетний щуплый парень, бросился в ноги Нестеренко и стал целовать грязные ботинки и Сазан ударил его носком ботинка в лицо.
Но больше всего в памяти его стоял Миша Ивкин, свернувшийся в клубок от боли на бетонном полу аэропорта.
***
Полковник Калинин провел три дня в ведомственной больнице. Его кололи, кормили и снова кололи. Четвертый день он отлеживался дома, а на пятый явился на работу, слегка прихрамывая и с царапиной на щеке, но в безупречно отглаженной сорочке.
Его непосредственный начальник, генерал-лейтенант госбезопасности Грымов, встретил Калинина как именинника.
— Ну, Владик, — сказал он, — мы с тобой сорвали банк! Нам за преступление века «Оскара» впору давать!
Генеральское «мы с тобой» Калинин пропустил мимо ушей — так уж генерал Грымов был устроен: во всех неудачах у него были виноваты подчиненные, а во всех успехах — его собственное мудрое руководство, а вместо того спросил:
— Все признались?
— Все поют, как канарейки! И Кагасов, и Сергеев, и Нестеренко!
— Нестеренко?!
— Да. А что?!
Калинин оборотил бледное лицо к начальнику.
— Но он же помогал мне. Это же он вам звонил, Юрий Сергеевич. Без него мы бы никогда, этих засранцев за хвост не взяли. В кабинете наступило тяжелое молчание. Грымов некоторое время расхаживал по ковру, и в такт грузным генеральским шагам позванивали гирьки стенных часов и стекла шкафов. Потом внезапно повернулся и сел напротив Калинина.
— Владик, ты мне вот что скажи, — проговорил генерал, наклоняясь к своему заместителю и смотря ему прямо в глаза, — Нестеренко — бандит?
— Да.
— Ты видел подвал на его дачке. Мы там, между прочим, с пола три разных группы крови соскоблили. А пол там очень тщательно мыли. Ты думаешь, ты в этом подвале был первый гость?
— Нет.
— Нестеренко Ивкину как, безвозмездную гуманитарную помощь оказывал или был «крышей»?
— «Крышей».
— Знаешь, сколько людей он убил лично? Оперативные данные на Нестеренко Валерия Игоревича, кличка Сазан, хочешь почитать?
— Я их видел.
— Знаешь, что на Нестеренко всего один раз жаловались в милицию? И что в жалобе упоминался тот самый подвал, страшный мордобой и обещание в следующий раз отрезать яйца? И что жалобщик взял заявление обратно и что с тех пор его никто и никогда живым не видел?
— Да.
— Знаешь, что недавно Нестеренко помирился с другим бандитом, Големом, который его заказал?
— Я видел Голема.
— А знаешь, что при этом троих парней, которым Голем поручил убить Нестеренко и которые предпочли обо всем ему рассказать, что этих трех парней зарезали, как молочных поросят — во имя десятка автозаправок?
— Знаю.
— Так как, по-твоему, Нестеренко должен сидеть в тюрьме или гулять на воле? У нашей фирмы есть определенная задача: охранять государство. В том числе и от преступников. Мы что теперь, в свете новых задач, — переназваться должны? В Федеральную службу безопасности для бандитов?
— Нестеренко спас мне жизнь, — негромко сказал Калинин, — и большую часть тех данных, которые я вам сообщил, добыл он.
— Замечательно. Я по этому поводу должен плакать от счастья: что бандит проделал за тебя работу. Давай так и напишем в рапорте, что службу нашу можно спустить в унитаз, а оперативные разработки просить по линии шефской помощи у московских группировок. Ты соображаешь, что ты говоришь — что за тебя твою работу сделали? Может, и орден ты Нестеренко отдашь?
Калинин молчал.
Генерал обошел стол.
— Владлен, — сказал он, я все понимаю. У тебя просто чисто человеческая реакция: он меня с ложки кормил, я ему обязан. Но ты пойми. Будет процесс. Что мы скажем публике? Что чиновник в ранге первого замминистра и парочка генералов торговали наркотиками, а московский бандит всю эту лавочку прикрыл? Ты понимаешь, какое это влияние окажет на подрастающее поколение? Страна и так — полуразложилась, щелкоперы всех мастей только и кричат о коррупции, а тут мы еще добавляем масла в огонь. Зачем? На радость врагам Родины?
Калинин сидел, не шелохнувшись, оперевшись локтем о стол и опустив голову на руку.
