– А вы кто такой, чтобы с нами разговаривать таким тоном? – Маленькая Ася решительно двинулась на рослого Тихоню, сжав кулаки и демонстрируя готовность к боевым действиям. Тот смерил соперника взглядом, оценил его решимость к борьбе, но испепеляющего взгляда черных Асиных глаз не испугался.
– Я? Я – Герой Советского Союза, гвардии майор воздушно-десантных войск Иван Олегович Тихоня. Брал дворец Амина, родину защищал, когда она меня об этом просила, детей ваших спасал, его вот, – Тихоня кивнул на Беркаса, – вытащил из газовой душегубки. А больше, извините, ничем не отличился, не успел, жизни не хватило... Мало, да?
– Да нет, вполне хватает на памятник в родной школе, – едко ответила Ася. – Значит, детьми укорили? А разве трудно понять, что я и Беркас – мы просто честные люди. Трудно вам в это поверить? Трудно понять, что дибаевы и удачники, которым вы, видимо, служите за хорошие деньги, – подлецы и им самое место на нарах? Это же так просто, господин Игнатов! Ничего не надо придумывать. Не надо философствовать! Надо просто встать и сказать: «Я не согласен, чтобы торжествовали эти люди». И вас поймут все! – Лицо Аси сделалось пергаментно-бледным, куда-то исчезла природная смуглость и осталась лишь чернота огромных глазищ, полыхавших решимостью и уверенностью в правоте. – А ваши поступки, господин Игнатов, увы, непонятны. Мне не нужно ваше участие! От кого вы меня спасаете? От Дибаева? Но ведь вы же меня потом опять отдадите ему на растерзание вместе с детьми? После того, как успешно выполните свое мерзкое задание... Не он ли станет управлять страной после вашего удачного выстрела? Помнится, кресло главы правительства они с Удачником там, на пленке, уже делили!
– Послушайте, господа, – вновь вмешался в разговор Фомин, – я привык делать свою работу и уважать мнение других. Я не понимаю ваш спор. Вы друг друга не убедите. Лично я нахожусь здесь почти случайно: мой отец позвал меня вместе с ним спасать Россию. Я верю в его искренность, как и в вашу тоже, – Фомин повернулся к Асе, – а значит, мы все здесь говорим на разных языках и о разных странах. Я не вижу ничего плохого, если мы разойдемся и каждый пойдет делать свое дело, то есть спасать свою Россию. В любом случае, – продолжил Фомин, – мы все тут вряд ли что-то сможем изменить. Ты ведь не откажешься от своих планов, отец?
Игнатов сделал жест, дающий всем понять, что это лишено смысла.
– Раз так, у меня предложение...
– Ну-ка, ну-ка, – заулыбался Тихоня, – что там предложит лучший снайпер современности?
Фомин сделал вид, что не заметил иронии Тихони, и продолжил:
– Я предлагаю так: мы все сегодня уходим отсюда. Сначала мы трое, а потом они. Они ведь не могут нам помешать... Нам уже никто не может помешать, кроме Него. – Фомин показал глазами вверх. – Там, во дворе, есть большой американский автомобиль.
– Он японский, Саша! – опять отметился репликой Тихоня.
– ...автомобиль. Джип, – бесстрастно продолжил Фомин. – Они могут спокойно уехать. Могут в Москву, а могут туда, где хотят! Но пусть это сами выберут... Через сутки будет уже ясный результат. И тогда вы, господа, – Фомин снова обратился в сторону Аси и Беркаса, – примете решение на новую ситуацию...
В комнате установилась тревожная тишина. Все напряженно молчали.
– Я что-то неправильно сказал? – Фомин посмотрел на отца.
Игнатов пожал плечами.
Тот понял молчание отца иначе.
– Мой русский язык?
– Меня не твой русский волнует, а суть, – пробурчал Тихоня. – Я за то, чтобы они здесь переждали. Это в их же интересах. Уедут завтра утром...
