Теперь отцу не надо было подниматься на второй этаж, здесь ему было удобнее. Через широкое окно он мог смотреть на улицу, рядом стоял телевизор, из кухни доносились манящие ароматы готовящейся еды. Правда, здесь было дальше до уборной, но, если с ним все время оставалась сиделка, он, наверное, все равно по привычке пользовался уткой.
Эмиль вошел тихо, ему не хотелось беспокоить отца.
Голова старика покоилась на подушке, вид у него был неважный. Лицо заострилось, цвет седых волос напоминал цвет снега во дворе. Казалось, он спокойно спит, несмотря на подставку с раствором для внутривенных вливаний и кислородную подушку, от которой тянулась прикрепленная к носу трубка. От шагов Эмиля пол заскрипел, он застыл на месте. Отец слегка повернул голову, открыл глаза. Он еще ничего не сказал, казалось, даже не успел узнать сына, но уже улыбнулся. Неважно, кто к нему заглянул на огонек, улыбка Альберта предназначалась каждому, кто решил его навестить. Даже если бы сама смерть вторглась к нему с таким же шумом, подумал Эмиль Санк-Марс, у отца нашлась бы улыбка и для нее.
Отец несколько раз быстро моргнул, как будто хотел лучше разглядеть вошедшего.
– Это ты, детектив? – спросил старик. – Таким высоким можешь быть только ты.
– Да, папа, это я. Ну, как ты?
– Сонный. А так – ничего. Подойди поближе, Эмиль.
У Альберта не хватило сил поднять руку, чтобы обменяться с сыном рукопожатием. Эмиль склонился над отцом и поцеловал его в щеку, потом взял за руку. Через несколько минут он почувствовал, что к старику после сна возвращаются силы. Большая, костлявая рука сжимала его руку, они застыли так минут на десять, потом Эмиль встал и снял наконец зимнюю куртку.
Он зашел на кухню и увидел там сиделку, раскладывавшую пасьянс. Она не заметила, как он вошел. Когда Санк-Марс был еще мальчиком, в отцовском доме карточные игры всегда были под запретом, он вспомнил об этом и хотел уже было одернуть сиделку, но вовремя спохватился. Его замечание прозвучало бы просто глупо, да и отец вполне мог бы на него за это рассердиться – ведь не все запреты его молодости прошли проверку временем. На самом деле их осталось совсем немного. Санк-Марс заварил чай себе и отцу и отнес чайничек с чашками в комнату на серебряном подносе. Это вызвало в нем печальные воспоминания другого рода, потому что перед ним вдруг всплыл образ матери, которая всегда приносила мужу чай на этом же подносе. Она скончалась уже больше десяти лет назад.
– Папа, я принес чай.
– Прекрасно!
Санк-Марс нажал на рычаг, поднимавший изголовье кровати, отец оказался почти в сидячем положении, потом подвинул к кровати свой стул. Он разлил чай по чашкам, и оба мужчины стали неспешно его потягивать в знакомой уютной атмосфере старого дома.
– Эмиль, – начал Альберт Санк-Марс, – я хотел тебе кое-что сказать.
Французский язык всегда составлял важную часть жизни Альберта. Он, конечно, прекрасно знал местный его диалект, но очень следил за хорошей дикцией, правильным произношением и подбором самых точных слов. Эта привычка прочно укоренилась в нем за долгую жизнь, не изменил он ей и теперь. Голос его был слаб и глуховат, он часто делал паузы, чтобы не сбить дыхание, но каждое слово выговаривал отчетливо и точно, оттеняя каждый звук, и с предельной ясностью выражал свою мысль. Санк-Марс подумал, что одной его дикции должно было быть достаточно, чтобы попасть в рай.
– Мне тоже хотелось тебе что-то сказать, папа, – ответил он отцу.
– Сначала – моя очередь, – сказал старик. – Я собирался это сделать со смерти твоей матери. Но ты, Эмиль, слишком сильно горевал на похоронах, был таким же потерянным и подавленным, как и я. Мы редко думаем так о себе, но тогда я понял, что, когда придет моя очередь, ты тоже очень расстроишься. Так уж мир устроен, но когда ты отец, легко забыть, что это значит для сына.
