У нас есть немного золота, которое вручила нам фрау Шметтерлинг, благодаря ему мы можем сесть на поезд, который увезет нас в Прагу, где мы и расстаемся. Эльвира с Вилке уедет в Англию. По-прежнему опустошенный душевно, лишенный воли, я предоставляю Кларе принимать решение. Из Праги мы едем на поезде в Берлин, где пользуемся гостеприимством моего брата Вольфганга. Он восторгается обаянием и хорошим воспитанием моей «невесты-англичанки». Вскоре нас захватывает светская жизнь. Каждому хочется послушать рассказ о наших приключениях. Я достаточно пришел в себя, чтобы искусно притворяться и убедительно рассказывать о страданиях и разрушениях, свидетелем которых я был. Меня просят написать статья, которые затем объединяют в нелепую книжицу, озаглавленную «Стодневная осада: последние месяцы Майренбурга (из личных впечатлений)». Я не упоминаю в ней ничего, что действительно для меня важно, но, несмотря на это, на какое-то время становлюсь героем дня. Низость Хольцхаммера становится предметом обсуждения многочисленных изданий. Его "называют убийцей Майренбурга. Вероломство Австро-Венгрии потрясло весь цивилизованный мир. Но Хольцхаммер правит, Бадехофф-Красни в ссылке, а дипломаты постепенно возобновляют свою плодотворную деятельность, обещая Европе еще несколько мирных лет. Но Майренбурга больше нет. По интересующему меня вопросу ходят многочисленные слухи, но я по-прежнему не знаю, что сталось с Алисой. Я готов выслушивать любого сплетника, любые пересуды. Никогда не будет существовать ничего подобного борделю на Розенштрассе, потому что не будет больше другого Майренбурга, столь прелестного, дышащего историей. Благодаря психоанализу мы стали слишком хорошо понимать самих себя. Мы переживаем эпоху великого излечения, как будто можно излечить человеческую жадность. Это не так. Но не нужно так осуждать тех, кто проявляет жадность. Достаточно остерегаться их. Не жадность — зло. Зло заключается в манипулировании другими ради удовлетворения этой жадности. Вот это настоящее преступление. Ты слышишь меня, Пападакис? Он по-прежнему здесь, прячется в тени, шаркая ногами.
Прочтешь ли ты когда-нибудь это, Алиса? Или ты погибла вместе с другими в Майренбурге? Я так и не смог тебя отыскать. Мы надеялись получить хоть какие-нибудь известия о леди Кромах из Лондона и Дублина, но она туда не возвращалась. Кое-кто утверждал, что она сменила имя, чтобы избежать некоторых скандалов, и, возможно, обосновалась в Париже. Но в Париже мы ее тоже не обнаружили. Так же как не нашли и княгиню Полякову, о которой мы слышали, будто она отправилась в Индию. Поговаривали, что когда войска Хольцхаммера добрались до Розенштрассе 19 декабря 1897 года, Полякова была в машине своего бывшего любовника и сама отправила наемников в бордель. Воображаю, как болгары набросились на девиц. («Позднее нашли лишь кучу окровавленных кружев».) Бэби плачет, как имела обыкновение говорить о ней леди Кромах. Бэби сердится. Раканаспиа был убит, вероятно, австрийцами. Графу Белозерскому, несмотря на ранение, удалось вернуться в Киев, где он живет по-прежнему и посвящает свои литературные произведения описанию фабрик. Бэби плачет. Мы пропали. Брошенные, покинутые. Все, что могло нас поддержать, старится и умирает. Что бы мы только сейчас не дали, чтобы возвратить то чувство уверенности и внимание окружающих к себе, которые были в детстве. Клара привыкла к особенностям речи леди Кромах. Но она не могла выносить прозвище «Бэби». «Рано или поздно, — говорила она мне, — плач младенца становится невыносим для слуха взрослых».
Я долго не видел фрау Шметтерлинг. Клара, устав от моих трогательных поисков неуловимой Алисы, возвратилась, уже одна, в Германию. Ожидая поезда на перроне, она заявила мне: «Я всегда буду любить тебя, Рикки, таким, какой ты есть, и таким, каким ты можешь стать. Но я знаю, что ты влюблен в мираж, в призрак, к тому же потерянный призрак. Что бы произошло с тобой, если бы ты ее нашел, если бы Майренбург не был уничтожен? Что бы с тобой было, если бы она осталась с тобой? Ты мне говорил об этом сам. Ты это знаешь, но не хочешь сделать из этого выводы. А это уже называется помешательством».