Игнатов после минутного размышления твердо произнес:
– Значит, так. Слушай мою команду. Мы трое выдвигаемся через пятнадцать минут. Джип переходит в ваше распоряжение через полчаса после того, как мы покинем этот дом. Вас выведут на трассу. Советую уехать подальше от Москвы и переждать хотя бы сутки. Впрочем, вы вправе действовать так, как считаете нужным. Пошли!.. – Игнатов жестом двинул за собой Фомина и Тихоню. Через четверть часа оба прошли во двор мимо Беркаса и Аси с большими дорожными сумками в руках. За ними шествовал Игнатов. Он остановился возле Каленина и дружелюбно произнес: – Жаль, что нет времени завершить наш давешний литературный диспут про Иуду и Христа. А может, такая возможность у нас еще будет? А, Беркас Сергеевич? Берегите вашу спутницу и пацанов. На всякий случай вот, возьмите. – Игнатов протянул Каленину маленький пистолет, тот, что Беркас видел у него в вертолете. – Нашу встречу здесь, в доме, вам скорее всего скрыть не удастся. Да и не к чему. Расскажете, когда спросят, все как есть. А про пистолет можете сказать, что, уходя, я его забыл. А вы взяли, чтобы сдать куда надо. Но применять не советую. Только в самом крайнем случае, если действительно не будет иного выхода. Стреляйте в воздух. Может, милиция прибежит, поможет. Если не понадобится – утопите в речке...
Уже закрывая за собой дверь, Игнатов услышал Асин голос и чуть-чуть задержался в дверях: – Может, отдашь эту штуку мне? – спросила она. – У меня хотя бы есть разрешение на ношение служебного оружия.
– Нет, – решительно возразил Беркас, – пусть будет у меня. Тебе, Ася, он точно не понадобится. Сделаем так! Сейчас идем к мальчишкам. Они едут с нами до ближайшей железнодорожной платформы. Маршрут для них продумай сама, а для нас я уже продумал. Ты по моему звонку идешь... короче, потом скажу... А я... может быть, попробую встретиться с шефом. Подключу его. Все! Давай собирайся, зови мальчишек.
Ася нетерпеливо щелкнула пальцами и, разглядывая пистолет, азартно проговорила:
– Была бы возможность, взяла бы эту пушку, положила бы их всех лицом на пол и держала бы так до приезда соответствующих служб...
– Поэтому обойму в пистолет я предусмотрительно не вставил, – улыбаясь всеми своими морщинами, произнес Игнатов, тихо вернувшись в комнату. – Она в джипе, в бардачке...
– Не стыдно шпионить? – покраснев, воскликнула Ася.
– Не стыдно, – спокойно возразил Игнатов. – Профессия такая. А вы, Ася Руслановна, оказывается, боец! Не завидую я вашим недругам! Ну, пока! Раньше чем через полчаса охрана вас все равно не выпустит. Вас вывезут с территории с завязанными глазами, чтобы вам в голову не пришло нагрянуть сюда вместе с батальоном спецназовцев. И будьте благоразумны! Не втягивайте в эту опасную игру детей. Надеюсь, мы еще увидимся...

Выстрел в судьбу

...Уже покидая территорию дачи и подходя к навороченной всеми видами мигалок и антенн «БМВ», Игнатов с Тихоней вполголоса обменялись репликами.
– Может, все-таки зря мы их отпускаем, а, Дмитрий Матвеевич? Поднимут шум, а его нам уже с избытком?
– С избытком, говоришь? Да нет, в нашем случае мало шума не бывает. Вчера вечером в программе «Время» сообщили, что Президент намерен быть на мероприятии в храме Христа Спасителя. Это, с одной стороны, хорошо! Значит, вся охрана будет на площади. Но в итоге Шарпей должен остаться за городом! Там, где никто не ожидает нашей атаки. Поэтому больше шума, товарищ!
Вы действуете по намеченному плану, – продолжал Игнатов. – Они должны испугаться и уговорить Президента отменить свое решение. Я очень надеюсь, что вы все сделаете грамотно, по плану. Как только поймете, что Президент не появился, тут же стремительный отход.
Михаил, – Игнатов кивнул на водителя, – как и договаривались, будет ждать тебя на Плющихе. Ребята разбегаются по одному. У них у каждого – свой маршрут. А вы ждете меня в условленном месте. Если до вечера я не появлюсь, действуйте по резервному варианту. Исчезаете из Москвы!
...Уже в машине Игнатов, вдруг вспомнив о чем-то, хлопнул себя по карману и достал мятый конверт. Он получил его от Тихони. Тот состоял в многолетней переписке с тем самым патлатым поэтом, который более двадцати лет назад покинул Советский Союз при непосредственном содействии генерала Игнатова.