– Да, папа, я буду сильно горевать. Я и сейчас уже печалюсь. Ничего не могу с этим поделать и бороться с этим не могу. Но, понимаешь, когда у тебя горе, ты горюешь по другим. Это со временем проходит. Я не забуду тебя никогда, но от горя когда-нибудь оправлюсь.
– Да, да, – нетерпеливо повторил Альберт, – ты всегда пытаешься делать выводы, детектив, это одна из твоих ошибок.
Санк-Марс улыбнулся. Душа отца даже на пороге кончины ничем не отличалась от души младенца.
– Продолжай, папа. Обещаю больше тебя не перебивать.
– Спасибо. Я много раз говорил тебе, Эмиль, что мне хотелось стать священником. Я и тебя уговаривал пойти в священники. Мне хотелось, чтобы тебе на долю выпала такая жизнь, в которой мне было отказано.
Санк-Марс уже много раз слышал эту историю. Осуществить свое призвание отцу помешала война. Он решил принять в ней участие, поскольку таков был его нравственный выбор, реакция на пожар разгоревшейся в Европе трагедии, хотя в Квебеке его многие не понимали. Вернулся он до окончания войны, потому что был ранен, хоть и не в сражении. Его младший брат уже учился в семинарии, отец постоянно хворал, и ему пришлось кормить всю семью. Вскоре Альберт влюбился и женился, потому что его невеста уже ждала ребенка.
– Когда мама твоя от нас ушла – не знаю, почему это раньше до меня не доходило, – я понял, что всю жизнь говорил тебе грубости.
– Папа…
– Ты же обещал мне. – Альберт откинулся на подушки.
– Прости. Продолжай.
– Так что же, получается, что мне было бы лучше стать священником? Как это понимать? Разве должна была моя жена считать, что наш с ней брак стал для меня слабым подобием церкви? Или мой сын должен был думать, что лучше бы он не родился?
Санк-Марс так пристально и долго смотрел отцу в глаза, что тот первым отвел взгляд в сторону.
– Жизнь, которую я прожил, – сказал Альберт Санк-Марс, снова собравшись с силами, – была такой, какую предначертал мне Господь, она оказалась гораздо лучше, чем та, которую я сам себе мог представить. Господь благословил меня женой и сыном. Я не заслуживал такого счастья.
Санк-Марс коснулся щеки отца и смахнул большим пальцем выкатившуюся из глаза слезу. Почувствовав, что справился с охватившими его чувствами, он склонился к отцу, чтобы сказать ему, что собирался, не растворив силу слов ни в горе, ни в волнении. Он прошептал отцу на ухо:
– Ты – мой отец. Я прожил жизнь совсем не так, как ты, но ты всегда вел меня по ней. Я люблю тебя. Спасибо тебе.
Через несколько минут, когда сиделка убрала чашки, Альберт сделал сыну жест рукой, привлекая его внимание.
– Мне нужно, детектив, чтобы ты сделал своему старику еще одно одолжение.
– Что ты хочешь, папа, чтобы я для тебя сделал?
– Мне нужно, чтобы ты поработал детективом для меня.
Санк-Марс слегка опешил.
– Зачем? У тебя что-то пропало? Тебя ограбили?
– Эмиль, я благодарю Бога за то, что ты не стал священником. Церковь в наши дни переживает не лучшие свои времена. Я рад, что ты, как и я, остаешься в лоне матери-церкви, поддерживаешь ее, но какое это, должно быть, удручающее место для священнослужителя! И здесь в округе так мало священников. Во многих приходах их вообще нет. А в других остались только пройдохи. Эмиль, время мое выходит. Когда настанет час соборования, мне хочется услышать слова человека, который в них верит. Я хотел бы услышать их от Божьего человека, а не от растлителя несовершеннолетних. Так что, Эмиль, сослужи и мне службу – поколеси по нашей округе, найди мне ближайшего священника, который бы соответствовал своему сану.
– Соответствовал сану? – не понял сын.
– Который бы меня не обидел. Мне бы не хотелось в последние минуты жизни бранить священника. Или прикусить себе язык, чтобы этого не сделать. Я хочу, чтобы меня успокоила искренность доброго человека, а не огорчила его глупость.