Честная Клара уехала, а я остался один, одержимый единственной идеей, которая захватила все мое существо и отняла у меня все, что еще оставалось после вероломного поступка Алисы. Она была моим вторым «я». Город исчез. Ей было бы теперь пятьдесят семь лет. Фрау Шметтерлинг обосновалась в Дрездене, став хозяйкой обычного пансиона, где живут одинокие мужчины средней руки. Я напомнил ей об ужасных днях, проведенных в Майренбурге. «Да, — сказала она. — Это было кошмарно. Мне удалось спасти лишь соусник из всех фарфоровых сервизов, которые я собирала столько лет».
Я спросил у нее, слышала ли она что-нибудь о моей Алисе. «Нет, — ответила она. — Если только это речь шла не о той, что вышла замуж за какого-то швейцарца. Я полагаю, она была убита. Надеюсь, что эти мерзавцы не насиловали ее». Фрау Шметтерлинг пыталась защитить своих девушек от посягательства солдат и в конце концов покинула Майренбург в сопровождении Рене и Труди, чтобы присоединиться в Англии к Вилке. На какое-то время они перебрались в Америку, но не смогли там остаться. Большинство девиц не имело возможности сбежать из Майренбурга, и заведение быстро превратилось в обычный солдатский бордель. Все, что оставалось ценного, было тут же украдено. «Я узнала, что одна девушка была убита, — рассказывала мне постаревшая фрау Шметтерлинг. — Вы помните Долли? Об этом мне рассказала Наталия. Я встретила ее как-то в Кёльне около театра. Она продавала цветы. Когда она меня увидела, то уронила всю корзину, бросившись мне на шею!» Фрау Шметтерлинг залилась смехом, но постепенно вновь посерьезнела. «Это она мне сказала про Долли. Солдаты жестоко истребляли все утонченное, все, что было хоть сколько-то красиво. Они были неспособны понять, что означала комната с лошадкой-качалкой. Они все просто-напросто крушили. Они застрелили акробата. Того друга «месье». Подлецы!»
Наталия осталась, как она объяснила фрау Шметтерлинг, в надежде прийти ей на смену, «унаследовать» бордель, стать его хозяйкой, когда все успокоится. Остальные проститутки поддержали эту идею. Но Хольцхаммер приказал снести все уцелевшие здания. «В конце концов, им остается только поблагодарить судьбу, что им позволили выскочить из дому, захватив кое-какую одежду. Наталия ушла с болгарским офицером, который возвращался домой. Он плохо обращался с ней. Ей удалось убежать от него в Будапеште во время пересадки. Позже она вышла замуж. У нее все сложилось неплохо. У ее мужа в Кёльне крупная фирма, связанная с продажей цветов, у них двое маленьких сыновей. Каролине Вакареску тоже удалось бежать, но я не знаю как. Она вышла замуж за американца и уехала с ним в штат Огайо, но теперь, я думаю, живет в Калифорнии. Вы знаете, что Эльвира учится в университете в Мюнхене. Она еще вспоминает вас, как вы несли ее на плечах». Фрау Шметтерлинг подмигнула мне, и я узнал ее доброе настроение, постоянно свойственное ей прежде. «А она вам нравилась. Это ведь ваш тип». Смеясь, я отвечаю ей, что женщины моложе двадцати пяти лет перестали интересовать меня с тех пор, как разрушен Майренбург. «Ну а что касается того воздухоплавателя — чеха?» Она думала, что скорее всего он пытался улететь на шаре, но его подстрелили. Гораздо позже я слышал, как говорили, будто бы он сражался под вымышленным именем с австрийцами на самолете собственной конструкции и был убит в 1915 году. По сведениям из другого источника, он умер в Сибири вместе со своими товарищами из Чехословацкого легиона.
