Зато однажды в них появился инженер Йозеф Каминек, главный прораб стройки, соседствующей с тем злосчастным, предназначенным на слом мостом. Вот потому-то я и нахожусь здесь сегодняшней ночью. Этот на редкость сообразительный паренек смекнул, что пострадавшего офицера зовут точно так же, как его бывшего командира. А еще я оказался здесь и потому, что Йозеф кроме головы наделен кое-чем на сегодня довольно редкостным. Сердцем.
Я вспоминал все это, а может, и видел во сне. Спал, и мне снились тяжелые сны, по сравнению с прошлым они были, правда, розовыми видениями. Снился беловолосый человечек в мексиканском сомбреро, в котором я его никогда не видел, галопирующий верхом по бесконечной пустыне, какой я вообще никогда не увижу. Взмокший от пота, терзаемый жаждой, со скрипящим на зубах песком, догонял я эту маленькую фигурку, белеющую на темном горизонте, но, как ни старался, расстояние между нами не сокращалось. Копыта моего коня отбивали стаккато по вытоптанной земле. Вздрогнув, я проснулся. Барабанная дробь звучала прямо над ухом. Я повернул голову. В темном прямоугольнике окна стояла девичья фигурка в белом, быстро и непрерывно, словно печатая на машинке, постукивая по оконному стеклу.
– Вы спите? – тихонько спросила гостья.
– Нет. – Я сел и зажег свет.
Пани Дроздова резко отвернулась от света. Светло-каштановые волосы засияли роскошным блеском.
– Это вы? – глупо спросил я. – Йозефа тут нет.
Она улыбнулась слегка растерянно и чуточку вызывающе.
– Но я к вам пришла. Можно войти? – Не дожидаясь ответа, она перебросила стройные свои ноги через подоконник.
– Подождите, вы испачкаетесь, – запоздало спохватился я и подбежал к ней как раз вовремя, чтобы подхватить в объятия. Нога у нее подвернулась на одной из моих туфель, валявшихся под окном.
На миг она прижалась ко мне, тоненькая, из-за высоких каблуков почти одного со мной роста. От волос, коснувшихся моего лица, исходил слабый запах сирени. Пани Дроздова, часто дыша, трепетала, как пойманная птичка.
– С вами ничего не случилось? – обеспокоенно спросил я, все еще не выпуская ее. И чувствуя себя при этом очень даже приятно.
– Нет. – Она непринужденно высвободилась из моих объятий и отряхнула широкую юбку. – Только я… страшновато было идти через стройку.
Я взглянул на будильник. Четверть двенадцатого.
– Вы пришли сюда одна? В темноте? Зачем?
– Мне нужно поговорить с вами. – Она огляделась, отыскала глазами единственный мой стул. – Это ничего, что уже так поздно?
– Ничего. Я привык полуночничать. – Подойдя к стулу, я незаметно обтер его рукой и придвинул пани Дроздовой. Сам сел на кровать. Голова у меня все еще была тяжелой после недолгого крепкого сна. Я посмотрел на свои босые ноги, потом перевел взгляд на благопристойно поджатые ножки пани Дроздовой в белых туфельках. Потом медленно поднял глаза к ее лицу. Она испытующе вглядывалась в меня, и мало-помалу на лице ее заиграла улыбка.
– Извините, – сказал я, вставая. Напился у нее за спиной тепловатой воды из молочной бутылки, влажной рукой украдкой провел по волосам. Нашарил ногой засунутые под стол тапочки. Вряд ли улучшив таким образом свой экстерьер, я снова устроился на кровати перед пани Дроздовой. Она сидела с опущенными глазами, нервно комкая конец голубого пояса, обвивавшего ее стройную талию. Вид у нее был виноватый. В голосе прозвучало раскаяние.
– Не сердитесь, пожалуйста. До меня только сейчас дошло, что глупо было вот так к вам вламываться. Надо было подождать до завтра, но Йозеф мне сказал… – Она осеклась.
– Вы с ним говорили?
– Да.
– И что же он вам сказал?
Оставив свой пояс в покое, она посмотрела на меня долгим взглядом.
– Йозеф знал дядю Луиса. Пришел выразить мне сочувствие.
Вероятно, оттого, что Йозеф посвятил меня во взаимоотношения их семейства, я не смог удержаться от скептической гримасы.
