..
— А ты вообще не выступай. — Милиционер махнул рукой. — Если не хочешь, чтобы я тебя прав лишил, сиди и не вякай. Все понял?
Это уже перешло все границы. Томов-Сигаев уже даже знал, что он сейчас скажет этому наглецу в милицейской форме, даже рот открыл, набрал побольше воздуху, ножку эдак по-обиженному отставил, но милиционер просто сел в машину, хлопнул дверцей и укатил.
— Вот так, — сказал Короткий, широко улыба ясь. — А ты говоришь — ГАИ. Что будем делать? За ремонт-то надо платить.
Второй тем временем полез в бардачок «восьмерки» и достал оттуда пачку визиток. Одну вынул, а остальные швырнул в салон, рассыпав по сиденьям.
— Это вы мне должны заплатить, наглецы! — Федор решил перейти в наступление. — Да я вам сейчас такое могу устроить — света белого не увидите! Стоит мне только набрать один номер, и вы... И вы...
— Ладно, ладно, товарищ Томов-Сигаев Эф И, — перебил его Короткий. — Не разоряйся. Слышал, что мент сказал? Велел самим разбираться. А мы так считаем, что ты виноват, значит, и платить придется тебе.
— Я... Ну ладно, вы у меня попляшете. — Федор суетливо вынул из кармана блокнот с ручкой и стал переписывать номера машины. — Вы у меня еще получите за свое хамство.
— Пиши-пиши. — Ребята засмеялись. — Только не ошибись, профессор.
— Уж я не ошибусь, будьте спокойны. — Он спрятал блокнот в карман. — Вы думаете, что я на вас управы не найду?
— Ну поищи. — Короткий хмыкнул, открыл дверцу «мерседеса» и сел за руль. — Ты нас найдешь, мы тебя найдем. Как-то разберемся.
— Да как вы смеете уезжать, даже не извинившись за разбитую... — начал было возмущаться он, но «мерседес» фыркнул и укатил прочь.
— Ну, сволочи, ну, негодяи, ну, подлецы какие... — ругался Томов-Сигаев всю дорогу до института. — Это же надо, как только таких земля носит? Но они у меня пожалеют. Они у меня еще слезами умоются...
ТРЯПКА
Склифосовский выглядел, прямо скажем, неважнецки. На физиономии места живого не было.
Он хмуро поглядел на Наташу и опустился на привинченный к полу табурет. По тому, как он при этом страдальчески прикусил нижнюю губу, можно было сделать вывод, что его задница представляла собой один сплошной синяк.
— Где мой адвокат? — с вызовом гаркнул Склифосовский. — Я не скажу ни слова, пока не явится мой адвокат!
— Я хочу, чтобы наш разговор был не для протокола, — интимно произнесла Наташа.
— С чего это вдруг?
— Совсем не вдруг... — Она вывалила на стол объемистую пачку ксерокопий. — У меня сегодня было достаточно времени, чтобы еще раз внимательно просмотреть ваше дело. Внимательно и спокойно, не захлебываясь эмоциями, как это было на процессе.
Склифосовский уперся в Наташу своими распухшими глазенками, по выражению ее лица стараясь уловить какой-то подвох.
— Раньше я думала, что вы такой же, как и они. Безжалостный убийца, выродок без капли совести и сострадания. Но теперь... Я сопоставила все факты, выстроила цепочку происходивших событий день за днем, час за часом и пришла к выводу, что...
— Что? — Склифосовский встрепенулся.
— Мне стал ясен ваш психологический портрет. Еще несколько часов назад не хватало чего-то существенного, важного... Или же, наоборот, что-то мешало, что-то было лишнее. Уж очень противоречивой и загадочной личностью вы мне казались. И тут я поняла. Случайность! Все дело именно в ней! Про Маугли читали? Маленький мальчик случайно, я подчеркиваю — случайно! — оказался в джунглях, в волчьей стае. И сам стал волком.
— А можно попроще? — Склиф нервно заерзал на табурете. — Без этих ваших заумностей?
— Попробую. Есть люди, способные управлять обстоятельствами. Но есть и другие люди, не обладающие достаточно сильным характером. Я понятно выражаюсь?
— Допустим... — угрюмо пробурчал Склифосовский.
— Так уж получилось, что обстоятельства управляли вами на протяжении всей вашей жизни, а вы были их невольным рабом, послушным исполнителем. Подует ветер вправо — и вы вправо. А подует влево... Никакой вы не злодей, Склифосовский. Вы просто безвольный человек, тряпка, тюфяк. И трус. Да-да, пора бы уж признаться самому себе. Трус!..
