Но его здесь нет.
— Я должна его найти, — она направилась к двери.
— Возможно, это будет не так просто.
Мэри гневно взглянула на меня, выставив вперед свой круглый подбородок:
— Вы тоже его подозреваете?
— Вовсе нет. Но совершено преступление, не забывайте. А преступления часто тянут за собою цепь последствий.
Она повернулась ко мне, взгляд расширенных глаз потемнел.
— Вы действительно думаете, что с братом что-то случилось?
— Я ничего не думаю. Но если бы я был уверен, что с ним все в порядке, то сейчас уже ехал бы в Сан-Франциско.
— Вы полагаете, все так плохо? — спросила она шепотом. — Я пойду в полицию.
— Это ваше дело. Но, мне кажется, не стоит впутывать полицию, если есть хотя бы малейший шанс...
Она закончила за меня:
— Что мой брат вор? Этого не может быть! Но я скажу вам, что мы сделаем. Хью, наверно, в своей хижине, в горах. Он и раньше уезжал в горы, никого не предупредив. Отвезите меня туда. — Она тихонько дотронулась до моей руки. — Я, конечно, могу и сама поехать, если вам нужно уезжать.
— Я пока остаюсь. А вы сможете договориться на работе?
— В любом случае я уеду. Самое худшее, что они могут сделать, это уволить меня. А здесь не так уж много хороших специалистов. А потом — вчера я переработала три часа. Подождите, вернусь сюда через две минуты.
Когда мы выехали за город, горный воздух и свежий ветер сорвали с Мэри покров деловитости, которым она себя окутала, щеки ее порозовели, волосы распушились.
— Вы должны делать это чаще, — сказал я.
— Делать что?
— Выезжать за город и расслабляться.
— Расслабиться? — она горько улыбнулась. — Моего брата обвиняют в воровстве, да к тому же он и сам пропал...
— Что бы там ни было, но вы сейчас не работаете. А вам не кажется, что работаете вы слишком много?
— А вам не кажется, что кто-то в семье должен работать? Иначе нечего будет есть. У вас с Хью больше общего, чем я подумала сначала.
— В какой-то мере это комплимент. Но из ваших уст это звучит как оскорбление.
— Я не хотела вас обидеть. Но мы с Хью такие разные. Я признаю, он много работает над своими картинами. Но у него нет постоянного заработка, и он к этому не стремится. Сразу же после окончания школы я вынуждена была следить за тем, чтобы у нас были деньги на жизнь. Того, что он зарабатывает в галерее, хватает только на его краски, кисти и холсты...
— А я считал, что он процветает. Его выставка широко рекламировалась в Лос-Анджелесе.
— Критики не покупают картин, — сказала она резко. — Он решил устроить выставку, чтобы продать свои работы и иметь возможность жениться. Хью вдруг понял, что деньги — это тоже важная вещь. — И с некоторой горечью она добавила: — К сожалению, с некоторым опозданием.
— Но он ведь не только рисовал картины? Кажется, был еще и агентом по продаже картин?
— Да, он работал для Хендрикса. — Она произнесла эту фамилию как ругательство. — Лучше бы он не связывался с этим человеком и не брал у него денег.
— А кто такой Хендрикс?
— Человек.
— Это я понял. А что с его деньгами?
— На самом деле я ничего не знаю о его деньгах, откуда они у него. Но деньги у него есть.
— Вы его не любите?
— Нет. Не люблю его и не люблю людей, которые на него работают. Мне они напоминают банду разбойников. Но Хью этого не замечает. Он очень плохо разбирается в людях. Я не говорю, что Хью сделал что-то плохое, — добавила она поспешно. — Просто он купил несколько картин для Хендрикса и получил за это комиссионные.
— Понимаю. — Мне было неприятно говорить это, но я все же сказал: — Адмирал что-то говорил о том, будто Хью предлагал свое посредничество, чтобы продать Шардена какому-то покупателю, который предпочел остаться неизвестным. Это мог быть Хендрикс?
— Вполне возможно, — ответила она.
— Расскажите о Хендриксе поподробнее.
— Я о нем ничего не знаю. Видела его всего один раз. И этого достаточно. Я знаю, что он ужасный старик. И у него есть охранник, который на руках носит его вверх по лестнице.