— Ты вот что. Ты у нас герой, перенес тяжелую травму — возьми еще отпуск, мы тебе этот в оперативную работу запишем, хочешь в Грецию на солнышко? Бесплатно, по линии соцстраха — вчера одна фирма путевки прислала.
— Нет, — уронил Калинин.
— Ну, тогда пойди домой, отлежись. Подумай над тем, что я сказал.
Калинин встал, вытянулся в струнку.
— Спасибо, Юрий Сергеевич, — сказал он, — я вполне подумал. Вы правы. Я бы хотел работать по этому делу дальше.
— Ну вот и умница, — улыбнулся генерал.
Глава 9
На шестой день утром Нестеренко опять вызвали на допрос.
В небольшом кабинете, за столом, крытым зеленым сукном, сидел давешний майор, а позади него стоял полковник Калинин. Видимо, полковнику передали слова Сазана, потому что стоял он немного бочком и к окну, предусмотрительно вне пределов досягаемости арестованного.
Калинин не видел своего недавнего союзника пять дней и в глубине души поразился. Неделю назад к постели больного полковника подсел наглый, уверенный в себе человек с лукавой звездочкой в глазах и упрямым подбородком. Всего за несколько дней Нестеренко страшно изменился: и дело было не только в тюремном тряпье, заменившем элегантный костюм. Глаза потухли, румяные щеки слегка ввалились, и на смену самоуверенной ухмылке пришло потерянное выражение лица, словно у отличника, провалившего экзамен, или у бюджетника, у которого вытащили кошелек с последней сотней.
— Нас интересует эпизод с грабежом трейлера, — сказал майор. — Вы по-прежнему утверждаете, что порошок в ваш дом попал из трейлера?
— Да.
— Как получилось, что вы знали о содержимом трейлера?
— Я не знал. Знал только, что чего-то везут. Думал — два килограмма опия и хотел поучить фраеров уму-разуму.
— Каким образом вы узнали о маршруте трейлера?
— Мои люди охраняли аэродром, они открыли трейлеру ворота и сообщили мне. От Рыкова до МКАД практически одно шоссе, там мы его и поджидали.
— Где именно?
— На десятом километре. Там еще за сто метров линия электропередач. За ней грунтовая дорога в лесок, в леске свалка. Розы мы побросали на свалку.
— А порошок забрали с собой?
— Мы не только порошок забрали с собой, — усмехнулся Сазан, поднимая глаза на Калинина. Полковник поспешно отвел взгляд.
— А как вы остановили трейлер?
— Гаишниками переоделись.
— А вот водитель показывает, что вы нагнали его сзади на «БМВ», и, поскольку он часто видел вас в компании Кагасова, он решил, что вы забыли ему что-то передать. Остановился, когда вы помигали фарами.
— Вранье.
— Вы могли бы показать, как все это происходило?
— Мог бы. А смысл какой? Майор встал со стула и, подойдя к окну, зашептал что-то Калинину на ухо. Калинин кивнул.
— Ладно, Владлен Леонидович, — сказал майор, — надо следственный эксперимент проводить. Забирайте его.
Валерия под конвоем провели коридорами, в которых горели вечные немигающие лампы. Калинин шел сзади, держась на почтительном расстоянии.
Валерия заставили повернуться лицом к стене и сняли наручники, а потом выдали гражданскую одежду. Нестеренко надел серый пиджак от Версаче и ботинки крокодильей кожи. Галстук он сунул в карман.
Потом ему опять нацепили наручники и вывели во двор, туда, где урчала черная, как копирка, «Волга». Калинин сел в «Волгу» спереди, а Нестеренко втолкнули между двумя амбалами.
— Куда мы едем, — спросил Нестеренко, когда фигурная решетка уползла в сторону перед носом «Волги» и машина свернула налево, к набережной.
— К трейлеру. Следственный эксперимент.
— Не валяй дурака! Убрать меня решил? Собственноручно? Боишься доверить ответственную работу третьим лицам?
Калинин не отвечал.
— Ты меня продал, да? Очень стыдно полковнику ФСБ остаться в живых благодаря бандиту. Куда лучше приписать все успехи себе. А меня грохнуть, чтобы не болтал лишнего. И останутся только видеозаписи. Чудо оперативной работы.
Калинин молчал.
Машина миновала набережную, свернула у Кремля влево и через несколько минут вылетела на Воздвиженку.
