– Тут он снова посмотрел на Лаворского и Чарнли, как бы говоря: «Куда вам, грешным!..»
– Я вовсе не обижен этим, – ответил Лаворский. – Надеюсь, у нас с лордом Чарнли есть другие достоинства. А кстати, я что-то давно не видел молодого Доменико.
Судя по всему, Лаворский прекрасно умел «сымпровизировать» заранее придуманную фразу в заранее продуманный момент. Наверное, он был бы хорошим театральным суфлером.
– И смею вас заверить, вы не скоро его увидите. Во всяком случае он вряд ли рискнет появиться на моей яхте. Я сообщил всем, что проверю цвет его дворянско-кастильской крови, если он еще хоть раз встретится на моем пути… Но простите меня, друзья! Это, конечно же, не слишком приятная тема. Господа Дэвис и Петерсен, ваши бокалы пусты…
– Спасибо, сэр Антони, ваше приглашение… И этот вечер… Спасибо. – Добродушный глупый Кэлверт был слишком туп, чтобы понять, что здесь происходит. – Но, к сожалению, нам пора возвращаться. На море неспокойно, мы хотели укрыть «Огненный крест» от ветра за островком. – Я приблизился к окну и отодвинул портьеру, тяжелую, как противопожарный занавес в Королевской опере. – Посмотрите, сэр Антони, я оставил включенным свет в рубке, чтобы иметь возможность отсюда следить на нашим кораблем.
– Мне очень жаль, что вы нас так рано покидаете. – В устах Ставракиса это прозвучало почти искренне. – Но мне как моряку вполне понятна ваша тревога.
Он нажал на какую-то кнопку. Дверь открылась, и в салон вошел низенький, до черноты загоревший мужчина. На рукавах его гранатового мундира сверкали золотые нашивки. Это был капитан «Шангри-Ла». Именно он сопровождал нас во время экскурсии по плавучему дворцу, и он же демонстрировал нам поломанный радиопередатчик.
– Капитан Блэйк, подайте, пожалуйста, к трапу моторную лодку. Господа Дэвис и Петерсен покидают нас.
– Простите, сэр, но им придется немного подождать.
– Почему? – Интонации Ставракиса менялись так же легко, как настроение воспитанниц пансиона благородных девиц, впервые приглашенных на бал с участием выпускников военно-морской академии.
– Опять те же проблемы, – пояснил капитан Блэйк извиняющимся тоном.
– Что, снова этот проклятый карбюратор? Да, вы были правы, капитан Блэйк, совершенно правы. Никто и никогда не заставит меня теперь купить лодку с бензиновым мотором. Ну хорошо, сообщите нам, как только устраните неисправность, и, пожалуйста, понаблюдайте за «Огненным крестом». Господин Петерсен сомневается в надежности своего якоря.
Минут пять после ухода капитана Ставракис разглагольствовал о преимуществе дизельных моторов перед бензиновыми. Одновременно с этим он заставил нас употребить очередную порцию виски. Наши протесты, впрочем, не слишком активные, были вызваны не столько чувством солидарности с последней антиалкогольной кампанией, сколько опасением, что неумеренное потребление спиртного не слишком способствует успешному проведению ночных, а тем более утренних военных действий.
Ровно в девять хозяин нажал кнопку пульта дистанционного управления, встроенного в подлокотник его кресла. Сразу же раздвинулись дверцы шкафа, за ними скрывался телевизор с неправдоподобно огромным голубым экраном. Я подумал, что, если бы эта стеклянная стена была передней стенкой гигантского аквариума и если бы досточтимый сэр Ставракис решил в нем искупаться, там вполне хватило бы места, чтобы запустить к нему для развлечения еще и пару акул.
Дед Артур не забыл обо мне. Уже вторым сообщением в телехронике новостей была моя корреспонденция. Я не сомневался в способностях телевизионных редакторов – ее интересно было слушать даже мне самому.
Драматическим тоном симпатичный директор рассказал о судьбе небольшого рыбацкого корабля «Мэри Роз», потерявшего управление и теперь терпящего бедствие где-то неподалеку. Спасательная операция должна была начаться на рассвете. Ведущий телеобозрения уверял, что будет сделано все, чтобы спасти и экипаж, и корабль, а следовательно, телезрители могут быть спокойны.