— Носит на руках?
— Да. Он инвалид. Кстати, Хендрикс предлагал мне работу.
— Носить его вверх по лестнице?
— Он точно не сказал, что я должна буду делать. До этого мы с ним не дошли. — Ее голос был настолько холоден, что беседа наша заморозилась. — Давайте не будем об этом говорить, мистер Арчер.
Дорога стала подниматься в гору. По обочинам стояли знаки: скользкая дорога. Чтобы ехать на скорости пять-десять километров в час, мне пришлось жать на педаль изо всей силы.
— У вас было очень напряженное утро, — сказала вдруг Мэри. — Вы познакомились с Тернерами и все такое прочее.
— Общаться с людьми — моя профессия.
— И вы Элис видели тоже?
Я ответил утвердительно.
— И как она вам показалась?
— Мне не хотелось бы говорить это девушке, но она довольно миленькая.
— Тщеславие — не мой порок, — сказала Мэри. — Она просто красавица и очень привязана к Хью.
— Я это понял.
— Не думаю, что Элис раньше была в кого-нибудь влюблена. И живопись для нее значит почти так же много, как и для Хью.
— Он счастливчик. — Я вспомнил его разочарованные глаза на автопортрете и подумал, что, возможно, на этот раз ему повезло.
Дорога вилась между откосами из красной глины и сухим колючим кустарником.
— И сколько нам еще ехать?
— Около двух миль.
Еще десять-двенадцать минут мы серпантином поднимались в гору. Наконец дорога выровнялась. Я так внимательно следил за краем дороги, чтобы через кустарники не свалиться в пропасть, что не заметил хижины, пока не подъехал к ней почти вплотную. Это был маленький деревянный домик, стоявший на небольшой лужайке у подножия горы. Сбоку дома был пристроен навес, под которым стояла серая машина. Я посмотрел на Мэри.
— Это наша машина, — сказала она с облегчением.
Я остановил свою машину перед домом и выключил мотор. Наступила полная тишина. Одинокий ястреб летал над нами кругами, словно привязанный к невидимому столбу невидимой проволокой. Кроме ястреба никого не было видно. Мы пошли к дому по дорожке, посыпанной крупным гравием, и я удивился, как громко скрипит он под ногами.
Дверь не была заперта. Это было холостяцкое убежище, которого многие месяцы не касалась женская рука. Кухонные принадлежности, замазанные краской рабочие брюки, кисти и краски валялись на полу и на стульях. В углу комнаты на кухонном столике стояла полупустая бутылка виски. Но это было нечто и вроде ателье художника: на стенах висели акварели, напоминавшие маленькие красочные окна; через настоящее большое окно видно было бескрайнее небо.
Мэри подошла к окну и выглянула наружу. Я встал рядом. Перед нами до самого моря и дальше до горизонта простиралось голубое пространство. Сан-Маркос и его пригороды между морем и горами выглядели как географическая карта.
— Где же он? — удивленно сказала Мэри. — Может быть, пошел погулять? Ведь он не знает, что мы его ищем.
Я посмотрел на горный склон, почти отвесно спускающийся вниз со стороны окна.
— Нет. Он не гуляет, — сказал я.
На склоне из красной глины то тут, то там были разбросаны валуны. На нем ничего не росло, кроме горных кустов цвета пыли. В расщелине между двумя скалами торчала нога в мужском ботинке.
Я вышел, ничего не сказав Мэри. От дома к склону вела тропинка. Я спустился по ней. Это действительно была нога Хью. Он лежал или, вернее, висел головой вниз футах в двадцати от края обрыва. Лицо его было измазано в глине. Одна нога подогнута, вторая зацепилась между двумя валунами. Я спустился к нему и посмотрел в лицо. Правый висок разбит. Лицо тоже. Я поднял его застывшее тело. Он был мертв уже несколько часов; от него все еще исходил сильный запах виски.
Послышался звук падающих камешков. Мэри стояла на краю обрыва.
— Не спускайтесь сюда.
Она не послушала меня. Я остался стоять, где стоял, наклонившись над телом, стараясь закрыть собой его размозженную голову. Она наклонилась и посмотрела вниз. Ее глаза потемнели от боли, лицо сделалось серым и усталым. Я отодвинулся. Она обняла голову своего мертвого брата.
