А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

После секундного замешательства Босх разобрал, что это молодой человек, скорее всего восемнадцати– или девятнадцатилетний паренек. Его прическа представляла собой каракули симметричных локонов цвета воронова крыла в форме волют, усеянных серебристыми перьями. Длинная, похожая на трубу туника из черного бархата на спине открывалась огромным декольте, казавшимся чуть ли не изъяном, нижняя часть которого обнажала половину твердых ягодиц, окрашенных в черно-каштановый цвет, как и все тело. Он поставил две чашки кофе на стол. Макияж его не выражал ни мыслей, ни чувств: это была маска полинезийского воина или духа вуду. Белая этикетка на шее гласила: «Мишель». Подпись в нижней части спины принадлежала какому-то Грасу. В ушах у него были заглушки.
Когда украшение повернулось к Босху, он смог рассмотреть его руки: они блестели темной бронзой; ногти как ониксы.
– Все слишком досконально, Лотар, – тем временем говорила мисс Вуд, – вторая машина ждет в Винервальде, скорее всего фальшивые документы… В общем, детально продуманный план. Я готова была бы признать, что кто-то заплатил ему за то, чтобы он отвез картину в Винервальд, но даже это кажется мне неправдоподобным.
– Значит, ты хочешь, чтобы мы отбросили и ножку Диас. Предупреждаю: наш стол завалится…
– Мы не можем совсем сбросить Диаса со счетов. Сдается, ему отведена роль козла отпущения. Не понимаю только, почему он исчез.
– Может быть, его труп спрятали, чтобы подозрения пали на него, а настоящий преступник смог улизнуть, – предположил Босх.
Мисс Вуд наклонилась вперед, разглядывая нижнюю часть спины украшения с подписью. Украшение стояло и ждало, пока она закончит осмотр. На его этикетке было написано, что его можно трогать, и Вуд провела рукой по талии и верхней части отсвечивающих бронзой ягодиц. Ее нахмуренное лицо было лицом специалиста, оценивающего фарфор вазы. Одновременно она ответила на замечание Босха:
– Это лучшая версия. Но все равно не понимаю, где же он. Лотар, полиция прочесала зону в радиусе нескольких километров. Они использовали собак и все сложные поисковые устройства. Где труп Диаса? И где его убили? В фургоне нет никаких улик: ни следов борьбы, ни капли крови. Ты только задумайся: неизвестный кромсает тело и теряет время, чтобы раздеть ее на открытом месте, рискуя, что его кто-то увидит. Но при этом он придумал подробный план побега, чтобы все подозрения пали на охранника, следившего за картиной. Логично?
– Должен признаться, нет.
Вуд перестала щупать зад украшения, подняла руку, взялась за этикетку на шее и потянула за нее, заставляя украшение нагнуться, чтобы она могла прочитать. На этикетке, кроме имени модели, были указаны координаты мастера и название работы. Босх знал, что мисс Вуд покупает украшения и домашнюю утварь для своего лондонского дома. Официально продажа живых предметов была запрещена, но украшения все равно продавали, и многие люди определенного класса покупали их так же, как покупали легкие наркотики.
Прочитав все данные, Вуд отпустила этикетку, и «Украшение» выпрямилось, развернулось в темноте и бесшумно вышло, ступая босыми ногами по пружинистому черному ковру. Хлебнув горячий кофе, мисс Вуд поморщилась.
– Я уверена, что Диас мертв, – отрубила она. – Проблема в том, как увязать его смерть со всем остальным.
– Остаются Конкуренты и Противники. – Босх перелистал бумаги. – Должен признать, что здесь я теряюсь, Эйприл. Не нахожу ничего мало-мальски вероятного. Лидеры НГД, к примеру, вообще мелкие сошки. Ты же знаешь, что Памела О'Коннор написала про Аннек книгу…
– «Правда об Аннек Холлех», – кивнула Вуд. – Претенциозный бред. На самом деле она приводит в пример случай Аннек, чтобы раскритиковать использование несовершеннолетних моделей в якобы непристойных картинах.