– Я бы, – прокомментировал Ставракис услышанную информацию, – запретил всем этим слабакам уходить дальше чем за сто метров от берега. Что там в последней сводке погоды? Кто-нибудь знает?
– Метеорологи обещали восьмибалльный шторм с юго-запада, – спокойным тоном сообщила Шарлотта.
– С каких это пор ты слушаешь метеосводки? – удивился Ставракис. – И вообще, разве ты слушаешь радио? А впрочем, конечно, чего не сделаешь от скуки. Бедная ты моя, бедная… Восемь баллов! И эти дураки-рыболовы в самом эпицентре шторма! Они что, не знали, какая будет погода? Раз они телеграфировали «SOS», значит, у них есть радио. Безумцы!
– Безумцы, которые, возможно, гибнут именно в эту минуту. – Тени под глазами Шарлотты, казалось, стали глубже и темнее.
Ставракис несколько секунд смотрел на нее особенно безжалостно. Все замерли. Атмосфера была накалена так, что, казалось, достаточно одной маленькой искорки – и все взорвется скандалом. Наконец хозяин с ухмылкой отвернулся. Теперь его взгляд упал на меня.
– Вот, господин Петерсен. В этом все существо женщины. Какая она жалостливая, сострадающая, как развито в ней материнское чувство… Детей нет, а вот чувств – сколько угодно. А вы женаты, господин Петерсен?
Я улыбнулся в ответ, мысленно прикидывая, что лучше: выплеснуть ему в морду виски из моего бокала или стукнуть чем-нибудь тяжелым по башке. По зрелом размышлении я предпочел третий вариант – сдержаться, поскольку, во-первых, эмоции в любом случае вредят делу, а во-вторых, мне не хотелось еще более разнообразить вечер и добираться до «Огненного креста» вплавь.
– Нет, сэр Антони, к сожалению, я не женат, – ответил пай-мальчик Петерсен.
– К сожалению? Никогда не поверю, что мужчина вашего возраста и с вашим жизненным опытом говорит это без иронии.
– Что вы, сэр, какая ирония. Мне тридцать восемь лет, но, повторяю, к сожалению, у меня нет опыта по части супружеской жизни. История банальная: те, кого выбирал я, выбирали других, и наоборот.
Это была ложь. Кое-какой опыт супружеской жизни я все же имел. Недолгий, всего лишь два месяца. Но водитель, вливший в себя, по мнению врачей, не менее бутылки виски и внезапно выехавший на своем рефрижераторе на встречную полосу, не знал, что этот опыт складывался у меня вполне удачно. На память об этом случае у меня остался вполне мужественный шрам на левой щеке. И я не любил рассказывать о его происхождении.
– А у вас есть чувство юмора, господин Петерсен, если, конечно, это не звучит для вас обидно.
Ничего себе! Ставракис, заботящийся о том, чтобы не сказать что-нибудь обидное. Это похоже на сигнал гонга, возвещающий о новом раунде.
– Послушай, Шарлотта…
– Я слушаю. – Темные глаза вопросительно взглянули на него, не ожидая, впрочем, ничего хорошего.
– Сделай милость, принеси кое-что из моей каюты.
– Но почему не горничная…
– Это слишком личное, моя дорогая. Может быть, тебе этого не понять. Ты ведь, по мнению господина Дэвиса, еще так молода… – Ставракис улыбнулся Дэвису, как бы ожидая от него поддержки. – Там… фото, которое стоит на моем ночном столике…
– Что?!
Шарлотта вдруг резко выпрямилась в кресле, кисти ее рук конвульсивно вцепились в подлокотники, словно уже в следующую секунду она собиралась вскочить с места.
В поведении Ставракиса также произошла внезапная перемена. Его ласковый и добродушный взгляд в один миг стал холодным и твердым. Он медленно, как бы желая увести все взоры в этой комнате вслед за своим, отвернулся от обнаженных рук жены. Она, сообразив, немедленно одернула задравшиеся от резкого движения рукава, но я уже заметил полосы синяков, контрастно вырисовывавшиеся на белой коже. Они выглядели как следы от браслетов, если бы браслеты применялись в качестве орудия пытки. Это не могли быть следы от ударов или от слишком сильно сжатых пальцев. Такие знаки оставляет только веревка.