— Если вы потеряете сознание, я вряд ли смогу вас вынести наверх.
— Я не потеряю сознания.
Она подняла тело за плечи, чтобы заглянуть брату в лицо. Я был несколько неприятно удивлен, как много в ней неженской силы. Она осторожно пощупала пальцами раненый висок.
— Вот что его убило. Похоже, это удар кулаком.
Я наклонился и увидел округлые впадины на его черепе.
— Он, вероятно, упал, — сказала она, — и ударился головой о камни. С такой силой его никто не мог ударить.
— Боюсь, что кто-то ударил его, — заметил я. — Кто-то, кто оставил также впадины на дверной раме в его студии...
* * *
Два часа спустя я остановил машину перед художественным салоном на Рубио-стрит. Его витрины были заставлены репродукциями произведений импрессионистов и постимпрессионистов. В одной из витрин была выставлена очень плохая картина, нарисованная маслом и изображавшая прибой, застывшая и статичная, как взбитые сливки. Над салоном красовалась витиеватая вывеска «У Хилари». На двери висела более прозаичная табличка: «Закрыто».
На лестнице и в вестибюле было темно и прохладно, но это было приятно после горного солнца. Нервы мои были напряжены, глаза болели, я физически устал после того, что мы пережили на горном склоне.
Мэри открыла ключом дверь и пропустила меня в свою комнату. Она сказала, что в буфете есть виски. Я предложил сделать ей коктейль, но она отказалась. Нет, спасибо, она никогда не пьет. Дверь за ней захлопнулась. Я смешал себе виски с водой и постарался расслабиться, сев в кресло. Но я не мог. Голова раскалывалась от множества вопросов, на которые я пока не находил ответа.
...Мы позвонили шерифу из ближайшего пожарного отделения и проводили его и его помощников к месту происшествия. Они сфотографировали тело, обыскали хижину и окрестности, задали нам кучу вопросов. Мэри не упомянула о пропавшем Шардене. Я тоже.
Некоторые вопросы были выяснены, когда прибыл судебно-медицинский эксперт. Хью Вестерн умер где-то между восемью и десятью часами вечера накануне. Эксперт не мог установить время смерти точнее, не исследовав содержания пищи в желудке. Убит Хью ударом в висок. Кровоподтеки и ссадины на его голове были, видимо, следствием падения, когда его, уже убитого, сбросили с обрыва.
Его одежду специально залили виски, чтобы гибель художника выглядела как несчастный случай, произошедший по пьянке. Но убийца, скрывая следы преступления, зашел слишком далеко, перехитрив самого себя. На бутылке виски не было никаких отпечатков пальцев, даже Вестерна. Не было отпечатков пальцев и на руле его машины. Бутылка и руль были тщательно вытерты.
Я встал с кресла, когда Мэри вернулась в комнату. Она расчесала свои черные волосы и надела черное трикотажное платье, плотно облегавшее фигуру. В мозгу у меня засверлила неприятная мысль: интересно, а как бы она выглядела с бородой?
— Можно я еще раз осмотрю студию? Меня интересует его эскиз.
Она некоторое время смотрела на меня, немного нахмурившись и не понимая:
— Эскиз?
— Да, набросок бородатой леди...
Она прошла через вестибюль впереди меня, ступая очень осторожно, будто пол был непрочным и любое резкое движение могло ввергнуть ее в черную бездну. Дверь в студию все еще была не заперта. Она открыла дверь, чтобы пропустить меня, и включила свет. На мольберте ничего не было. Портрет бородатой леди исчез...
Я оторопел.
— Это вы убрали картину, Мэри?
— Нет. Меня с утра не было в студии.
— Значит, ее кто-то украл. Посмотрите, не пропало ли что-нибудь еще?
— Точно не могу сказать. Здесь такой беспорядок. — Она прошлась по комнате, разглядывая картины, висевшие или стоявшие у стен. Потом остановилась у столика в углу. — Здесь на столе стоял бронзовый слепок. Сейчас его нет.
— А что это за слепок?
— Изображение сжатого кулака. Хью сделал его по слепку с кулака этого ужасного человека, о котором я вам рассказывала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
— Я должна его найти, — она направилась к двери.