Санк-Марс кивнул. Он все понял.
– Я найду тебе священника, папа.
– Спасибо тебе, детектив. Это будет нелегко. Такого человека сможешь найти мне только ты. Ты ведь знаешь, что я горжусь своим сыном-детективом, правда?
Санк-Марс нежно сжал руку отца обеими руками.
– Когда ты в первый раз назвал меня детективом, папа, мне послышалась в твоем тоне нотка пренебрежения. Не переживай, ты не мог меня провести. А спустя годы я понял, что твой тон изменился. Я знаю, что ты стал мной гордиться.
Старик с трудом пожал плечами, и Санк-Марс понял, что на прощание он хотел в последний раз пошутить:
– Кто бы, интересно, таким сыном не гордился? Тебя ведь даже по телевизору показывают!
Они оба усмехнулись, но Санк-Марсу вдруг стало больно до слез от осознания того, что они уже сказали друг другу все, что хотели. Очень хорошо, что отец, который всегда вел его по жизни, на прощание загрузил его работой. Он не дал ему возможности беспомощно оставаться наедине со своим горем в ожидании его кончины, возложив на него ответственную задачу, которую нельзя было не исполнить.
Он зашел на кухню, взял бутерброд и расспросил сиделку о состоянии отца. Та уверила его, что боли и неудобств он не испытывает. Благодарный ей за эти слова, Эмиль Санк-Марс поехал на поиски достойного священника. К этому заданию он отнесся с такой же серьезностью и решительностью, с какой относился к выслеживанию преступников, и в тот же день нашел того, кого искал.
Глава 5
Кулак в небеса
Две с половиной недели спустя, четверг, 6 января 1999 г.
Переделывая грузовик под передвижную лабораторию, Люси Габриель была ограничена не в расходах, а во времени и в технических средствах. Электричество поступало от нескольких аккумуляторов, заряжавшихся от двигателя. А при необходимости в высоком напряжении можно было подключиться к розетке переменного тока. Электрик объяснил ей, что генератор можно установить только на крыше, и отговорил ее от этой затеи, рассказав о проблемах, связанных с его техническим обслуживанием. Поэтому ей предстояло ограничиваться лишь небольшим холодильником и обходиться только самым необходимым. Чтобы в лаборатории было светлее, ее стены и потолок в кузове грузовика покрыли слоем белой краски. Поскольку Люси надо было защитить лабораторию от любопытных взглядов, в боковые окошки и два небольших окна на крыше она вставила тонированные стекла, чтобы они пропускали свет, но защищали помещение от ярких лучей южного солнца. К стенам кузова грузовика в его задней части привинтили шкафы с выдвижными запирающимися ящиками и полки для хранения документов, а в передней смастерили двухъярусные кровати, у каждой из которых сделали маленькие оконца и вентиляцию. Эта жилая часть помещения была отделена от самой лаборатории занавеской. Люси рассчитывала, что в основном они будут ночевать в мотелях, а эти удобства считала дополнительными на тот случай, если захочется покемарить во время долгого дневного переезда или обстоятельства вынудят их заночевать в городских трущобах.
Третья откидная скамья проходила вдоль борта кузова – на ней могли сидеть пациенты, у которых Люси брала кровь, или можно было отдохнуть после того, как они приняли многочисленные лекарства, которыми она собиралась их пичкать. На заднюю дверцу машины она поставила внутренний замок.
Внешне грузовик изменился мало – были перекрашены дверцы, название компании изменили с «Огденсбург» на «Шамплен». Эндрю Стетлер достал новые номера штата Нью-Йорк и где-то раздобыл фальшивые документы на машину и страховку на эти же номера.
– Как тебе это удалось? – спросила его Люси.
– Лучше не спрашивай, – ответил он.
– Почему?
– И этот вопрос никогда мне не задавай.
– Почему?
– Потому что, Люси, – стал кипятиться он. – Не задавай, и все.
Раскрутить этого парня было почти невозможно.
– В воображении тебе не откажешь, – не без доли иронии заметила Камилла Шокет, заглянув посмотреть, как у Люси идут дела.