Ставракис снова усмехнулся и жестом позвал слугу. Шарлотта тут же встала и, опустив голову, вышла из салона.
Случившееся было так дико, так неестественно, что на какой-то миг я засомневался, не приснилась ли мне вся эта сцена. Решающим доводом «против» было то, что, зная деда Артура, я никак не мог подозревать его в склонности держать в штате своей службы людей, спящих наяву.
Шарлотта возвратилась через несколько минут. В руке она несла фотографию размером восемнадцать на двадцать четыре. Не поднимая глаз, она подала ее хозяину и снова села в кресло, на этот раз проследив за тем, чтобы не взметнулись рукава.
– Господа, это моя жена, – провозгласил Ставракис, поднимаясь с кресла и предъявляя нам портрет. – Мадлен, моя первая жена… Тридцать лет совместной жизни… Вы правы, Петерсен, супружество не такая уж неприятная штука. Это Мадлен, господа…
Если бы во мне осталось хоть десять граммов чувства собственного достоинства, я бы свалил его на пол и побил ногами. Мало того, что он бесстыдно обнародовал, что на его ночном столике стоит фотография другой женщины, мало того, что она заставил Шарлотту принести эту фотографию, так в довершение всего он публично унижает ее! А эти следы от веревки! После такого господин Ставракис не стоил даже пули из карабина. Впрочем, в этот момент, я бы, пожалуй, расщедрился.
И все же я был совершенно бессилен. Он тонко балансировал на грани скандала, не давая ни одного прямого повода усомниться в его искренности. Комедия переходила в трагифарс, а отсюда уже был только шаг до подлинной драмы. Слеза, появившаяся на его щеке, заслуживала премии Оскара. Если бы я не был уверен, что все это от начала до конца ложь, я бы увидел перед собой старого печального и одинокого человека, который, забыв на секунду об окружающем мире, скорбно вглядывается в фотографию безвозвратно ушедшей любимой…
Может быть, если бы рядом не было Шарлотты, неподвижной, гордой, униженной, устремившей невидящий взгляд в огонь камина, я бы поверил Ставракису.
Но сейчас мне почему-то совсем не хотелось ему верить, хотя я и оставался всего лишь немым и пассивным свидетелем разыгравшейся сцены.
Однако не все были столь терпеливы, как я. Мак-Кольм вел себя гораздо честнее: почти не пытаясь скрыть свои эмоции, побледневший от злости, он встал, пробормотал какие-то слова типа извинений и пожеланий нам приятного времяпрепровождения и вышел. Банкир последовал его примеру.
Ставракис не слишком огорчился их уходом. Мне кажется, он вообще не обратил на это внимания. Странным, дрожащим шагом он добрался до своего кресла и, буквально упав в него, уставился ничего теперь не выражающим взглядом в какую-то точку на стене.
Он не поднял головы, даже когда в дверях появился капитан Блэйк с сообщением, что моторная лодка ждет нас.
* * *
Оказавшись на борту «Огненного креста», мы с Дэвисом первым делом приподняли угол ковра на полу в рулевой рубке. Здесь лежала газета, а под ней мы увидели четыре прекрасных отпечатка чьих-то подошв на тонюсеньком слое заблаговременно рассыпанной мною муки.
Все было ясно. Но на всякий случай мы все же проверили двери кают, лабораторий и машинного отделения. «Контрольки» в виде незаметных шелковых ниток были везде разорваны.
Судя по отпечаткам подошв, нам нанесли визит как минимум двое. На производство уже второго за эти сутки обыска у них было более часа. Мы потратили вдвое больше, чтобы понять, что они искали. К сожалению, безрезультатно.
– В любом случае, – заключил я, – теперь мы знаем, что бензиновые моторы не так уж безнадежны.
– Да, – согласился Дэвис, – если моторная лодка не могла отвезти нас, значит, как раз в это время она была здесь. Вот только…
– Что еще, Дэвис?