— Знаешь, перед кем мне больше всего стыдно? — спросил Сазан. — Перед Мишей Ивкиным. Сыном гендиректора. Он попросил меня защитить отца. И чего он запомнит? Он запомнит бандита с пушкой в кабинете — наглого хама. И еще эфесбешников, которые придут, пожмут Ивкину ручку и объяснят, что органы во всем разобрались и бандиты с коррумпированными чиновниками сидят за решеткой. И Миша на всю жизнь запомнит, что бандиты в России плохие, а органы хорошие. Совершенно правильная сексуально-политическая ориентация для российского гражданина, ты не находишь?
Машина свернула направо у мэрии, сразу же налево — и через минуту въехала в растворившиеся чугунные ворота Белого дома.
Напротив, на горбатом мостике, скучала какая-то демонстрация: не то шахтеры, не то академики. Пузатый дядька в обвисших тренировочных штанах держал большой самодельный плакат: «Правительство — на мыло!» Слово «Правительство» было написано через два "и". Чуть поодаль болтались плакаты, аналогичные по содержанию и грамматике.
— Правильно, — сказал Сазан, — порубают вас когда-нибудь к чертям собачьим — ни одного приличного человека ни в одном комитете, у нас бы вас всех давно как отморозков замочили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Здесь, в маленьком бетонном чулане в самом центре Москвы, в двух шагах от администрации президента и в десяти шагах от Кремля, Валерий Нестеренко чувствовал, как на него давят все этажи здания на Лубянке и все этажи власти, населенные бесчисленными чиновниками, бюрократами и генералами. Как против него оборотилась вся мощь слабого, распадающегося, пораженного гангреной коррупции, но от этого не менее ужасного государства.
И против соединенной мощи всего этого государства у него, Валерия Нестеренко, молодого московского авторитета, уважаемой «крыши» нескольких мелких банчков и фирмочек, а теперь и сети автозаправок, — не было никакого шанса.
ФСБ не было смысла выпускать его живым. Зачем? Не болтают только мертвые. Генералы договорятся и спишут на Нестеренко все грехи, а потом Сергеев уйдет на заслуженную пенсию, а Нестеренко найдут повесившимся в камере.
Перед глазами Сазана вставали люди, которых он вот так же, кивком головы или коротким «да» по телефону отправил на тот свет. Никто не мог сказать, что он застрелил кого-нибудь раньше, чем тот это вполне заслужил. Но разве про Нестеренко нельзя было сказать то же самое? Разве полковник Калинин, которому он доверился, не отплатил ему той же монетой, которой он, Нестеренко, отплатил пришедшим к нему людям Голема?
Нестеренко внезапно вспомнил этих троих: как они растерянно оглядывались кругом, когда Голем вошел в комнату, в которой они сидели, в сопровождении Сазана и еще трех людей. Как первый из них сообразил, что сейчас произойдет, и залился грязным матом… В чем они были виноваты? В том, что Шило убили, а Голем не тянул на босса и они просчитали расклад раньше, чем прочие?
Сазан не видел, как их гасили, и не распоряжался похоронами, но в памяти его стояло, как один из них, двадцатилетний щуплый парень, бросился в ноги Нестеренко и стал целовать грязные ботинки и Сазан ударил его носком ботинка в лицо.
Но больше всего в памяти его стоял Миша Ивкин, свернувшийся в клубок от боли на бетонном полу аэропорта.
***
Полковник Калинин провел три дня в ведомственной больнице. Его кололи, кормили и снова кололи. Четвертый день он отлеживался дома, а на пятый явился на работу, слегка прихрамывая и с царапиной на щеке, но в безупречно отглаженной сорочке.
Его непосредственный начальник, генерал-лейтенант госбезопасности Грымов, встретил Калинина как именинника.
— Ну, Владик, — сказал он, — мы с тобой сорвали банк! Нам за преступление века «Оскара» впору давать!
Генеральское «мы с тобой» Калинин пропустил мимо ушей — так уж генерал Грымов был устроен: во всех неудачах у него были виноваты подчиненные, а во всех успехах — его собственное мудрое руководство, а вместо того спросил:
— Все признались?
— Все поют, как канарейки! И Кагасов, и Сергеев, и Нестеренко!
— Нестеренко?!
— Да. А что?!
Калинин оборотил бледное лицо к начальнику.