Они подружились в тот день, когда Люси начала работать в «Хиллер-Ларджент Глобал». Общий интерес женщин к науке был настолько велик, что толкал их за пределы привычного образа жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Эмиль вошел тихо, ему не хотелось беспокоить отца.
Голова старика покоилась на подушке, вид у него был неважный. Лицо заострилось, цвет седых волос напоминал цвет снега во дворе. Казалось, он спокойно спит, несмотря на подставку с раствором для внутривенных вливаний и кислородную подушку, от которой тянулась прикрепленная к носу трубка. От шагов Эмиля пол заскрипел, он застыл на месте. Отец слегка повернул голову, открыл глаза. Он еще ничего не сказал, казалось, даже не успел узнать сына, но уже улыбнулся. Неважно, кто к нему заглянул на огонек, улыбка Альберта предназначалась каждому, кто решил его навестить. Даже если бы сама смерть вторглась к нему с таким же шумом, подумал Эмиль Санк-Марс, у отца нашлась бы улыбка и для нее.
Отец несколько раз быстро моргнул, как будто хотел лучше разглядеть вошедшего.
– Это ты, детектив? – спросил старик. – Таким высоким можешь быть только ты.
– Да, папа, это я. Ну, как ты?
– Сонный. А так – ничего. Подойди поближе, Эмиль.
У Альберта не хватило сил поднять руку, чтобы обменяться с сыном рукопожатием. Эмиль склонился над отцом и поцеловал его в щеку, потом взял за руку. Через несколько минут он почувствовал, что к старику после сна возвращаются силы. Большая, костлявая рука сжимала его руку, они застыли так минут на десять, потом Эмиль встал и снял наконец зимнюю куртку.
Он зашел на кухню и увидел там сиделку, раскладывавшую пасьянс. Она не заметила, как он вошел. Когда Санк-Марс был еще мальчиком, в отцовском доме карточные игры всегда были под запретом, он вспомнил об этом и хотел уже было одернуть сиделку, но вовремя спохватился. Его замечание прозвучало бы просто глупо, да и отец вполне мог бы на него за это рассердиться – ведь не все запреты его молодости прошли проверку временем. На самом деле их осталось совсем немного. Санк-Марс заварил чай себе и отцу и отнес чайничек с чашками в комнату на серебряном подносе. Это вызвало в нем печальные воспоминания другого рода, потому что перед ним вдруг всплыл образ матери, которая всегда приносила мужу чай на этом же подносе. Она скончалась уже больше десяти лет назад.
– Папа, я принес чай.
– Прекрасно!
Санк-Марс нажал на рычаг, поднимавший изголовье кровати, отец оказался почти в сидячем положении, потом подвинул к кровати свой стул. Он разлил чай по чашкам, и оба мужчины стали неспешно его потягивать в знакомой уютной атмосфере старого дома.
– Эмиль, – начал Альберт Санк-Марс, – я хотел тебе кое-что сказать.
Французский язык всегда составлял важную часть жизни Альберта. Он, конечно, прекрасно знал местный его диалект, но очень следил за хорошей дикцией, правильным произношением и подбором самых точных слов. Эта привычка прочно укоренилась в нем за долгую жизнь, не изменил он ей и теперь. Голос его был слаб и глуховат, он часто делал паузы, чтобы не сбить дыхание, но каждое слово выговаривал отчетливо и точно, оттеняя каждый звук, и с предельной ясностью выражал свою мысль. Санк-Марс подумал, что одной его дикции должно было быть достаточно, чтобы попасть в рай.
– Мне тоже хотелось тебе что-то сказать, папа, – ответил он отцу.
– Сначала – моя очередь, – сказал старик. – Я собирался это сделать со смерти твоей матери. Но ты, Эмиль, слишком сильно горевал на похоронах, был таким же потерянным и подавленным, как и я. Мы редко думаем так о себе, но тогда я понял, что, когда придет моя очередь, ты тоже очень расстроишься. Так уж мир устроен, но когда ты отец, легко забыть, что это значит для сына.
