Том лежал под простыней, словно раздвоенная палка, выпростав безвольные руки из-под простыни. Его ладони и запястья были заклеены пластырем телесного цвета. Лицо, кроме того участка, где темнела щетина, было гораздо бледнее пластыря. Он обнажил зубы в усмешке, оттянувшей уголки рта вниз.
— Я слышал, вы провели трудную ночь, Арчер. Так вам и надо.
— Я слышал, вам пришлось потруднее.
— А теперь скажите, что так мне и надо. Подбодрите меня.
— Как вы себя чувствуете, лучше? — спросила его Роуз.
Он ответил с горьким удовлетворением: — Я чувствую себя хуже. И буду чувствовать еще хуже.
— Для вас худшее уже позади, — сказал я. — Почему бы вам не завязать?
— Легко сказать.
— Вы почти уже вылечились, когда были в клинике, — сказала Роуз. — Если бы я смогла устроить вас на пару месяцев в федеральную больницу...
— Можете не стараться. Я бы все равно принялся за старое. В этом для меня смысл жизни. Если я брошу, то мне ничего не останется, теперь-то я знаю.
— Как долго вы употребляете героин?
— Пятьсот или шестьсот лет. — Он добавил другим, помолодевшим голосом: — Сразу после средней школы. Эта девка, которую я повстречал в Вегасе... — Голос его стал неслышным, словно застрял в горле. Он беспокойно зашевелился и лег щекой на подушку, отвернувшись от Роуз, от меня и от воспоминаний. — Не будем об этом.
Роуз подошла к двери. — Пойду посмотрю, как там Карл.
Когда дверь за ней закрылась, я сказал: — Случаем не Мод помогла тебе сесть на иглу, Том?
— Вот уж нет. Она ненавидит это дело. Именно она устроила меня в клинику. Она могла бы вообще вывести меня из-под следствия.
— Это тебе так кажется.
— Я правду говорю. Она добилась того, что мне смягчили меру пресечения и определили в клинику.
— И как это ей удалось?
— У нее много друзей. Она оказывает услуги им, они оказывают услуги ей.
— Шериф тоже из числа ее друзей?
Он переменил тему разговора. — Я собирался рассказать вам об этой девчонке в Вегасе. Она была совсем молоденькая, моего возраста, но уже кололась регулярно. Я встретил ее на вечере выпускников, на котором меня попросили играть в футбол за команду их колледжа. Ребята постарше сильно выпили да и нам, молодым, кое-что перепало, а потом им захотелось, чтобы я устроил шоу с этой девчонкой. Они бросали в нас серебряные доллары, пока мы этим занимались. Мы подобрали столько серебряных долларов, что я едва дотащил их по лестнице в ее комнату. А в те дни силенок у меня хватало.
— Я помню.
— Будь они прокляты! — сказал Том в слабой ярости. — Они забавлялись со мной, как с обезьянкой, и я позволял им проделывать это со мной ради пары сотен вшивых серебряных долларов. Я сказал им, что они могут сделать со своей футбольной стипендией. К тому же, я все равно не стал бы учиться в колледже. Учеба слишком похожа на работу.
— Чем же плоха работа?
— Работают только простаки. И можете зарубить себе на носу, что Том Рика не простак. Хотите скажу, кто в итоге вылечил меня от дурацких юношеских представлений о том, что труд облагораживает человека, и прочей ерунды? Вы, и я благодарен вам за это.
— Когда же это произошло?
— Не надо меня разыгрывать, вы отлично помните тот день, когда я пришел к вам на работу. Я подумал, что если меня выслушают... но ни к чему об этом. Вы не захотели вникать в мои проблемы, да и мне расхотелось делиться ими с вами. И тогда я навсегда решил для себя, на чьей я стороне.
Он сел на кровать и, закатав рукав, продемонстрировал руку, словно следы уколов были боевыми ранами, которые я же ему и нанес.
— В тот день, когда вы меня отфутболили, я решил, что лучше быть честным наркоманом, чем лицемерным двурушником. Когда меня задержали в последний раз, я кололся два-три раза в день. И мне это нравилось, — сказал он с потухшим вызовом. — Если бы я мог прожить свою жизнь с начала, я ничего бы не изменил.