– Мы наблюдаем также за Ассоциацией христиан против гипердраматического искусства, Международной ассоциацией по защите традиций и классического искусства, Европейской ассоциацией против гипердраматического искусства…
– Не хватает настоящих конкурентов, – заметила Вуд. – «Арт Энтерпрайзиз», например, превратились в серьезного соперника. Стейн утверждает, что они на что угодно пойдут, чтобы нас запороть, и на самом деле уже это делают: уводят от нас спонсоров. Представь себе, что дело с «Падением цветов» – часть крупномасштабного плана подрыва авторитета нашей службы безопасности.
– Эта версия не вяжется с происшедшим. Тот же эффект произвел бы выстрел в голову. Зачем тогда садизм?
– Что именно ты имеешь в виду?
Босха ужаснул вопрос.
– Боже, Эйприл, он порезал ее… У меня здесь отчеты вскрытия. Сегодня утром Браун прислал. Посмотри на фотографии… Лабораторные пробы подтвердили: он воспользовался переносным устройством для подрезки холстов… Знаешь, что это? Пила с цилиндрической ручкой и зубчатыми краями, по размеру не больше моей руки. Художники, которые до сих пор работают с ткаными холстами, и реставраторы старых картин пользуются ими, чтобы менять форму и размер холстов. Это мощная штука: подходящими ножами можно за пять секунд разрезать пополам стол средней толщины… Эйприл, он сделал этим десять разрезов…
Вуд закурила экологическую сигарету. К потолку поднялся темно-зеленый дым – результат резкого парообразования подкрашенной воды, который никоим образом не вредил здоровью. Босх вспомнил время, когда эти псевдосигареты вошли в моду как средство от курения. Он сумел избавиться от дурной привычки с помощью классических пластырей, и этот метод казался ему жалким в своей искусственности.
– Посмотри на это так, – сказала она. – Они хотят, чтобы общественное мнение считало, что Оскар – буйнопомешанный. Ну, ты же понимаешь: если мы выбираем психопатов для охраны наших самых знаменитых картин, кто нам может доверять, и т. д., и т. п.?
– Но если они хотели этого, почему не убили ее до того, как разрезать, ради Господа Бога? Вскрытие говорит, что он вколол ей в шею внутримышечную инъекцию нервно-паралитического препарата средней силы действия. Скорее всего он использовал гиподермический шприц. Дозы было достаточно, чтобы она не оказывала сопротивление, пытаясь защищаться, но слишком мало, чтобы ее анестезировать. Я не понимаю… Я имею в виду… Прости, Эйприл, что я повторяюсь, но мне кажется… Если он хотел просто устроить представление, зачем доходить до такого?… Преступление было бы таким же ужасным, но… было бы… стало бы… Ну, представь, что я хочу, чтобы все подумали, будто это дело рук садиста… Вот так вначале я ее выключаю, вкалываю что-нибудь, чтобы она вырубилась… А потом делаю все остальное… Но есть предел, который никогда… Деньги тут ни при чем, Эйприл. Я бы не согласился сделать такое ни за какие деньги. Есть предел, который…
– Лотар.
– Не говори мне, что это сделано только ради денег, Эйприл! Да, я старею, но я еще не выжил из ума! И у меня есть опыт: я был полицейским инспектором, я знаю преступников… Они не такие садисты, какими их выставляют в кино. Они – тоже люди… Я не говорю, что не бывает исключений, но…
– Лотар.
– Этот тип не хотел никого обманывать: он намеренно сделал то, что сделал, и именно таким образом! Перед нами не какое-нибудь паршивое дело о конкурентах: мы преследуем зверя!.. Он разрезал ей лицо, и она извивалась, пока он готовился… готовился разрезать ей грудь!.. Прочитать тебе отчет экс…
– Лотар, – повторил низкий усталый голос. – Можно мне сказать?
– Прости.
Самообладание возвращалось к Босху с огромным трудом. «Ну, старина, успокойся. Что, черт побери, с тобой происходит?»
Мисс Вуд расплющила в пепельнице сигарету. Отвела руку в сторону, и на поверхности осталось нечто зеленое, исковерканная дымящаяся фасолина. Выпустила через ноздри остаток дыма. Ядовитое дыхание дракона.