— Вы правы... — тихо сказал Склифосовский. — Я боялся их... Сколько раз хотел сбежать, а боялся...
— Вы самого себя боялись, — с сочувствием смотрела на него Наташа. — Боялись совершить поступок. Вы привыкли, что за вас думают и решают другие.
— Короче! — будто опомнившись, закричал Склифосовский. — Я тряпка, да?!
— Ничего-то вы не поняли, — вздохнула Наташа. — И напрасно сердитесь. Я же прощения у вас хотела попросить...
— Прощения?..
— За ошибку... Страшную ошибку... Не заслуживали вы такого наказания. Сами-то вы никого не убивали, ведь так?
Склифосовский кивнул.
— Вам грозили расправой?
— Да...
— Вас заставляли под страхом смерти присутствовать при убийствах?
— Заставляли...
— Вы не сказали на суде всей правды? Вы оговаривали себя, очерняли?
— Оговаривал...
— Вы прощаете меня? — Наташа подалась всем телом вперед. — Прощаете?
— Ну, если вы так хотите... — после небольшой паузы потрясенно выдохнул Склифосовский. Он ожидал чего угодно, но только не подобного поворота событий. Ненавистная прокурорша просит у него прощения! Такое и в самом сладком сне не привидится!
— Вы даже представить себе не можете, как я рада, что вы не ударились в бега!.. — счастливо улыбалась Наташа. — Прямо гора с плеч!.. Постойте, а что у вас с лицом? Кто вас так изукрасил?
— Да так... — неопределенно махнул рукой Склифосовский. — Упал неудачно. На лестнице поскользнулся, знаете ли...
— Ну-ка, расстегните рубашку, — сурово потребовала Наташа.
— Я стесняюсь...
— Да ладно вам!.. Живо раздевайтесь!..
И Склифосовский нехотя оголил свою впалую грудь, исчерченную вдоль и поперек уродливыми ссадинами.
— Это что ж за лестница такая?
— Обыкновенная... — шмыгнул носом Склифосовский. — Не спрашивайте меня больше ни о чем, пожалуйста... Пусть я трус, но стукачом никогда не стану...
— Я не знал, — потрясенно качал головой Дробышев. — Честное пионерское, не знал!
— Они же убить его могли!
— Могли... Но не убили же...
Охранник, дюжий парень под два метра ростом, повсюду сопровождавший Наташу и не отходивший от нее ни на шаг, скучающе смотрел в окно.
— Хорошо, я распоряжусь, чтобы Склифосовского перевели в одиночку. — Дробышев потянулся к селектору.
— Подождите!.. — Наташа схватила его за руку. — Не так, не так!..
— А как? — удивленно уставился на нее Дмитрий Семенович.
— Мы сейчас же выпустим его!.. Немедленно!..
— Да вы соображаете, что говорите? — Тут Дробышев осекся. Он понял, к чему клонила Наталья. — На живца?
— На живца...
МУЖЧИНА
Самым противным было то, что Томов-Сигаев знал, что ни о чем эти хамы не пожалеют и никакими слезами умываться не станут. Не такой он человек просто-напросто, чтобы звонить куда-то, требовать возмездия и тому подобное. Самому же хуже будет. Вот и теперь он поерепенится, повыступает перед самим собой и все проглотит, как миленький.
На работе он обругал секретаршу Лидочку за то, что она не подготовила черновики для расшифровки, и от этого стало немного легче. Но все равно до конца дня ему было неприятно от мысли, что он такой уважаемый человек, а не может перебороть в себе жалкого трусишку, готового пойти на попятную каждый раз, когда какой-нибудь грубиян обольет его грязью. Это засело настолько глубоко, что до сих пор по ночам Федору снились юношеские сны: он — высокий и мускулистый, обкладывает трехэтажным матом выскочку-начальника, перед которым на работе вынужден привставать с кресла, когда тот без стука входит к нему в кабинет.
— Ну что, Томик, как у нас дела? — спросила жена Элла, когда он вернулся с работы домой.
— Все нормально. — Он чмокнул ее в пухлую напудренную щеку. — Вот только...
— Что еще? — выдохнула она. — Опять Эльгин тебя с докладом обошел?