Мне стало неспокойно, подступила легкая тошнота. Стала приподниматься алкогольная пелена, окутывавшая тот полузабытый день, когда Том пришел ко мне на службу за помощью и ушел, не получив ее.
— О чем ты тогда хотел со мной поговорить, Том?
Он надолго замолчал. — Вы действительно хотите знать?
— Даже очень.
— Ладно, у меня была проблема, вернее, несколько проблем. Одна из них заключалась в героине. Я еще не окончательно пристрастился к нему, но находился на грани. Вот я и подумал, что вы посоветуете что-нибудь, скажете, куда обратиться для лечения. В общем, вы ясно сказали, куда я должен идти.
То, что я услышал, явилось для меня неожиданностью. Мне стало не по себе. Глаза Тома сверлили мое лицо. Наконец я обрел дар речи и сказал:
— А другие проблемы? Их у тебя было несколько.
— Все они были так или иначе связаны с той, главной. Героин я получал от Грантленда сколько душе угодно. Кстати, говорят, он получил свое вчера ночью. — Том постарался сказать это небрежно, однако глаза его вопросительно расширились.
— Тело Грантленда находится в подвале, в холодильной камере.
— Поделом. Он убил старую леди, свою же пациентку. Вчера я говорил вам об этом, не так ли? Или мне это только привиделось?
— Да, говорил, но тебе это только привиделось. Ту старую леди убила молодая женщина по имени Милдред Холлман. Грантленд же был только косвенным соучастником.
— Если вам это сказал он, то он лжец.
— Не он один говорил мне об этом.
— Они все лжецы! Старая леди была ранена, это точно, но она была еще жива, когда Грантленд сбросил ее с пристани. Она даже пыталась... — Том зажал рот рукой. Его глаза блуждали по стенам и углам, подобно глазам загнанного в ловушку зверя. Он откинулся на спину и натянул простыню до подбородка.
— Так что она пыталась сделать, Том? Вырваться?
В его глазах промелькнула тень, словно тень от птичьего крыла. — Об этом мы не будем говорить.
— А мне показалось, что тебе хочется.
— Уже нет. Я пытался рассказать вам о ней тогда, три года назад. Сейчас слишком поздно. Не вижу смысла ввязываться в новые неприятности. Ей-то уже не поможешь. Ее нет, она умерла.
— Твой рассказ мог бы помочь женщине, которая считает себя убийцей. Ей приходится хуже, чем тебе. Гораздо хуже. И на ее совести гораздо больше вины. Ты мог бы снять с нее часть вины.
— Стать героем, а? Чтобы домашние гордились мной? Старик всегда хотел, чтобы из меня получился герой. — Том не мог сдержать язвительной горечи. — Если я сознаюсь, что находился на пристани, значит ли это, что я являюсь, по вашей терминологии соучастником?
— Зависит от того, что ты там делал. Если ты явишься для дачи добровольных показаний, они вряд ли станут докапываться до мельчайших подробностей. Ты помог Грантленду сбросить ее в воду?
— Да нет же, черт возьми. Я вмешался, когда увидел, что она еще жива. Признаюсь, я не очень сильно вмешивался. Мне нужен был укол, и он обещал мне его сделать, если я помогу.
— И каким образом ты ему помог?
— Помог вынести ее из кабинета и положить в машину. И потом сел за руль. Он слишком нервничал, чтобы самому вести машину. И все-таки я пытался его образумить.
— Ты знаешь, почему он утопил ее?
— Он сказал, что не может позволить себе дать ей выжить. Что если случившееся в тот вечер выйдет наружу, он лишится работы. Я и прикинул, если дело приняло такой серьезный оборот, то почему бы мне не начать собственный маленький бизнес.
— Шантажировать Грантленда в обмен на наркотики?
— Вы никогда не сможете это доказать. Он мертв. И я говорю не для протокола.
— Но ты-то жив. И ты будешь говорить.
— Жив? Буду говорить?
— Ты лучше, чем сам о себе думаешь. Ты думаешь, что тебя убивает та обезьянка. А я утверждаю, что ты можешь выдрессировать эту обезьянку, посадить ее на цепь и поместить в чертов зоопарк, где ей и место. Я утверждаю, что тебя доконала та старая леди.
Его худая грудь стала вздыматься и опадать от бурного дыхания. Он ощупал грудь под простыней пальцами, словно ощущал там осязаемую тяжесть.