Поэт стал хорошим бизнесменом, заработал большие деньги, успешно завершив в Америке опыты с биологическими штаммами, вывезенными из СССР. Но иногда его настигала прежняя страсть и он писал стихи и посылал их Игнатову. А тот по-прежнему считал их бездарными и, прочитав, забывал в ту же секунду.
Очередной опус лежал в конверте, и Игнатов решил его прочесть, заведомо ожидая очередного разочарования. Однако прочитанное его озадачило. На смятой страничке от руки было написано:
Он уехал на Запад
и молвы не боялся.
А закатное солнце
било прямо в глаза.
И черемухи запах,
этот сладостный запах,
за спиной оставался
и дурманил вокзал.
Ягодный вкус
губы вязал...
Ветер газеты листал...
Что он сказал?
Что он сказал
в миг, когда дрогнул состав?..
А потом на востоке
нет бы – солнцу очнуться,
нет бы – солнцу взорваться
и поджечь горизонт.
Он – в последнем вагоне.
Он бы мог и вернуться.
И остаться в России,
да уже не резон.
Людный вокзал
тоже гадал...
Было похоже на стон:
«Что он сказал?
Что ж он сказал
в миг, когда вздрогнул вагон?»
Все начнется сначала.
Будут деньги и слава,
и размашистый «боинг»
станет верным конем.
И одна только знала,
на ступеньках вокзала,
та нескладная дама
знала правду о нем...
Гулок и пуст
грязный перрон...
Резко сменился сюжет.
Слышится хруст:
тронул вагон.
Только вот зрителя нет!
Знала, что врет,
знала, что пьет,
знала, что все это бред!
Знала, что он
спрыгнуть хотел...
Только вот – зрителей нет.
Но черемухи запах,
как небесная сила,
снова вырвался к людям
и накрыл перегон.
Стало ясно, что запил,
что давно не мессия,
что не нужен России
ни теперь, ни потом.
Что он сказал,
руки сложив
в замысловатый замок?
Взял и послал!
Просто послал!
Всех, кого мог и не мог...
– На! Прочти! – Игнатов протянул стихи Тихоне, сидевшему рядом с водителем на переднем сиденье. Тот долго вчитывался в текст, а затем, соорудив мрачное лицо, прочел стихи вслух.
– Не понял я, Дмитрий Матвеевич... О чем это он, друг наш американский? Почему все так ждали каких-то слов? И почему он их всех послал?
– А ты вот почему все ждешь, что я скажу?
– Так вы же мой командир! И потом – вы же меня не посылаете.
– Еще как посылает! – неожиданно вмешался в разговор Фомин. – Он даже не спрашивает тебя, хочешь ли ты гоняться за этим Шарпеем! Хочешь ли ты стрелять! Я, к примеру, в своей новой жизни никогда не стрелял в человека...
При этих словах челюсть Тихони буквально рухнула вниз, и он застыл с открытым от изумления ртом, а Игнатов настороженно посмотрел на сына.
– Я стрелял в мишень, – невозмутимо пояснил Фомин, – в голову там или в сердце. Всегда стрелял за деньги и никого не убил за идею! Я никогда не спрашивал, в кого я стреляю и за что. Если бы я в это вдумывался, то сошел бы с ума на втором выстреле. А у меня их – результативных – сто одиннадцать! А вот вы всегда целитесь в идейного врага! Вы всегда стреляете в судьбу. Трудно вам... Вот вы и мучаетесь, вопросы задаете, мессию ищете. А он взял и послал вас вместе с вашими идеями... Допытываетесь, зачем он уезжает, зачем родину бросает? А может, вы все ему надоели со своими вопросами дурацкими? Вот он вас всех и послал подальше! И правильно сделал...
– Ну ты даешь, – только и нашелся что сказать в ответ Тихоня. – Так ты, если что, в Шарпея, к примеру, не стал бы стрелять?
– Из-за ваших идей – не стал бы. А если и стал бы, то только потому, что получил от вас свободу. Вы мне уже заплатили, очень щедро.
– Александр! Ты спятил!!! – Игнатов сорвался на крик. – Что ты несешь? Я же тебе объяснил, почему мы все это делаем!
– А я не уверен, что ты прав, отец. И поэтому ничего не думаю про вашего Шарпея. Он у меня... сто двенадцатый. Вот пусть так и останется в моем списке – просто сто двенадцатый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49