— Но он же помогал мне. Это же он вам звонил, Юрий Сергеевич. Без него мы бы никогда, этих засранцев за хвост не взяли. В кабинете наступило тяжелое молчание. Грымов некоторое время расхаживал по ковру, и в такт грузным генеральским шагам позванивали гирьки стенных часов и стекла шкафов. Потом внезапно повернулся и сел напротив Калинина.
— Владик, ты мне вот что скажи, — проговорил генерал, наклоняясь к своему заместителю и смотря ему прямо в глаза, — Нестеренко — бандит?
— Да.
— Ты видел подвал на его дачке. Мы там, между прочим, с пола три разных группы крови соскоблили. А пол там очень тщательно мыли. Ты думаешь, ты в этом подвале был первый гость?
— Нет.
— Нестеренко Ивкину как, безвозмездную гуманитарную помощь оказывал или был «крышей»?
— «Крышей».
— Знаешь, сколько людей он убил лично? Оперативные данные на Нестеренко Валерия Игоревича, кличка Сазан, хочешь почитать?
— Я их видел.
— Знаешь, что на Нестеренко всего один раз жаловались в милицию? И что в жалобе упоминался тот самый подвал, страшный мордобой и обещание в следующий раз отрезать яйца? И что жалобщик взял заявление обратно и что с тех пор его никто и никогда живым не видел?
— Да.
— Знаешь, что недавно Нестеренко помирился с другим бандитом, Големом, который его заказал?
— Я видел Голема.
— А знаешь, что при этом троих парней, которым Голем поручил убить Нестеренко и которые предпочли обо всем ему рассказать, что этих трех парней зарезали, как молочных поросят — во имя десятка автозаправок?
— Знаю.
— Так как, по-твоему, Нестеренко должен сидеть в тюрьме или гулять на воле? У нашей фирмы есть определенная задача: охранять государство. В том числе и от преступников. Мы что теперь, в свете новых задач, — переназваться должны? В Федеральную службу безопасности для бандитов?
— Нестеренко спас мне жизнь, — негромко сказал Калинин, — и большую часть тех данных, которые я вам сообщил, добыл он.
— Замечательно. Я по этому поводу должен плакать от счастья: что бандит проделал за тебя работу. Давай так и напишем в рапорте, что службу нашу можно спустить в унитаз, а оперативные разработки просить по линии шефской помощи у московских группировок. Ты соображаешь, что ты говоришь — что за тебя твою работу сделали? Может, и орден ты Нестеренко отдашь?
Калинин молчал.
Генерал обошел стол.
— Владлен, — сказал он, я все понимаю. У тебя просто чисто человеческая реакция: он меня с ложки кормил, я ему обязан. Но ты пойми. Будет процесс. Что мы скажем публике? Что чиновник в ранге первого замминистра и парочка генералов торговали наркотиками, а московский бандит всю эту лавочку прикрыл? Ты понимаешь, какое это влияние окажет на подрастающее поколение? Страна и так — полуразложилась, щелкоперы всех мастей только и кричат о коррупции, а тут мы еще добавляем масла в огонь. Зачем? На радость врагам Родины?
Калинин сидел, не шелохнувшись, оперевшись локтем о стол и опустив голову на руку.
— Ты вот что. Ты у нас герой, перенес тяжелую травму — возьми еще отпуск, мы тебе этот в оперативную работу запишем, хочешь в Грецию на солнышко? Бесплатно, по линии соцстраха — вчера одна фирма путевки прислала.
— Нет, — уронил Калинин.
— Ну, тогда пойди домой, отлежись. Подумай над тем, что я сказал.
Калинин встал, вытянулся в струнку.
— Спасибо, Юрий Сергеевич, — сказал он, — я вполне подумал. Вы правы. Я бы хотел работать по этому делу дальше.
— Ну вот и умница, — улыбнулся генерал.
Глава 9
На шестой день утром Нестеренко опять вызвали на допрос.
В небольшом кабинете, за столом, крытым зеленым сукном, сидел давешний майор, а позади него стоял полковник Калинин. Видимо, полковнику передали слова Сазана, потому что стоял он немного бочком и к окну, предусмотрительно вне пределов досягаемости арестованного.