Фрау Шметтерлинг заставила меня поглотить обильный обед, потом показала мне своих новых собак, двух дворняг. Когда я уходил от нее, она обняла меня и посоветовала позаботиться о своем здоровье. «Какой позор, что вы не можете снова влюбиться в женщину! Вы ошибаетесь, если думаете, что другая женщина не может стать достойной преемницей. Ах, как это свойственно мужчинам». Я покачал головой. «Я недостаточно уважал ее. Я так хотел скрыть от нее мотивы своих поступков, что навсегда потерял ее». Но эти слова только рассердили фрау Шметтерлинг. «Понимайте это как вам заблагорассудится, Рикки. Но могу вам сказать одно: вы совратили дитя и поплатились за это. — Она пожала плечами. — И она, несомненно, оставалась бы ребенком всегда рядом с таким мужчиной, как вы. Да, ребенком. И она продолжает им быть, если и вправду вышла замуж за какого-то швейцарца. Пользуйтесь молодостью, пока она дана вам, но никогда не совершайте ошибки, стремясь держать ее взаперти. Так ведут себя жадные люди, Рикки. И поэтому, мальчик мой, это никогда не кончается добром». Фрау и теперь живет в Дрездене. Раз в два года мы посылаем друг другу открытки. Принц Бадехофф-Красни окончил свои дни километрах в тридцати отсюда, чуть выше по побережью. Фон Ландофф был убит, уступив место губернатора Хольцхаммеру. Капитан Менкен погиб в переулке Папенгассе, стреляя в солдат, которые внезапно выскочили на набережную. А княгиня Полякова? Умерла ли она в Майренбурге? Фрау Шметтерлинг писала, что, должно быть, так и случилось, она не могла вспомнить, находилась ли Полякова вместе с Хольцхаммером, когда захватили бордель. Но вспоминала, что именно это говорили другие. «Лично я бы предпочла, чтобы она погибла при обстреле».
Алиса. Моя Александра. Моя маленькая школьница. Твое такое нежное тело утратило свою теплоту. Твои запахи выветрились. Я вижу тебя на красно-золотом воздушном шаре, который несет к серебристому солнечному диску. Я бы так хотел, чтобы ты целовала мою щеку, выглядывая из корзины шара и, обнаружив пепелища и едва различимые развалины, кричала: «Смотри! Мост Радота! Как ужасно! А там собор! Вот и Розенштрассе! Салют, Рикки!» Трудно писать. Сегодня днем как-то темновато. Надо сказать Пападакису, чтобы он зажег лампу. Клара вышла замуж. У нее ресторан в Льеже, и она неплохо с этим справляется, хотя жалуется, что муж у нее пьяница. Она любила меня. Она обещала, что будет любить меня всегда, но говорила, что должна заняться устройством своих дел. Я понял. Я провел столько лет, погрязнув в цинизме, преследуя свою мечту, обвиняя других в том, что они разбили ее. И все-таки я ее больше не нашел. Ее унесло чудовищным отливом. Она стала просто призраком. Одинаковые шпили сверкают на солнце в этот послеполуденный час. Мы проходим мимо, направляясь к белым стенам. Сейчас мы перекусим. На Фальфнерсаллее в ресторане Шмидта. Я жду ее, потягивая абсент, сидя на террасе напротив моста Радота. Мы обходим портных и ювелирные лавки. Хлыст поднимается и опускается. Словно издалека доносится вопль возбуждения. Улыбка леди Кромах заманивает предателя в собственную ловушку. Клара любила меня. Тот последний нежный поцелуй. Александра. Это был удар ниже пояса. Ушиб еще болит. Правая рука начинает дрожать. Нужно, чтобы Пападакис принес еще вина. Море слишком сильно сверкает. Я могу возвратиться в Майренбург в любой момент, когда только захочу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Прочтешь ли ты когда-нибудь это, Алиса? Или ты погибла вместе с другими в Майренбурге? Я так и не смог тебя отыскать. Мы надеялись получить хоть какие-нибудь известия о леди Кромах из Лондона и Дублина, но она туда не возвращалась. Кое-кто утверждал, что она сменила имя, чтобы избежать некоторых скандалов, и, возможно, обосновалась в Париже. Но в Париже мы ее тоже не обнаружили. Так же как не нашли и княгиню Полякову, о которой мы слышали, будто она отправилась в Индию. Поговаривали, что когда войска Хольцхаммера добрались до Розенштрассе 19 декабря 1897 года, Полякова была в машине своего бывшего любовника и сама отправила наемников в бордель. Воображаю, как болгары набросились на девиц. («Позднее нашли лишь кучу окровавленных кружев».) Бэби плачет, как имела обыкновение говорить о ней леди Кромах. Бэби сердится. Раканаспиа был убит, вероятно, австрийцами. Графу Белозерскому, несмотря на ранение, удалось вернуться в Киев, где он живет по-прежнему и посвящает свои литературные произведения описанию фабрик. Бэби плачет. Мы пропали. Брошенные, покинутые. Все, что могло нас поддержать, старится и умирает. Что бы мы только сейчас не дали, чтобы возвратить то чувство уверенности и внимание окружающих к себе, которые были в детстве. Клара привыкла к особенностям речи леди Кромах. Но она не могла выносить прозвище «Бэби». «Рано или поздно, — говорила она мне, — плач младенца становится невыносим для слуха взрослых».