— Возможно, это будет не так просто.
Мэри гневно взглянула на меня, выставив вперед свой круглый подбородок:
— Вы тоже его подозреваете?
— Вовсе нет. Но совершено преступление, не забывайте. А преступления часто тянут за собою цепь последствий.
Она повернулась ко мне, взгляд расширенных глаз потемнел.
— Вы действительно думаете, что с братом что-то случилось?
— Я ничего не думаю. Но если бы я был уверен, что с ним все в порядке, то сейчас уже ехал бы в Сан-Франциско.
— Вы полагаете, все так плохо? — спросила она шепотом. — Я пойду в полицию.
— Это ваше дело. Но, мне кажется, не стоит впутывать полицию, если есть хотя бы малейший шанс...
Она закончила за меня:
— Что мой брат вор? Этого не может быть! Но я скажу вам, что мы сделаем. Хью, наверно, в своей хижине, в горах. Он и раньше уезжал в горы, никого не предупредив. Отвезите меня туда. — Она тихонько дотронулась до моей руки. — Я, конечно, могу и сама поехать, если вам нужно уезжать.
— Я пока остаюсь. А вы сможете договориться на работе?
— В любом случае я уеду. Самое худшее, что они могут сделать, это уволить меня. А здесь не так уж много хороших специалистов. А потом — вчера я переработала три часа. Подождите, вернусь сюда через две минуты.
Когда мы выехали за город, горный воздух и свежий ветер сорвали с Мэри покров деловитости, которым она себя окутала, щеки ее порозовели, волосы распушились.
— Вы должны делать это чаще, — сказал я.
— Делать что?
— Выезжать за город и расслабляться.
— Расслабиться? — она горько улыбнулась. — Моего брата обвиняют в воровстве, да к тому же он и сам пропал...
— Что бы там ни было, но вы сейчас не работаете. А вам не кажется, что работаете вы слишком много?
— А вам не кажется, что кто-то в семье должен работать? Иначе нечего будет есть. У вас с Хью больше общего, чем я подумала сначала.
— В какой-то мере это комплимент. Но из ваших уст это звучит как оскорбление.
— Я не хотела вас обидеть. Но мы с Хью такие разные. Я признаю, он много работает над своими картинами. Но у него нет постоянного заработка, и он к этому не стремится. Сразу же после окончания школы я вынуждена была следить за тем, чтобы у нас были деньги на жизнь. Того, что он зарабатывает в галерее, хватает только на его краски, кисти и холсты...
— А я считал, что он процветает. Его выставка широко рекламировалась в Лос-Анджелесе.
— Критики не покупают картин, — сказала она резко. — Он решил устроить выставку, чтобы продать свои работы и иметь возможность жениться. Хью вдруг понял, что деньги — это тоже важная вещь. — И с некоторой горечью она добавила: — К сожалению, с некоторым опозданием.
— Но он ведь не только рисовал картины? Кажется, был еще и агентом по продаже картин?
— Да, он работал для Хендрикса. — Она произнесла эту фамилию как ругательство. — Лучше бы он не связывался с этим человеком и не брал у него денег.
— А кто такой Хендрикс?
— Человек.
— Это я понял. А что с его деньгами?
— На самом деле я ничего не знаю о его деньгах, откуда они у него. Но деньги у него есть.
— Вы его не любите?
— Нет. Не люблю его и не люблю людей, которые на него работают. Мне они напоминают банду разбойников. Но Хью этого не замечает. Он очень плохо разбирается в людях. Я не говорю, что Хью сделал что-то плохое, — добавила она поспешно. — Просто он купил несколько картин для Хендрикса и получил за это комиссионные.
— Понимаю. — Мне было неприятно говорить это, но я все же сказал: — Адмирал что-то говорил о том, будто Хью предлагал свое посредничество, чтобы продать Шардена какому-то покупателю, который предпочел остаться неизвестным. Это мог быть Хендрикс?
— Вполне возможно, — ответила она.
— Расскажите о Хендриксе поподробнее.
— Я о нем ничего не знаю. Видела его всего один раз. И этого достаточно. Я знаю, что он ужасный старик. И у него есть охранник, который на руках носит его вверх по лестнице.