– Вы мне не доверяете? – убито спросила девушка. Ее вопрос застиг меня врасплох.
– Почему бы мне вам не верить? – произнес я сдержанно. – Я вас не знаю.
Пани Дроздова бросила на меня задумчивый взгляд.
– Это правда, – согласилась она.
– Вот видите, – начал было я, но девушка меня перебила:
– Но вы и не хотите узнать меня получше, верно ведь?
– Послушайте. – Я вытащил сигарету. – Наше, знакомство – я имею в виду не тот момент, когда Йозеф представил нас друг другу, – протекало при обстоятельствах не слишком-то благоприятных. – Не спеша раскуривая сигарету, я дал ей время высказаться об этих самых обстоятельствах. Но она не проронила ни звука. – Оставим наш разговор на потом, когда кончится эта печальная история, – сказал я, чувствуя, что веду себя глупо.
– А когда она кончится? – резко спросила пани Дроздова. – Она ведь еще и не начиналась.
– Как это?
– Вы что же думаете, этот поручик уже оставил нас в покое? Ему ведь совершенно не за что зацепиться. Кроме нас двоих, мы же были там в то время, когда дядя…
– Нас двоих? – иронически переспросил я. – В тот раз вы говорили иначе. Себя вы из этого скромного подсчета исключили.
– Естественно. Потому что я-то знаю: в то время меня там действительно не было. Но убежден ли в этом поручик Павровский? Он ведь может подумать, что я вернулась туда тайком, задами и появилась в этой комнатке еще до вас. Немного везения, и у меня все бы сошло.
– Сошло бы. Но мне понадобилось бы еще меньше везения, – согласился я, удивленный ее прямотой.
– Вы его не знали. А я была его племянницей. Самой любимой. И вообще любимицей богатого американского дядюшки.
Выбросив в окно недокуренную сигарету, я внимательно вгляделся в Ганку Дроздову. Хорошенькое личико было стянуто болезненной гримасой, под карими глазами – темные круги.
– Этого, наверное, еще недостаточно, – миролюбиво заметил я. – Поручик не имеет права приписывать вам такие низкие побуждения.
– Я говорю не о моральных побуждениях, а о мотивах. Стоит ему узнать, что мне позарез нужны деньги… – расстроено посмотрела она на меня.
– От кого он это узнает? – небрежно спросил я. Где-то вдалеке еле слышно прогудел поезд, но это прозвучало как сигнал тревоги.
Ганка пожала плечами.
– От вашей семьи? Но они вряд ли будут об этом болтать.
– Они об этом не знают, – процедила она сквозь зубы. – К счастью.
– Тогда от меня?
– Да.
После минуты напряженного молчания я снова потянулся к пачке смятых сигарет.
– Дайте и мне тоже, – хрипло попросила она.
Я дал и ей прикурить. Вплотную приблизившись к ее лицу, я спросил как можно мягче:
– Эта вилла принадлежит вам одной, пани Дроздова? Вы ведь собирались продавать ее без ведома матери, брата и мужа.
Она дернулась так, что едва не обожглась о пламя спички.
– Я имею право ею распоряжаться. Или вы думаете иначе?
– Я ничего не думаю. А вот что подумает поручик Павровский?
На ее лице промелькнула многозначительная усмешка.
– А ничего.
– Как это? Он что же, не спрашивал, зачем мы туда приехали?
– Спрашивал. У меня.
– И что вы ему сказали?
Ее улыбка утратила многозначительность.
– К счастью, у поручика Павровского в этой области весьма ограниченная фантазия, как у всякого мужчины, – пренебрежительно бросила она. – Мне не нужно было ему много говорить. Достаточно было намекнуть. А потом не отрицать.
– Вы оставили его в заблуждении, что мы с вами… – Я не отважился договорить. Не хотелось верить, что у нее хватило на это бесстыдства.
Но пани Дроздова особой чувствительностью не страдала.
– Для вас это имеет значение? Вам-то какая печаль? Вы ведь разведены.
– Но вы-то замужем!
– Всего лишь формально, – устало обронила она. – Такие случаи, надеюсь, вам не в новинку.
Все это походило на сон. У меня не находилось слов, чтобы высказаться насчет ее поведения.
– А вдруг поручик решит, что мы в сговоре? Такого поворота вы не боитесь? – наконец собрался я с мыслями.
– Нет.