— О Боже, — сказал он. — Какое-то время она держалась на поверхности. Ее удерживала одежда. Она пыталась плыть. Это было самое ужасное, до сих пор не могу забыть.
— И поэтому ты пришел повидаться со мной?
— Ага, но все это ушло в канализационную трубу вместе с мыльной водой. Вы отказались меня выслушать. В полицию я боялся обратиться. И потом во мне проснулась жадность к деньгам, честно говоря. Когда я столкнулся с Карлом в клинике, и он рассказал мне всю подноготную о своей семье, в меня словно бес вселился, такая обуяла жадность. Он сказал, что семья располагает состоянием в пять миллионов долларов, и что Грантленд пришил уже несколько членов семьи, подбираясь к деньгам. И я подумал: вот он, мой настоящий большой шанс.
— Ты ошибся. Твой настоящий шанс появился только сейчас. И ты обязан воспользоваться им.
— Приходите в другой раз. Меня здесь не было.
Но он понял, что я хотел сказать. Он лежал, глядя на потолок, словно пытаясь убедиться, что там, за потолком, раскинулось небо. И ночные звезды. Как и любой человек, в котором теплилась жизнь, он хотел найти себе какое-нибудь применение.
— О'кей, Арчер. Я готов сделать заявление. Что мне терять? — Он выпростал из-под простыни руки, презрительно усмехаясь, и замахал ими, будто маленький мальчик, играющий в летчика. — Приводите окружного прокурора. Сделайте так, чтобы Остервельт сюда не совался, если можете. То, что я скажу, ему не понравится.
— Не беспокойся о нем. Он уже сходит на нет.
— Я из-за Мод беспокоюсь. — Его настроение резко упало, как это свойственно наркоманам, однако до недавнего отчаяния ему было далеко. — Господи, я никчемный сын. Как подумаю о настоящих шансах, которые я упустил, и страшных неприятностях, в которые я впутал людей, хорошо ко мне относившихся... Не хочу, чтобы Мод пострадала.
— Мне кажется, она умеет постоять за себя.
— Лучше, чем я, да? Если увидите Карла, пожалуйста, передайте ему мои извинения. Он отнесся ко мне, как брат, когда я корчился в судорогах и из каждой дырки в голове били струи, как у кита. А дырок у меня побольше, чем у большинства, не думайте, что мне это не известно. Встретите Арчера, передайте ему мой приказ.
— Какой приказ?
— Пусть простит. — Прямота, с которой это было сказано, стоила ему усилий.
— Он передает тебе то же самое, Том.
— Ладно. — Он вновь пустился в откровения. — Раз уж дело дошло до покаяний, можете также передать этой бабенке Париш мои извинения за грубость. Она неплохая бабенка, вы знаете?
— Отличная женщина.
— Не подумываете снова жениться?
— Не на ней. Место занято.
— Вам не повезло.
Том зевнул и закрыл глаза. Через минуту он уже спал. Охранник выпустил меня и рассказал, как пройти в послеоперационное отделение. По пути туда я мысленно, шаг за шагом, восстановил тот день, когда началась эта история, но началась не для меня.
Это был жаркий день раннего лета три с половиной года тому назад. Улица вибрировала, словно фольга, от тепловых волн, поднимавшихся с асфальта. За ленчем я выпил пять или шесть коктейлей с мартини, меня бросило в пот, и вообще я ощущал себя циником. Очередная попытка добиться примирения с Сью только что провалилась. Чтобы как-то компенсировать поражение, я назначил свидание молодой блондинке, имевшей связи в весьма состоятельных кругах, и договорился пойти с ней на пляж. Если удастся ей понравиться, то она устроит меня в хороший пляжный клуб на правах гостя.
Когда пришел Том, моей первой и последней мыслью было спровадить его. Я не хотел, чтобы блондинка застала меня на работе в обществе Тома с его вызывающей стрижкой, нелепой курткой, жалкой улыбочкой, шмыгающим носом и влажным страданием в отверстиях, служивших ему глазами. Я отделался от него парой ничего не значащих слов и, подтолкнув к выходу, небрежно пожал ему руку.
На то были и другие причины. Они находятся всегда. Том подвел меня, когда бросил посещать клуб мальчиков, в который я его устроил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36