— Носит на руках?
— Да. Он инвалид. Кстати, Хендрикс предлагал мне работу.
— Носить его вверх по лестнице?
— Он точно не сказал, что я должна буду делать. До этого мы с ним не дошли. — Ее голос был настолько холоден, что беседа наша заморозилась. — Давайте не будем об этом говорить, мистер Арчер.
Дорога стала подниматься в гору. По обочинам стояли знаки: скользкая дорога. Чтобы ехать на скорости пять-десять километров в час, мне пришлось жать на педаль изо всей силы.
— У вас было очень напряженное утро, — сказала вдруг Мэри. — Вы познакомились с Тернерами и все такое прочее.
— Общаться с людьми — моя профессия.
— И вы Элис видели тоже?
Я ответил утвердительно.
— И как она вам показалась?
— Мне не хотелось бы говорить это девушке, но она довольно миленькая.
— Тщеславие — не мой порок, — сказала Мэри. — Она просто красавица и очень привязана к Хью.
— Я это понял.
— Не думаю, что Элис раньше была в кого-нибудь влюблена. И живопись для нее значит почти так же много, как и для Хью.
— Он счастливчик. — Я вспомнил его разочарованные глаза на автопортрете и подумал, что, возможно, на этот раз ему повезло.
Дорога вилась между откосами из красной глины и сухим колючим кустарником.
— И сколько нам еще ехать?
— Около двух миль.
Еще десять-двенадцать минут мы серпантином поднимались в гору. Наконец дорога выровнялась. Я так внимательно следил за краем дороги, чтобы через кустарники не свалиться в пропасть, что не заметил хижины, пока не подъехал к ней почти вплотную. Это был маленький деревянный домик, стоявший на небольшой лужайке у подножия горы. Сбоку дома был пристроен навес, под которым стояла серая машина. Я посмотрел на Мэри.
— Это наша машина, — сказала она с облегчением.
Я остановил свою машину перед домом и выключил мотор. Наступила полная тишина. Одинокий ястреб летал над нами кругами, словно привязанный к невидимому столбу невидимой проволокой. Кроме ястреба никого не было видно. Мы пошли к дому по дорожке, посыпанной крупным гравием, и я удивился, как громко скрипит он под ногами.
Дверь не была заперта. Это было холостяцкое убежище, которого многие месяцы не касалась женская рука. Кухонные принадлежности, замазанные краской рабочие брюки, кисти и краски валялись на полу и на стульях. В углу комнаты на кухонном столике стояла полупустая бутылка виски. Но это было нечто и вроде ателье художника: на стенах висели акварели, напоминавшие маленькие красочные окна; через настоящее большое окно видно было бескрайнее небо.
Мэри подошла к окну и выглянула наружу. Я встал рядом. Перед нами до самого моря и дальше до горизонта простиралось голубое пространство. Сан-Маркос и его пригороды между морем и горами выглядели как географическая карта.
— Где же он? — удивленно сказала Мэри. — Может быть, пошел погулять? Ведь он не знает, что мы его ищем.
Я посмотрел на горный склон, почти отвесно спускающийся вниз со стороны окна.
— Нет. Он не гуляет, — сказал я.
На склоне из красной глины то тут, то там были разбросаны валуны. На нем ничего не росло, кроме горных кустов цвета пыли. В расщелине между двумя скалами торчала нога в мужском ботинке.
Я вышел, ничего не сказав Мэри. От дома к склону вела тропинка. Я спустился по ней. Это действительно была нога Хью. Он лежал или, вернее, висел головой вниз футах в двадцати от края обрыва. Лицо его было измазано в глине. Одна нога подогнута, вторая зацепилась между двумя валунами. Я спустился к нему и посмотрел в лицо. Правый висок разбит. Лицо тоже. Я поднял его застывшее тело. Он был мертв уже несколько часов; от него все еще исходил сильный запах виски.
Послышался звук падающих камешков. Мэри стояла на краю обрыва.
— Не спускайтесь сюда.
Она не послушала меня. Я остался стоять, где стоял, наклонившись над телом, стараясь закрыть собой его размозженную голову. Она наклонилась и посмотрела вниз. Ее глаза потемнели от боли, лицо сделалось серым и усталым. Я отодвинулся. Она обняла голову своего мертвого брата.