Мне это не нравилось. Не нравилось, что меня таким образом втянули в семейный круг Дроздовых-Эзехиашей, словно какого-то незаконного члена семьи. И вообще мне это не нравилось.
Ганка поняла все по моему лицу.
– Вы будете отрицать? – с убитым видом спросила она.
– Еще не знаю.
Она впилась в меня долгим выразительным взглядом.
– Вы и не представляете, в какой обстановке я живу! – с горечью сказала она. – Материи Ольде не нужно ничего, кроме денег и состояния. Я ни в чем не могу им довериться. Они рады утопить меня в ложке воды. Мне хочется одного: бежать от всего этого, взять лишь то, что мне принадлежит. Я-то надеялась, что „вы с вашим жизненным опытом сумеете меня понять. Йозеф рассказывал, что вы…
– Йозеф слишком много говорит, – оборвал я ее. Она умолкла. Потом удрученно прошептала:
– Так, значит, вы скажете, что все неправда?
– Не люблю лгать, – уклончиво ответил я. Ее молящие глаза стали еще красноречивее.
– Вам и не понадобится лгать, – небрежно обронила она. – Меня никто не ждет. Я могу остаться.
«Бог ты мой!» – мысленно ахнул я. Меня так и обдало жаром. Ночь стояла душная, в комнатушке нечем было дышать.
Я поднялся.
– Пойдемте. Я отвезу вас домой.
Она тоже поднялась и стояла против меня, тоненькая, гибкая, полная ожидания и бог знает каких соблазнов. Я открыл ей дверь. Когда садились в машину, я сказал:
– Останься вы сегодня здесь, утром об этом знала бы вся стройка. Вот уж не стоило бы…
– Поехали, – холодно оборвала она меня и повернула непроницаемое лицо в сторону Влтавы, обнаруживавшей себя лишь запахом рыбы, поднимающимся от болота, которое окаймляло полувысохшее русло.
* * *
Утром небо было тяжелым от непролитой влаги, а солнышко словно не могло решить: приступать ли ему к своей дневной смене. Я для себя эту проблему уже решил.
– На сегодня беру отгул! – крикнул я в окошко Йозефу, необычно рано восседающему за своим письменным столом.
Он, тюкнув пару раз пальцем по кнопкам карманного калькулятора, нахмурился над результатом и поднял голову. Лицо его тут же расплылось в приветливой улыбке.
– Да? – сказал он ласково. – Поди-ка сюда. Не могу найти приложение номер два к экономическому договору по…
Я чертыхнулся про себя, обошел вагончик, взял регистратор, лежащий на моем столе, там, где я оставил его вчера утром, и отнес своему шефу. Нашел соответствующий документ и молча сунул ему под нос. Йозеф даже не взглянул на него. Подвинул мне стопу бумаг, исписанных его неразборчивым почерком.
– Ты не мог бы продиктовать их Районе? Я вчера не успел доделать, а до десяти все должно быть на заводе.
В другое время я счел бы это очередными кознями. Милушка Сладка, иначе говоря, Рамона, смуглая, чернобровая и «притягательная», как кусок лежалого сыра, была еще одним излюбленным объектом своднических наклонностей Йозефа. Но мой друг держался официально и делал вид, что страшно занят.
– Ну ладно, – подавив ярость, сказал я. – Но потом…
– Сегодня проверочная комиссия, – прервал меня Йозеф. – Будут два замминистра, инвестзаказчик и все поставщики. Подготовь экономические договора и, главное, все приложения. Предстоит жестокое ристалище. Надо к нему подготовиться.
– А вчера ты мне об это не мог сказать?
Как это уже частенько случалось раньше, меня возмутило легкомыслие, с которым Йозеф подходил – по-моему, без достаточной подготовки – к таким критическим ситуациям.
– Я думал, ты знаешь, – сказал тот. – Не было времени тебе напомнить.
– Ясно. Тебя занимали более важными проблемами, – съязвил я.
Йозеф поднял на меня осунувшееся, худое лицо.
– Старик, не в первый и не в последний раз такое. Не робей, мы их разобьем в пух и прах. Они в этом, – он жестом охватил всю стройку, – ни черта не смыслят. А ты будешь у меня главный снайпер. Они пока еще тебя не очень знают, и это нам на руку. Садись, прикинем вместе!
Было ясно, что у каждого из нас в голове свое. Я сделал последнюю попытку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25