Калинин не видел своего недавнего союзника пять дней и в глубине души поразился. Неделю назад к постели больного полковника подсел наглый, уверенный в себе человек с лукавой звездочкой в глазах и упрямым подбородком. Всего за несколько дней Нестеренко страшно изменился: и дело было не только в тюремном тряпье, заменившем элегантный костюм. Глаза потухли, румяные щеки слегка ввалились, и на смену самоуверенной ухмылке пришло потерянное выражение лица, словно у отличника, провалившего экзамен, или у бюджетника, у которого вытащили кошелек с последней сотней.
— Нас интересует эпизод с грабежом трейлера, — сказал майор. — Вы по-прежнему утверждаете, что порошок в ваш дом попал из трейлера?
— Да.
— Как получилось, что вы знали о содержимом трейлера?
— Я не знал. Знал только, что чего-то везут. Думал — два килограмма опия и хотел поучить фраеров уму-разуму.
— Каким образом вы узнали о маршруте трейлера?
— Мои люди охраняли аэродром, они открыли трейлеру ворота и сообщили мне. От Рыкова до МКАД практически одно шоссе, там мы его и поджидали.
— Где именно?
— На десятом километре. Там еще за сто метров линия электропередач. За ней грунтовая дорога в лесок, в леске свалка. Розы мы побросали на свалку.
— А порошок забрали с собой?
— Мы не только порошок забрали с собой, — усмехнулся Сазан, поднимая глаза на Калинина. Полковник поспешно отвел взгляд.
— А как вы остановили трейлер?
— Гаишниками переоделись.
— А вот водитель показывает, что вы нагнали его сзади на «БМВ», и, поскольку он часто видел вас в компании Кагасова, он решил, что вы забыли ему что-то передать. Остановился, когда вы помигали фарами.
— Вранье.
— Вы могли бы показать, как все это происходило?
— Мог бы. А смысл какой? Майор встал со стула и, подойдя к окну, зашептал что-то Калинину на ухо. Калинин кивнул.
— Ладно, Владлен Леонидович, — сказал майор, — надо следственный эксперимент проводить. Забирайте его.
Валерия под конвоем провели коридорами, в которых горели вечные немигающие лампы. Калинин шел сзади, держась на почтительном расстоянии.
Валерия заставили повернуться лицом к стене и сняли наручники, а потом выдали гражданскую одежду. Нестеренко надел серый пиджак от Версаче и ботинки крокодильей кожи. Галстук он сунул в карман.
Потом ему опять нацепили наручники и вывели во двор, туда, где урчала черная, как копирка, «Волга». Калинин сел в «Волгу» спереди, а Нестеренко втолкнули между двумя амбалами.
— Куда мы едем, — спросил Нестеренко, когда фигурная решетка уползла в сторону перед носом «Волги» и машина свернула налево, к набережной.
— К трейлеру. Следственный эксперимент.
— Не валяй дурака! Убрать меня решил? Собственноручно? Боишься доверить ответственную работу третьим лицам?
Калинин не отвечал.
— Ты меня продал, да? Очень стыдно полковнику ФСБ остаться в живых благодаря бандиту. Куда лучше приписать все успехи себе. А меня грохнуть, чтобы не болтал лишнего. И останутся только видеозаписи. Чудо оперативной работы.
Калинин молчал.
Машина миновала набережную, свернула у Кремля влево и через несколько минут вылетела на Воздвиженку.
— Знаешь, перед кем мне больше всего стыдно? — спросил Сазан. — Перед Мишей Ивкиным. Сыном гендиректора. Он попросил меня защитить отца. И чего он запомнит? Он запомнит бандита с пушкой в кабинете — наглого хама. И еще эфесбешников, которые придут, пожмут Ивкину ручку и объяснят, что органы во всем разобрались и бандиты с коррумпированными чиновниками сидят за решеткой. И Миша на всю жизнь запомнит, что бандиты в России плохие, а органы хорошие. Совершенно правильная сексуально-политическая ориентация для российского гражданина, ты не находишь?
Машина свернула направо у мэрии, сразу же налево — и через минуту въехала в растворившиеся чугунные ворота Белого дома.
Напротив, на горбатом мостике, скучала какая-то демонстрация: не то шахтеры, не то академики. Пузатый дядька в обвисших тренировочных штанах держал большой самодельный плакат: «Правительство — на мыло!» Слово «Правительство» было написано через два "и". Чуть поодаль болтались плакаты, аналогичные по содержанию и грамматике.
— Правильно, — сказал Сазан, — порубают вас когда-нибудь к чертям собачьим — ни одного приличного человека ни в одном комитете, у нас бы вас всех давно как отморозков замочили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34