– Да, папа, я буду сильно горевать. Я и сейчас уже печалюсь. Ничего не могу с этим поделать и бороться с этим не могу. Но, понимаешь, когда у тебя горе, ты горюешь по другим. Это со временем проходит. Я не забуду тебя никогда, но от горя когда-нибудь оправлюсь.
– Да, да, – нетерпеливо повторил Альберт, – ты всегда пытаешься делать выводы, детектив, это одна из твоих ошибок.
Санк-Марс улыбнулся. Душа отца даже на пороге кончины ничем не отличалась от души младенца.
– Продолжай, папа. Обещаю больше тебя не перебивать.
– Спасибо. Я много раз говорил тебе, Эмиль, что мне хотелось стать священником. Я и тебя уговаривал пойти в священники. Мне хотелось, чтобы тебе на долю выпала такая жизнь, в которой мне было отказано.
Санк-Марс уже много раз слышал эту историю. Осуществить свое призвание отцу помешала война. Он решил принять в ней участие, поскольку таков был его нравственный выбор, реакция на пожар разгоревшейся в Европе трагедии, хотя в Квебеке его многие не понимали. Вернулся он до окончания войны, потому что был ранен, хоть и не в сражении. Его младший брат уже учился в семинарии, отец постоянно хворал, и ему пришлось кормить всю семью. Вскоре Альберт влюбился и женился, потому что его невеста уже ждала ребенка.
– Когда мама твоя от нас ушла – не знаю, почему это раньше до меня не доходило, – я понял, что всю жизнь говорил тебе грубости.
– Папа…
– Ты же обещал мне. – Альберт откинулся на подушки.
– Прости. Продолжай.
– Так что же, получается, что мне было бы лучше стать священником? Как это понимать? Разве должна была моя жена считать, что наш с ней брак стал для меня слабым подобием церкви? Или мой сын должен был думать, что лучше бы он не родился?
Санк-Марс так пристально и долго смотрел отцу в глаза, что тот первым отвел взгляд в сторону.
– Жизнь, которую я прожил, – сказал Альберт Санк-Марс, снова собравшись с силами, – была такой, какую предначертал мне Господь, она оказалась гораздо лучше, чем та, которую я сам себе мог представить. Господь благословил меня женой и сыном. Я не заслуживал такого счастья.
Санк-Марс коснулся щеки отца и смахнул большим пальцем выкатившуюся из глаза слезу. Почувствовав, что справился с охватившими его чувствами, он склонился к отцу, чтобы сказать ему, что собирался, не растворив силу слов ни в горе, ни в волнении. Он прошептал отцу на ухо:
– Ты – мой отец. Я прожил жизнь совсем не так, как ты, но ты всегда вел меня по ней. Я люблю тебя. Спасибо тебе.
Через несколько минут, когда сиделка убрала чашки, Альберт сделал сыну жест рукой, привлекая его внимание.
– Мне нужно, детектив, чтобы ты сделал своему старику еще одно одолжение.
– Что ты хочешь, папа, чтобы я для тебя сделал?
– Мне нужно, чтобы ты поработал детективом для меня.
Санк-Марс слегка опешил.
– Зачем? У тебя что-то пропало? Тебя ограбили?
– Эмиль, я благодарю Бога за то, что ты не стал священником. Церковь в наши дни переживает не лучшие свои времена. Я рад, что ты, как и я, остаешься в лоне матери-церкви, поддерживаешь ее, но какое это, должно быть, удручающее место для священнослужителя! И здесь в округе так мало священников. Во многих приходах их вообще нет. А в других остались только пройдохи. Эмиль, время мое выходит. Когда настанет час соборования, мне хочется услышать слова человека, который в них верит. Я хотел бы услышать их от Божьего человека, а не от растлителя несовершеннолетних. Так что, Эмиль, сослужи и мне службу – поколеси по нашей округе, найди мне ближайшего священника, который бы соответствовал своему сану.
– Соответствовал сану? – не понял сын.
– Который бы меня не обидел. Мне бы не хотелось в последние минуты жизни бранить священника. Или прикусить себе язык, чтобы этого не сделать. Я хочу, чтобы меня успокоила искренность доброго человека, а не огорчила его глупость.
Санк-Марс кивнул. Он все понял.
– Я найду тебе священника, папа.