Я долго не видел фрау Шметтерлинг. Клара, устав от моих трогательных поисков неуловимой Алисы, возвратилась, уже одна, в Германию. Ожидая поезда на перроне, она заявила мне: «Я всегда буду любить тебя, Рикки, таким, какой ты есть, и таким, каким ты можешь стать. Но я знаю, что ты влюблен в мираж, в призрак, к тому же потерянный призрак. Что бы произошло с тобой, если бы ты ее нашел, если бы Майренбург не был уничтожен? Что бы с тобой было, если бы она осталась с тобой? Ты мне говорил об этом сам. Ты это знаешь, но не хочешь сделать из этого выводы. А это уже называется помешательством».
Честная Клара уехала, а я остался один, одержимый единственной идеей, которая захватила все мое существо и отняла у меня все, что еще оставалось после вероломного поступка Алисы. Она была моим вторым «я». Город исчез. Ей было бы теперь пятьдесят семь лет. Фрау Шметтерлинг обосновалась в Дрездене, став хозяйкой обычного пансиона, где живут одинокие мужчины средней руки. Я напомнил ей об ужасных днях, проведенных в Майренбурге. «Да, — сказала она. — Это было кошмарно. Мне удалось спасти лишь соусник из всех фарфоровых сервизов, которые я собирала столько лет».
Я спросил у нее, слышала ли она что-нибудь о моей Алисе. «Нет, — ответила она. — Если только это речь шла не о той, что вышла замуж за какого-то швейцарца. Я полагаю, она была убита. Надеюсь, что эти мерзавцы не насиловали ее». Фрау Шметтерлинг пыталась защитить своих девушек от посягательства солдат и в конце концов покинула Майренбург в сопровождении Рене и Труди, чтобы присоединиться в Англии к Вилке. На какое-то время они перебрались в Америку, но не смогли там остаться. Большинство девиц не имело возможности сбежать из Майренбурга, и заведение быстро превратилось в обычный солдатский бордель. Все, что оставалось ценного, было тут же украдено. «Я узнала, что одна девушка была убита, — рассказывала мне постаревшая фрау Шметтерлинг. — Вы помните Долли? Об этом мне рассказала Наталия. Я встретила ее как-то в Кёльне около театра. Она продавала цветы. Когда она меня увидела, то уронила всю корзину, бросившись мне на шею!» Фрау Шметтерлинг залилась смехом, но постепенно вновь посерьезнела. «Это она мне сказала про Долли. Солдаты жестоко истребляли все утонченное, все, что было хоть сколько-то красиво. Они были неспособны понять, что означала комната с лошадкой-качалкой. Они все просто-напросто крушили. Они застрелили акробата. Того друга «месье». Подлецы!»
Наталия осталась, как она объяснила фрау Шметтерлинг, в надежде прийти ей на смену, «унаследовать» бордель, стать его хозяйкой, когда все успокоится. Остальные проститутки поддержали эту идею. Но Хольцхаммер приказал снести все уцелевшие здания. «В конце концов, им остается только поблагодарить судьбу, что им позволили выскочить из дому, захватив кое-какую одежду. Наталия ушла с болгарским офицером, который возвращался домой. Он плохо обращался с ней. Ей удалось убежать от него в Будапеште во время пересадки. Позже она вышла замуж. У нее все сложилось неплохо. У ее мужа в Кёльне крупная фирма, связанная с продажей цветов, у них двое маленьких сыновей. Каролине Вакареску тоже удалось бежать, но я не знаю как. Она вышла замуж за американца и уехала с ним в штат Огайо, но теперь, я думаю, живет в Калифорнии. Вы знаете, что Эльвира учится в университете в Мюнхене. Она еще вспоминает вас, как вы несли ее на плечах». Фрау Шметтерлинг подмигнула мне, и я узнал ее доброе настроение, постоянно свойственное ей прежде. «А она вам нравилась. Это ведь ваш тип». Смеясь, я отвечаю ей, что женщины моложе двадцати пяти лет перестали интересовать меня с тех пор, как разрушен Майренбург. «Ну а что касается того воздухоплавателя — чеха?» Она думала, что скорее всего он пытался улететь на шаре, но его подстрелили. Гораздо позже я слышал, как говорили, будто бы он сражался под вымышленным именем с австрийцами на самолете собственной конструкции и был убит в 1915 году. По сведениям из другого источника, он умер в Сибири вместе со своими товарищами из Чехословацкого легиона.