— Да нет. Врезался. И представляешь... — Он уже хотел рассказать жене про то, что с ним случилось, но напоролся на ее скептический взгляд и решил не делать этого. Просто махнул рукой и сказал: — Фара...
Потом ели суп и жаркое с томатами. Эллочка всю дорогу трещала про Жанну, свою приятельницу, которая умудрилась выдать дочь замуж в ФРГ и теперь каждый год ездит к ней в гости навещать внуков и тащит оттуда всяких шмоток чемоданами, ну просто чемоданами.
Томов-Сигаев тщательно прожевывал мясо, не переставая кивать, а сам думал о том, что зря он, конечно, вызвал ГАИ. Нужно было просто состроить великодушную мину и сказать что-то вроде: «Ну ладно, прощаю. У меня этих фар...» И нахалы были бы посрамлены, и самому не было бы так противно.
Когда позвонили, он сидел в кресле и читал газеты.
— Томик, там к тебе какие-то молодые люди! — закричала жена из прихожей.
— Кто это, любопытно. — Он встал.
Это оказался Короткий. С ним был тот долговязый, кажется, Юрик, и еще четверо. Ввалились в прихожую, не сказав ни слова, и поперлись прямо в гостиную.
— Простите. — Томов-Сигаев растерялся: — Как вы, собственно, меня нашли? И потом, вас ведь не приглашали, кажется...
Эллочка, ничего не понимая, таращилась на шестерых здоровенных парней, которые, даже не разувшись, топчут палас и нагло рассматривают картины на стенах.
— Томи, а это кто? — спросила она наконец.
— Это, Эллочка, те молодые люди, с которыми я...
— Ну что, профессор, — подал голос Короткий, — давай разбираться. Мы же сказали, что тебя найдем.
При этом он так посмотрел на Федора, что у того по спине побежали мурашки и с ноги слетел тапок.
— А в чем, позвольте узнать, вы хотите разбираться? — выдавил он из себя с неким подобием заискивающей улыбки.
— Не, вы слышали? — Короткий окинул взглядом дружков. Те понимающе закивали.
— Ну если вы по поводу того инцидента на дороге, — залепетал Федор Иванович, — то я вынужден вам заявить...
— Кто это, Томик? — Эллочка готова была заплакать. — Может, мне позвать милицию?
— Короче! — рявкнул Короткий, не обратив на нее никакого внимания.
— Нет, согласен, — Томов-Сигаев изо всех сил пытался выглядеть достойно, — вполне может быть, что и была какая-то толика моей вины, но согласитесь, есть же какие-то пределы... Или я не прав?
— Тридцать тысяч, — сказал Короткий, зевнув от скуки.
— Простите, что? — вежливо переспросил Федор Иванович.
— То-оли-ик. — Жена закрыла рот рукой.
— Это не моя тачка, понимаешь. — Короткий вздохнул и ткнул коротким пальцем с печаткой в одного из спутников. — Это вот его тачка. А он мне за бампер тридцать тысяч вломил, не меньше. Вот я к тебе и пришел разбираться.
— Ну ладно. Хорошо, я готов, — сказал он как можно серьезнее. — Я приношу вам свои извинения. Этого вам достаточно?
Парни переглянулись и вдруг захохотали во весь голос.
— Не, а ты прикольный мужик, профессор, — сказал Короткий сквозь слезы радости и даже похлопал его по плечу. — Ему говорят — тридцать штук, а он прощения просит.
Сразу после этой фразы последовал сильный удар в живот, и Федор Иванович под визг жены согнулся пополам.
— Теперь понял? — Лицо Короткого стало злым, даже свирепым. — И не надо мне тут дурака валять. Или гони тридцать штук, козел, или мы тебя по стенке размажем.
— Но за что? — простонал Томов-Сигаев. — И потом, у меня нет таких денег.
— Во-о, это уже другой разговор. — Короткий опять похлопал его по плечу и сел.
Элла старалась не шевелиться, чтобы все просто забыли о ее существовании. Вот только зубы у нее стучали слишком громко.
— Не, ну ты пойми, мужик, — сказал Короткий примирительным тоном. — Я тебя бить не хотел, так, разнервничался. Ну ты сам прикинь — взял у товарища машину на пару дней, совсем еще новую. Ты же видел эту машину? Просто ляля.
— Да-да, конечно. — Томов-Сигаев вытер слезы.
— Ну вот, — продолжал рассуждать Короткий. — Еду себе по улице, собираюсь на светофоре остановиться, а тут какой-то козел сзади мне в жопу как шарахнет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48