– Спасибо тебе, детектив. Это будет нелегко. Такого человека сможешь найти мне только ты. Ты ведь знаешь, что я горжусь своим сыном-детективом, правда?
Санк-Марс нежно сжал руку отца обеими руками.
– Когда ты в первый раз назвал меня детективом, папа, мне послышалась в твоем тоне нотка пренебрежения. Не переживай, ты не мог меня провести. А спустя годы я понял, что твой тон изменился. Я знаю, что ты стал мной гордиться.
Старик с трудом пожал плечами, и Санк-Марс понял, что на прощание он хотел в последний раз пошутить:
– Кто бы, интересно, таким сыном не гордился? Тебя ведь даже по телевизору показывают!
Они оба усмехнулись, но Санк-Марсу вдруг стало больно до слез от осознания того, что они уже сказали друг другу все, что хотели. Очень хорошо, что отец, который всегда вел его по жизни, на прощание загрузил его работой. Он не дал ему возможности беспомощно оставаться наедине со своим горем в ожидании его кончины, возложив на него ответственную задачу, которую нельзя было не исполнить.
Он зашел на кухню, взял бутерброд и расспросил сиделку о состоянии отца. Та уверила его, что боли и неудобств он не испытывает. Благодарный ей за эти слова, Эмиль Санк-Марс поехал на поиски достойного священника. К этому заданию он отнесся с такой же серьезностью и решительностью, с какой относился к выслеживанию преступников, и в тот же день нашел того, кого искал.
Глава 5
Кулак в небеса
Две с половиной недели спустя, четверг, 6 января 1999 г.
Переделывая грузовик под передвижную лабораторию, Люси Габриель была ограничена не в расходах, а во времени и в технических средствах. Электричество поступало от нескольких аккумуляторов, заряжавшихся от двигателя. А при необходимости в высоком напряжении можно было подключиться к розетке переменного тока. Электрик объяснил ей, что генератор можно установить только на крыше, и отговорил ее от этой затеи, рассказав о проблемах, связанных с его техническим обслуживанием. Поэтому ей предстояло ограничиваться лишь небольшим холодильником и обходиться только самым необходимым. Чтобы в лаборатории было светлее, ее стены и потолок в кузове грузовика покрыли слоем белой краски. Поскольку Люси надо было защитить лабораторию от любопытных взглядов, в боковые окошки и два небольших окна на крыше она вставила тонированные стекла, чтобы они пропускали свет, но защищали помещение от ярких лучей южного солнца. К стенам кузова грузовика в его задней части привинтили шкафы с выдвижными запирающимися ящиками и полки для хранения документов, а в передней смастерили двухъярусные кровати, у каждой из которых сделали маленькие оконца и вентиляцию. Эта жилая часть помещения была отделена от самой лаборатории занавеской. Люси рассчитывала, что в основном они будут ночевать в мотелях, а эти удобства считала дополнительными на тот случай, если захочется покемарить во время долгого дневного переезда или обстоятельства вынудят их заночевать в городских трущобах.
Третья откидная скамья проходила вдоль борта кузова – на ней могли сидеть пациенты, у которых Люси брала кровь, или можно было отдохнуть после того, как они приняли многочисленные лекарства, которыми она собиралась их пичкать. На заднюю дверцу машины она поставила внутренний замок.
Внешне грузовик изменился мало – были перекрашены дверцы, название компании изменили с «Огденсбург» на «Шамплен». Эндрю Стетлер достал новые номера штата Нью-Йорк и где-то раздобыл фальшивые документы на машину и страховку на эти же номера.
– Как тебе это удалось? – спросила его Люси.
– Лучше не спрашивай, – ответил он.
– Почему?
– И этот вопрос никогда мне не задавай.
– Почему?
– Потому что, Люси, – стал кипятиться он. – Не задавай, и все.
Раскрутить этого парня было почти невозможно.
– В воображении тебе не откажешь, – не без доли иронии заметила Камилла Шокет, заглянув посмотреть, как у Люси идут дела.
Они подружились в тот день, когда Люси начала работать в «Хиллер-Ларджент Глобал». Общий интерес женщин к науке был настолько велик, что толкал их за пределы привычного образа жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74