Мне нужно было рано ее застать, до того, как она поедет по больным. Она сразу выложила мне все как на духу, и только тогда я узнал, что там стряслось. Мы – я и Камилла – решили взглянуть в лицо фактам. Теперь уже невозможно называть некоторые вещи просто совпадениями или несчастными случаями. Мы не могли больше дурить себя, что некоторым пациентам просто не повезло, слишком многое свидетельствовало не в нашу пользу. Я тебя тогда не стал будить. Хорошо, допускаю, мне надо было это сделать. Но вместо этого я пошел к Люку, все ему рассказал, чтобы он тебе передал мои слова. Потом мне надо было спешить на самолет. Все пошло наперекосяк. – Энди даже в лице изменился от печальных воспоминаний. – Если быть до конца откровенным, Люси, я просто трусливо слинял. Легче тебе от этого? Не хотел я тебе об этом говорить. Мне по горло хватило, когда я рассказал обо всем Люку, места себе после этого не мог найти. Как бы там ни было, я тогда должен был ноги уносить, и чем скорее, тем лучше. Домой надо было спешить, выяснить, что здесь к чему.
– Ну и что здесь оказалось к чему?
– Люси…
– Я уж какой год Люси! Это я нашла тебе работу, а не ты мне. И вдруг я узнаю, что ты говоришь Камилле, что из меня бы вышел хороший доктор. Премного тебе благодарна! Ты как будто меня свысока по плечу похлопал. Что же это получается? С каких пор ты заделался здесь большим начальником? Ты сюда заявился как подопытный кролик, как испытуемая крыса. И вдруг оказываешься чуть ли не в друзьях у Хонигвакса! Мало того, он тебя еще и в Нью-Йорк посылает! В Балтимор! Зачем это, интересно? Когда это случилось, хотела бы я знать? Кто ты, в конце концов, черт подери? Как ты ни с того ни с сего стал лучше во всем разбираться, чем я? Объясни-ка мне это. Я должна в этом разобраться.
Смерзшийся снег на его ботинках понемногу таял, под ними растекалась небольшая лужица. Одна его рука лежала на спинке стула, вторая свисала вниз, как будто гремучая змея лениво скользила по скале, взгляд его оставался холодным, как у зверя, и плотоядно-похотливым, хотя на его жизненно важный орган и были нацелены оба ствола двустволки. Она млела от самого вида его рук, от его длинных, чувственных пальцев.
– Послушай меня, Люси, – начал Энди, на этот раз в его голосе звучала сталь. – Я твой самый верный шанс, тебе пора это понять, и сделать это надо быстро.
– Это ты-то мой лучший шанс? – усмехнулась она. – Теперь я точно знаю, что у тебя крыша едет.
– Я связан с Хонигваксом, потому что теперь я у него начальник охраны. Он меня повысил. Когда он понял, что я могу для него делать, он продвинул меня по службе.
– Что же, интересно, ты можешь для него такое делать?
Теперь он сложил обе руки на спинке стула, как будто хотел по-змеиному вокруг него обвиться, а ноги напоминали змеиный хвост. Длинные волосы свешивались на одну сторону, оттеняя другую половину лица.
– В отличие от расхожего мнения, плохие парни не растут на деревьях. Мы другие, не такие, как все. Я знаю преступный мир, но не хочу больше к нему принадлежать. Мне хватило, я сыт им по горло. Знаешь, как говорят: не хочешь срок мотать – не надо воровать. Я, Люси, срок мотать не хочу. И не буду. Сыт по горло. Теперь хочется для разнообразия пожить как человек. Я девочек люблю, ты ведь знаешь. Но такие, как я, не для этого мира – мне здесь нет места. Так получилось, что Хонигвакс смог меня использовать, и до сих пор с этим все было в порядке.
– А теперь на тебя что нашло – приступ раскаяния? – Двустволка прыгала в ее руках вверх и вниз в такт словам. – Или мне надо тебя пожалеть?
Он провел рукой по волосам, заткнул за ухо выбившуюся прядь. Теперь ей лучше было видно его лицо, ей показалось, что ему хотелось, чтоб она на него смотрела, он хотел ей доказать, что в сложившихся обстоятельствах ему можно доверять.