– Есть что-то еще, очень важное, но я никак не могу сформулировать…
– Сформулируете утром, Дэвис. В полночь свяжитесь с дедом Артуром и попытайтесь вытянуть из него максимум информации о людях, с которыми мы имели удовольствие познакомиться на «Шангри-Ла».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– Я вовсе не обижен этим, – ответил Лаворский. – Надеюсь, у нас с лордом Чарнли есть другие достоинства. А кстати, я что-то давно не видел молодого Доменико.
Судя по всему, Лаворский прекрасно умел «сымпровизировать» заранее придуманную фразу в заранее продуманный момент. Наверное, он был бы хорошим театральным суфлером.
– И смею вас заверить, вы не скоро его увидите. Во всяком случае он вряд ли рискнет появиться на моей яхте. Я сообщил всем, что проверю цвет его дворянско-кастильской крови, если он еще хоть раз встретится на моем пути… Но простите меня, друзья! Это, конечно же, не слишком приятная тема. Господа Дэвис и Петерсен, ваши бокалы пусты…
– Спасибо, сэр Антони, ваше приглашение… И этот вечер… Спасибо. – Добродушный глупый Кэлверт был слишком туп, чтобы понять, что здесь происходит. – Но, к сожалению, нам пора возвращаться. На море неспокойно, мы хотели укрыть «Огненный крест» от ветра за островком. – Я приблизился к окну и отодвинул портьеру, тяжелую, как противопожарный занавес в Королевской опере. – Посмотрите, сэр Антони, я оставил включенным свет в рубке, чтобы иметь возможность отсюда следить на нашим кораблем.
– Мне очень жаль, что вы нас так рано покидаете. – В устах Ставракиса это прозвучало почти искренне. – Но мне как моряку вполне понятна ваша тревога.
Он нажал на какую-то кнопку. Дверь открылась, и в салон вошел низенький, до черноты загоревший мужчина. На рукавах его гранатового мундира сверкали золотые нашивки. Это был капитан «Шангри-Ла». Именно он сопровождал нас во время экскурсии по плавучему дворцу, и он же демонстрировал нам поломанный радиопередатчик.
– Капитан Блэйк, подайте, пожалуйста, к трапу моторную лодку. Господа Дэвис и Петерсен покидают нас.
– Простите, сэр, но им придется немного подождать.
– Почему? – Интонации Ставракиса менялись так же легко, как настроение воспитанниц пансиона благородных девиц, впервые приглашенных на бал с участием выпускников военно-морской академии.
– Опять те же проблемы, – пояснил капитан Блэйк извиняющимся тоном.
– Что, снова этот проклятый карбюратор? Да, вы были правы, капитан Блэйк, совершенно правы. Никто и никогда не заставит меня теперь купить лодку с бензиновым мотором. Ну хорошо, сообщите нам, как только устраните неисправность, и, пожалуйста, понаблюдайте за «Огненным крестом». Господин Петерсен сомневается в надежности своего якоря.
Минут пять после ухода капитана Ставракис разглагольствовал о преимуществе дизельных моторов перед бензиновыми. Одновременно с этим он заставил нас употребить очередную порцию виски. Наши протесты, впрочем, не слишком активные, были вызваны не столько чувством солидарности с последней антиалкогольной кампанией, сколько опасением, что неумеренное потребление спиртного не слишком способствует успешному проведению ночных, а тем более утренних военных действий.
Ровно в девять хозяин нажал кнопку пульта дистанционного управления, встроенного в подлокотник его кресла. Сразу же раздвинулись дверцы шкафа, за ними скрывался телевизор с неправдоподобно огромным голубым экраном. Я подумал, что, если бы эта стеклянная стена была передней стенкой гигантского аквариума и если бы досточтимый сэр Ставракис решил в нем искупаться, там вполне хватило бы места, чтобы запустить к нему для развлечения еще и пару акул.
Дед Артур не забыл обо мне. Уже вторым сообщением в телехронике новостей была моя корреспонденция. Я не сомневался в способностях телевизионных редакторов – ее интересно было слушать даже мне самому.
Драматическим тоном симпатичный директор рассказал о судьбе небольшого рыбацкого корабля «Мэри Роз», потерявшего управление и теперь терпящего бедствие где-то неподалеку. Спасательная операция должна была начаться на рассвете. Ведущий телеобозрения уверял, что будет сделано все, чтобы спасти и экипаж, и корабль, а следовательно, телезрители могут быть спокойны.