– Это была картина. Выброси это из головы, Лотар. «Падение цветов» – картина. Я тебе это докажу. – Быстрым движением она взяла одну из студийных фотографий Аннек и подняла ее перед Босхом. – Выглядит как девочка, правда? Когда она была жива, у нее была форма девочки, она говорила и двигалась, как девочка. Ее звали Аннек. Но если бы она на самом деле была девочкой, то не стоила бы даже пятисот долларов. Ее смерть не заинтересовала бы министерство внутренних дел иностранной державы и не поставила бы на ноги целую армию полицейских и спецслужб, не вызвала бы споры на высочайшем уровне в двух европейских столицах и не заставила бы высший эшелон Фонда балансировать, как на канате. Если бы это было девочкой, кому, на фиг, было бы дело до того, что произошло? Ее матери и паре полицейских из Винервальда, которым нечего делать. Такие вещи происходят в мире каждый день. Люди вокруг нас умирают в муках, и никому нет дела. Но смерть этой девочки привлекла к себе внимание. Знаешь почему?… Потому что это, это, – она потрясла карточкой, – то, что с виду кажется девочкой, не девочка. Она стоила больше пятидесяти миллионов долларов. – Она медленно раздельно повторила: – Пятьдесят. Миллионов. Долларов.
– Сколько бы денег она ни стоила, Эйприл, она все равно была девочкой.
– Ошибаешься. Она стоила столько именно потому, что не была девочкой. Она была картиной, Лотар. Шедевром. Неужели ты до сих пор не понимаешь? Мы – то, за что другие нам платят. Ты был полицейским, и тебе платили за то, что ты им был, теперь тебе платят за то, что ты служащий частной фирмы, и ты стал служащим частной фирмы. Это когда-то было девочкой. Потом ей заплатили, чтобы превратить ее в картину. Картины – это картины, и люди могут уничтожить их переносной машинкой для подрезки холстов также, как ты кромсаешь бумагу в уничтожителе, не задумываясь о ее уровне сознания. Они просто не люди. Ни для человека, который это сделал, ни для нас. Ты меня понял?
Босх не мигая смотрел в одну точку: он выбрал антрацитового цвета волосы мисс Вуд и ее исключительный ровный правый пробор. Кивая, он не сводил глаз с этой точки.
– Лотар?
– Да, я понял тебя.
– Значит, надо следить за конкурентами.
– Будет сделано, – сказал Босх.
– И остается анонимный сумасшедший. – Худые плечи мисс Вуд на мгновение приподнялись от вздоха. – Это был бы самый худший вариант: свежеиспеченный, как венские булочки, психопат. В отчете судмедэкспертизы еще что-то есть?
Босх заморгал и перевел глаза на бумагу. «Это не жестокость, – думал он. – Она говорит так не от жестокости. Она не жестока. Это мир. Мы все».
– Да… – Босх перелистнул несколько страниц. – Есть интересная деталь. Естественно, анализ кожи картины очень широк; эксперты не знакомы с большей частью грунтовочных работ, поэтому не отметили важность этой находки. Рядом с грудной раной нашли остатки материала, который… Зачитаю буквально: «Состав которого, в основном похожий на состав силикона, отличается от последнего в нескольких важных аспектах», и они приводят полное название молекулы: «диметилтетрагидро…» В общем, длиннющее слово. Догадываешься, что это?
– Керу, – выговорила Вуд, широко раскрыв глаза.
– В десятку. В отчете о нем пишут как о компоненте грунтовки картины, но мы знаем, что на «Падении цветов» не было керубластина. Мы позвонили Хоффманну, и он подтвердил: источником керубластина не могла быть картина.
– Боже мой, – прошептала Вуд. – Он в маске.
– Скорее всего так. Немного керубластина хватило ему, чтобы изменить внешность.
Эта новость внезапно взволновала мисс Вуд. Она поднялась и зашагала из конца в конец черной комнаты. Босх беспокойно смотрел на нее: «Господи, она почти ничего не ест, совсем похожа на скелет. Если так будет продолжаться, она сляжет…» Другой, но также принадлежавший ему голос возразил: «Не притворяйся. Посмотри на отблески света на этой груди, посмотри на этот узкий зад и на ноги. Ты с ума по ней сходишь. Она тебе нравится так же, как нравилась Хендрикье, а может, даже намного сильнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79