– Люси, ты попала в беду и вляпалась по самые уши. Ты сама представляешь, что натворила? Этими препаратами ты накормила человек семьдесят – восемьдесят. И половина из них померла.
Она не ответила сразу, взгляд у нее был отсутствующий. А когда заговорила, только спокойно спросила его:
– Половина? – От ужаса ее било мелкой дрожью.
– Да, около половины.
– Значит, половина из этих людей была обречена на смерть, а другие – контрольная группа – получили плацебо?
– Может быть, – допустил Энди. – Так, наверно, и случилось.
– Но ведь мы никогда этим не занимались. Мы же обещали, что никогда не будем давать им плацебо. Мы всегда говорили людям, что будем давать им только самое лучшее из того, что есть, что никаких контрольных групп у нас не будет и никаких подделок под лекарства мы им вводить не собираемся.
– Ну что ж, – заметил Энди, – может, в этот раз так случилось к лучшему.
Его высказывание было похоже на правду, потому что погибло меньше людей. Но ее больше интересовал другой вопрос: с чего это чудовищное предательство началось и на чем оно закончилось?
– Да, я себе отдаю отчет, в какую беду попала, – призналась Люси. – Я всегда знала – что-то в этом роде может случиться, лекарства могут не подействовать. Но никогда даже в страшном сне я не могла себе представить такой исход и, конечно, никогда на такие ужасы не подписывалась.
– Ты не имеешь к этому отношения, – сказал Энди. – Откуда тебе было знать, что такое может случиться?
– Конечно, не имею! – Она даже слегка отпрянула, восприняв предположение Энди как оскорбление. – То есть я, естественно, принимала в этом участие, но понятия не имела, что происходит на самом деле. О Господи! Я же отлично знаю, что и судье, и присяжным на это будет наплевать.
– Где Люк? – резко спросил он.
Люси опустила взгляд на двустволку, потом подняла глаза.
– Он умер, Энди.
Некоторое время они молчали, казалось, эта страшная новость витает между ними в воздухе.
– Расскажи мне, как это случилось, – попросил Энди.
– Рассказывать здесь особенно нечего. – Люси смотрела куда-то в сторону. – Я отвезла его в больницу в Балтиморе. Оттуда он позвонил во Флориду, и на следующий день какой-то волосатый малый постучал в дверь моей комнаты в мотеле – здоровый волосатый парень. Он заплатил мне за грузовик наличными. Я забрала из машины все свое барахло и отдала Люку деньги. Он еще раньше рассказывал мне про эту сделку – грузовик доставался ему. Из этих денег Люк оплачивал лечение, но угасал он очень быстро. Я пробыла с ним все пять дней, пока он был жив. Из его палаты был виден океан. Это навело его на мысль о том, как он хочет, чтоб его похоронили. Потом я отнесла его прах в гавань и развеяла над океаном во время отлива.
Хоть Энди и предполагал что-то подобное, но, чтобы смириться с мыслью о случившемся, ему понадобилось некоторое время. Прах друга был развеян над океаном. Близкими друзьями они, в принципе, никогда не были, но вместе тянули срок – а это значило немало. И это Энди втянул его в передрягу, которая привела Люка к гибели.
– Люси, – сказал он, но вдруг осекся. Потом упер ладони в широко расставленные колени и застыл в задумчивости. – Тебе надо на какое-то время залечь на дно, договорились? Ни о чем никому не говори. Ничего не предпринимай. Никто не должен знать, что ты лечила Люка. Если об этом прознают те, кому ничего об этом знать не надо, они догадаются, что ты слишком много знаешь. Можешь им только сказать, что Люк заболел и умер. У него был СПИД, так что особенно удивляться здесь нечему. Ты из-за этого очень расстроилась и вернулась домой.
Люси задрала двустволку к потолку и уперла приклад в бедро. Потом встала, прошла через комнату и положила ружье на кухонный стол. Стоя к Энди спиной, она обернулась и бросила на него взгляд через плечо.
– Я просто ничего не могу сделать.
Он тоже встал, вытащил из-под ног стул и поставил его в сторонке.
– А что здесь можно сделать?
Люси смотрела сквозь окно куда-то вдаль. Царившая снаружи тьма отражала ее облик, но она не видела своего отражения. Перед ней была только бесконечная мрачная пустота.