– Я бы, – прокомментировал Ставракис услышанную информацию, – запретил всем этим слабакам уходить дальше чем за сто метров от берега. Что там в последней сводке погоды? Кто-нибудь знает?
– Метеорологи обещали восьмибалльный шторм с юго-запада, – спокойным тоном сообщила Шарлотта.
– С каких это пор ты слушаешь метеосводки? – удивился Ставракис. – И вообще, разве ты слушаешь радио? А впрочем, конечно, чего не сделаешь от скуки. Бедная ты моя, бедная… Восемь баллов! И эти дураки-рыболовы в самом эпицентре шторма! Они что, не знали, какая будет погода? Раз они телеграфировали «SOS», значит, у них есть радио. Безумцы!
– Безумцы, которые, возможно, гибнут именно в эту минуту. – Тени под глазами Шарлотты, казалось, стали глубже и темнее.
Ставракис несколько секунд смотрел на нее особенно безжалостно. Все замерли. Атмосфера была накалена так, что, казалось, достаточно одной маленькой искорки – и все взорвется скандалом. Наконец хозяин с ухмылкой отвернулся. Теперь его взгляд упал на меня.
– Вот, господин Петерсен. В этом все существо женщины. Какая она жалостливая, сострадающая, как развито в ней материнское чувство… Детей нет, а вот чувств – сколько угодно. А вы женаты, господин Петерсен?
Я улыбнулся в ответ, мысленно прикидывая, что лучше: выплеснуть ему в морду виски из моего бокала или стукнуть чем-нибудь тяжелым по башке. По зрелом размышлении я предпочел третий вариант – сдержаться, поскольку, во-первых, эмоции в любом случае вредят делу, а во-вторых, мне не хотелось еще более разнообразить вечер и добираться до «Огненного креста» вплавь.
– Нет, сэр Антони, к сожалению, я не женат, – ответил пай-мальчик Петерсен.
– К сожалению? Никогда не поверю, что мужчина вашего возраста и с вашим жизненным опытом говорит это без иронии.
– Что вы, сэр, какая ирония. Мне тридцать восемь лет, но, повторяю, к сожалению, у меня нет опыта по части супружеской жизни. История банальная: те, кого выбирал я, выбирали других, и наоборот.
Это была ложь. Кое-какой опыт супружеской жизни я все же имел. Недолгий, всего лишь два месяца. Но водитель, вливший в себя, по мнению врачей, не менее бутылки виски и внезапно выехавший на своем рефрижераторе на встречную полосу, не знал, что этот опыт складывался у меня вполне удачно. На память об этом случае у меня остался вполне мужественный шрам на левой щеке. И я не любил рассказывать о его происхождении.
– А у вас есть чувство юмора, господин Петерсен, если, конечно, это не звучит для вас обидно.
Ничего себе! Ставракис, заботящийся о том, чтобы не сказать что-нибудь обидное. Это похоже на сигнал гонга, возвещающий о новом раунде.
– Послушай, Шарлотта…
– Я слушаю. – Темные глаза вопросительно взглянули на него, не ожидая, впрочем, ничего хорошего.
– Сделай милость, принеси кое-что из моей каюты.
– Но почему не горничная…
– Это слишком личное, моя дорогая. Может быть, тебе этого не понять. Ты ведь, по мнению господина Дэвиса, еще так молода… – Ставракис улыбнулся Дэвису, как бы ожидая от него поддержки. – Там… фото, которое стоит на моем ночном столике…
– Что?!
Шарлотта вдруг резко выпрямилась в кресле, кисти ее рук конвульсивно вцепились в подлокотники, словно уже в следующую секунду она собиралась вскочить с места.
В поведении Ставракиса также произошла внезапная перемена. Его ласковый и добродушный взгляд в один миг стал холодным и твердым. Он медленно, как бы желая увести все взоры в этой комнате вслед за своим, отвернулся от обнаженных рук жены. Она, сообразив, немедленно одернула задравшиеся от резкого движения рукава, но я уже заметил полосы синяков, контрастно вырисовывавшиеся на белой коже. Они выглядели как следы от браслетов, если бы браслеты применялись в качестве орудия пытки. Это не могли быть следы от ударов или от слишком сильно сжатых пальцев. Такие знаки оставляет только веревка.