— Если вы потеряете сознание, я вряд ли смогу вас вынести наверх.
— Я не потеряю сознания.
Она подняла тело за плечи, чтобы заглянуть брату в лицо. Я был несколько неприятно удивлен, как много в ней неженской силы. Она осторожно пощупала пальцами раненый висок.
— Вот что его убило. Похоже, это удар кулаком.
Я наклонился и увидел округлые впадины на его черепе.
— Он, вероятно, упал, — сказала она, — и ударился головой о камни. С такой силой его никто не мог ударить.
— Боюсь, что кто-то ударил его, — заметил я. — Кто-то, кто оставил также впадины на дверной раме в его студии...
* * *
Два часа спустя я остановил машину перед художественным салоном на Рубио-стрит. Его витрины были заставлены репродукциями произведений импрессионистов и постимпрессионистов. В одной из витрин была выставлена очень плохая картина, нарисованная маслом и изображавшая прибой, застывшая и статичная, как взбитые сливки. Над салоном красовалась витиеватая вывеска «У Хилари». На двери висела более прозаичная табличка: «Закрыто».
На лестнице и в вестибюле было темно и прохладно, но это было приятно после горного солнца. Нервы мои были напряжены, глаза болели, я физически устал после того, что мы пережили на горном склоне.
Мэри открыла ключом дверь и пропустила меня в свою комнату. Она сказала, что в буфете есть виски. Я предложил сделать ей коктейль, но она отказалась. Нет, спасибо, она никогда не пьет. Дверь за ней захлопнулась. Я смешал себе виски с водой и постарался расслабиться, сев в кресло. Но я не мог. Голова раскалывалась от множества вопросов, на которые я пока не находил ответа.
...Мы позвонили шерифу из ближайшего пожарного отделения и проводили его и его помощников к месту происшествия. Они сфотографировали тело, обыскали хижину и окрестности, задали нам кучу вопросов. Мэри не упомянула о пропавшем Шардене. Я тоже.
Некоторые вопросы были выяснены, когда прибыл судебно-медицинский эксперт. Хью Вестерн умер где-то между восемью и десятью часами вечера накануне. Эксперт не мог установить время смерти точнее, не исследовав содержания пищи в желудке. Убит Хью ударом в висок. Кровоподтеки и ссадины на его голове были, видимо, следствием падения, когда его, уже убитого, сбросили с обрыва.
Его одежду специально залили виски, чтобы гибель художника выглядела как несчастный случай, произошедший по пьянке. Но убийца, скрывая следы преступления, зашел слишком далеко, перехитрив самого себя. На бутылке виски не было никаких отпечатков пальцев, даже Вестерна. Не было отпечатков пальцев и на руле его машины. Бутылка и руль были тщательно вытерты.
Я встал с кресла, когда Мэри вернулась в комнату. Она расчесала свои черные волосы и надела черное трикотажное платье, плотно облегавшее фигуру. В мозгу у меня засверлила неприятная мысль: интересно, а как бы она выглядела с бородой?
— Можно я еще раз осмотрю студию? Меня интересует его эскиз.
Она некоторое время смотрела на меня, немного нахмурившись и не понимая:
— Эскиз?
— Да, набросок бородатой леди...
Она прошла через вестибюль впереди меня, ступая очень осторожно, будто пол был непрочным и любое резкое движение могло ввергнуть ее в черную бездну. Дверь в студию все еще была не заперта. Она открыла дверь, чтобы пропустить меня, и включила свет. На мольберте ничего не было. Портрет бородатой леди исчез...
Я оторопел.
— Это вы убрали картину, Мэри?
— Нет. Меня с утра не было в студии.
— Значит, ее кто-то украл. Посмотрите, не пропало ли что-нибудь еще?
— Точно не могу сказать. Здесь такой беспорядок. — Она прошлась по комнате, разглядывая картины, висевшие или стоявшие у стен. Потом остановилась у столика в углу. — Здесь на столе стоял бронзовый слепок. Сейчас его нет.
— А что это за слепок?
— Изображение сжатого кулака. Хью сделал его по слепку с кулака этого ужасного человека, о котором я вам рассказывала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9