– Мы, конечно, можем, как ты сказал, залечь на дно, а можем попробовать что-нибудь выяснить. Надо понять, что же на самом деле произошло, почему, кто за это должен отвечать. – Она повернулась к нему лицом. – Мы должны собрать доказательства, Энди. Это единственное, что мы можем сделать.
– Люси, это очень опасно. А если ты просто будешь вести себя тихо…
– Тихо себя вести и все время думать о смерти этих несчастных людей? Я даже не знаю, сколько их там погибло. А ведь некоторых я считала своими друзьями… Я жить из-за этого не могу! И в тюрьму за чужие грехи не хочу садиться – я ведь ни в чем не виновата. – Она глубоко вздохнула, ее даже передернуло от переполнявших душу ярости и горя. – Я ведь говорила им, моим ребятам, что быть на переднем крае медицины опасно, ничего еще не проверено. Но им могло и повезти! Самое плохое, что могло произойти, – это то, что лекарства им не помогут и они умрут своей смертью, они все равно должны были умереть. Но то, что случилось, нельзя назвать простой неудачей, Энди. Господи! От этих лекарств им становилось хуже. Они убивали их гораздо быстрее, чем убил бы их СПИД! – Она тяжело дышала и пыталась успокоиться, но ее душила ярость. – Я, конечно, никакая к черту не мученица, но не могу смириться, что тот, кто в этом виноват, – скорее всего Хонигвакс, хоть мне это на самом деле без разницы, – я не хочу, чтобы он вышел сухим из воды. Я буду себя вести тише воды, ниже травы, но мне надо восстановить справедливость ради всех, кто умер, для каждого из них.
– Люси, сейчас это так рискованно…
Она пристально взглянула ему в глаза и уперлась руками в стоявший сзади кухонный стол.
– Выбирай, Энди, на чьей ты стороне.
– Брось, Люси, ты же знаешь, я всегда с тобой.
– Неужели? Не забудь, что это «рискованно и опасно». Конец цитаты.
– Иди лучше ко мне, – позвал он.
Их разделяли несколько шагов, но ей было непросто выполнить его просьбу. Поначалу она, не решаясь, стояла, скрестив руки на груди. Но потом опустила руки и нерешительно прошла по краю ковра не прямо к нему, а как бы в обход. Девушка подошла и прижалась к нему всем телом, он обнял ее, и оба застыли в этой позе. Люси была благодарна Энди за крепость объятия, за тепло сильного мужского тела. Она не знала, кому ей верить, не знала, кого любить, но именно сейчас ей позарез нужно было любить кого-то. Она, сама того не желая, многим людям принесла смерть, и ей было необходимо доказать себе самой, что она не исчадие ада, не преступница, которой нет пощады. Люси хотела одного – торжества справедливости для безвинно убитых. Ей было необходимо раскрыть истину, чтобы всем стало ясно, на ком лежит ответственность за это преступление. И вместе с тем обнимающие ее руки Эндрю Стетлера как будто давали ей отпущение грехов, Люси нужны были эти прикосновения как воздух – здесь и сейчас, потому что только они в тот момент могли ее утешить.
* * *
Эмиль Санк-Марс подъехал к дому приходского священника и припарковал перед ним машину. Дом слегка защищал его от резких порывов ветра, но он все равно втягивал голову в теплый шарф, пытаясь укрыться от пронизывающего холода и бьющего в лицо снега. Этот священник с самого начала понравился ему тем, что запросто пригласил полицейского по-дружески заглядывать к нему в любое время, а еще сказал, что в дом надо заходить со двора через кухонную дверь.
Свет в кухне был включен, и отец Режан быстро ответил на стук в дверь. Он был совой и коротал вечер с книжкой за чашечкой кофе.
– Заходите, Эмиль, заходите. Господи, как же вы решились выбраться из дома в такое ненастье?
Санк-Марс стряхнул снег с куртки, потом сбил его с брюк шерстяной шапкой.
– Надеюсь, отец Режан, я не сильно нарушил ваш покой в этот поздний час.
– Какие глупости! Мне очень приятно вас видеть, Эмиль, я всегда рад хорошей компании. Льщу себя надеждой, что вы не принесли мне печальных известий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74