Фрау Шметтерлинг заставила меня поглотить обильный обед, потом показала мне своих новых собак, двух дворняг. Когда я уходил от нее, она обняла меня и посоветовала позаботиться о своем здоровье. «Какой позор, что вы не можете снова влюбиться в женщину! Вы ошибаетесь, если думаете, что другая женщина не может стать достойной преемницей. Ах, как это свойственно мужчинам». Я покачал головой. «Я недостаточно уважал ее. Я так хотел скрыть от нее мотивы своих поступков, что навсегда потерял ее». Но эти слова только рассердили фрау Шметтерлинг. «Понимайте это как вам заблагорассудится, Рикки. Но могу вам сказать одно: вы совратили дитя и поплатились за это. — Она пожала плечами. — И она, несомненно, оставалась бы ребенком всегда рядом с таким мужчиной, как вы. Да, ребенком. И она продолжает им быть, если и вправду вышла замуж за какого-то швейцарца. Пользуйтесь молодостью, пока она дана вам, но никогда не совершайте ошибки, стремясь держать ее взаперти. Так ведут себя жадные люди, Рикки. И поэтому, мальчик мой, это никогда не кончается добром». Фрау и теперь живет в Дрездене. Раз в два года мы посылаем друг другу открытки. Принц Бадехофф-Красни окончил свои дни километрах в тридцати отсюда, чуть выше по побережью. Фон Ландофф был убит, уступив место губернатора Хольцхаммеру. Капитан Менкен погиб в переулке Папенгассе, стреляя в солдат, которые внезапно выскочили на набережную. А княгиня Полякова? Умерла ли она в Майренбурге? Фрау Шметтерлинг писала, что, должно быть, так и случилось, она не могла вспомнить, находилась ли Полякова вместе с Хольцхаммером, когда захватили бордель. Но вспоминала, что именно это говорили другие. «Лично я бы предпочла, чтобы она погибла при обстреле».
Алиса. Моя Александра. Моя маленькая школьница. Твое такое нежное тело утратило свою теплоту. Твои запахи выветрились. Я вижу тебя на красно-золотом воздушном шаре, который несет к серебристому солнечному диску. Я бы так хотел, чтобы ты целовала мою щеку, выглядывая из корзины шара и, обнаружив пепелища и едва различимые развалины, кричала: «Смотри! Мост Радота! Как ужасно! А там собор! Вот и Розенштрассе! Салют, Рикки!» Трудно писать. Сегодня днем как-то темновато. Надо сказать Пападакису, чтобы он зажег лампу. Клара вышла замуж. У нее ресторан в Льеже, и она неплохо с этим справляется, хотя жалуется, что муж у нее пьяница. Она любила меня. Она обещала, что будет любить меня всегда, но говорила, что должна заняться устройством своих дел. Я понял. Я провел столько лет, погрязнув в цинизме, преследуя свою мечту, обвиняя других в том, что они разбили ее. И все-таки я ее больше не нашел. Ее унесло чудовищным отливом. Она стала просто призраком. Одинаковые шпили сверкают на солнце в этот послеполуденный час. Мы проходим мимо, направляясь к белым стенам. Сейчас мы перекусим. На Фальфнерсаллее в ресторане Шмидта. Я жду ее, потягивая абсент, сидя на террасе напротив моста Радота. Мы обходим портных и ювелирные лавки. Хлыст поднимается и опускается. Словно издалека доносится вопль возбуждения. Улыбка леди Кромах заманивает предателя в собственную ловушку. Клара любила меня. Тот последний нежный поцелуй. Александра. Это был удар ниже пояса. Ушиб еще болит. Правая рука начинает дрожать. Нужно, чтобы Пападакис принес еще вина. Море слишком сильно сверкает. Я могу возвратиться в Майренбург в любой момент, когда только захочу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36