Ставракис снова усмехнулся и жестом позвал слугу. Шарлотта тут же встала и, опустив голову, вышла из салона.
Случившееся было так дико, так неестественно, что на какой-то миг я засомневался, не приснилась ли мне вся эта сцена. Решающим доводом «против» было то, что, зная деда Артура, я никак не мог подозревать его в склонности держать в штате своей службы людей, спящих наяву.
Шарлотта возвратилась через несколько минут. В руке она несла фотографию размером восемнадцать на двадцать четыре. Не поднимая глаз, она подала ее хозяину и снова села в кресло, на этот раз проследив за тем, чтобы не взметнулись рукава.
– Господа, это моя жена, – провозгласил Ставракис, поднимаясь с кресла и предъявляя нам портрет. – Мадлен, моя первая жена… Тридцать лет совместной жизни… Вы правы, Петерсен, супружество не такая уж неприятная штука. Это Мадлен, господа…
Если бы во мне осталось хоть десять граммов чувства собственного достоинства, я бы свалил его на пол и побил ногами. Мало того, что он бесстыдно обнародовал, что на его ночном столике стоит фотография другой женщины, мало того, что она заставил Шарлотту принести эту фотографию, так в довершение всего он публично унижает ее! А эти следы от веревки! После такого господин Ставракис не стоил даже пули из карабина. Впрочем, в этот момент, я бы, пожалуй, расщедрился.
И все же я был совершенно бессилен. Он тонко балансировал на грани скандала, не давая ни одного прямого повода усомниться в его искренности. Комедия переходила в трагифарс, а отсюда уже был только шаг до подлинной драмы. Слеза, появившаяся на его щеке, заслуживала премии Оскара. Если бы я не был уверен, что все это от начала до конца ложь, я бы увидел перед собой старого печального и одинокого человека, который, забыв на секунду об окружающем мире, скорбно вглядывается в фотографию безвозвратно ушедшей любимой…
Может быть, если бы рядом не было Шарлотты, неподвижной, гордой, униженной, устремившей невидящий взгляд в огонь камина, я бы поверил Ставракису.
Но сейчас мне почему-то совсем не хотелось ему верить, хотя я и оставался всего лишь немым и пассивным свидетелем разыгравшейся сцены.
Однако не все были столь терпеливы, как я. Мак-Кольм вел себя гораздо честнее: почти не пытаясь скрыть свои эмоции, побледневший от злости, он встал, пробормотал какие-то слова типа извинений и пожеланий нам приятного времяпрепровождения и вышел. Банкир последовал его примеру.
Ставракис не слишком огорчился их уходом. Мне кажется, он вообще не обратил на это внимания. Странным, дрожащим шагом он добрался до своего кресла и, буквально упав в него, уставился ничего теперь не выражающим взглядом в какую-то точку на стене.
Он не поднял головы, даже когда в дверях появился капитан Блэйк с сообщением, что моторная лодка ждет нас.
* * *
Оказавшись на борту «Огненного креста», мы с Дэвисом первым делом приподняли угол ковра на полу в рулевой рубке. Здесь лежала газета, а под ней мы увидели четыре прекрасных отпечатка чьих-то подошв на тонюсеньком слое заблаговременно рассыпанной мною муки.
Все было ясно. Но на всякий случай мы все же проверили двери кают, лабораторий и машинного отделения. «Контрольки» в виде незаметных шелковых ниток были везде разорваны.
Судя по отпечаткам подошв, нам нанесли визит как минимум двое. На производство уже второго за эти сутки обыска у них было более часа. Мы потратили вдвое больше, чтобы понять, что они искали. К сожалению, безрезультатно.
– В любом случае, – заключил я, – теперь мы знаем, что бензиновые моторы не так уж безнадежны.
– Да, – согласился Дэвис, – если моторная лодка не могла отвезти нас, значит, как раз в это время она была здесь. Вот только…
– Что еще, Дэвис?
– Есть что-то еще, очень важное, но я никак не могу сформулировать…
– Сформулируете утром, Дэвис. В полночь свяжитесь с дедом Артуром и попытайтесь вытянуть из него максимум информации о людях, с которыми мы имели удовольствие познакомиться на «Шангри-Ла».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44