Хмыз постучал в калитку. Доберман воспринял это как вызов ему лично и бросился, захлебываясь от ярости, на забор. Хмыз подождал немного, снова постучал и сразу же услышал из-за калитки:
– Ты, Ярослав?
– Я.
Лязгнул замок. Шеф стоял, держа добермана за ошейник, и Хмыз, зная коварный нрав пса, поспешил в дом. Доберман недовольно поворчал ему вслед, а шеф, заперев калитку, пошел за Хмызом.
– Ну как? – лаконично спросил он, но Хмыз понял его.
– Я вышел из автобуса один.
– Могли ехать в автомобиле.
– Не впервой… – обиделся Хмыз. – Я сразу в лес, будто по грибы, там сам черт меня не найдет.
– Хвалю – бережёного и бог бережет.
– Что-то страшно мне, – признался Хмыз. – Такое чувство, что наступают на пятки.
– Мнительность! – сказал шеф категоричным тоном. – Выпить надо, и все пройдет.
– Не хочу возвращаться под газом.
– Заночуешь у меня.
– Тогда с удовольствием. А то мне автобусом и электричкой…
– Пока жена приготовит ужин, побеседуем. – Шеф показал на беседку, сплошь увитую виноградом. Не диким, а настоящим культурным виноградом – большие зеленые гроздья свисали с лоз. В беседке стояли диван и удобные кресла рядом с журнальным столиком. Шеф усадил Хмыза в кресло, сам полулег на диване, подложив под бок подушку.
– Ну, что там у вас делается? – спросил так, словно речь шла о заведомой мелочи. – Очень придираются?
– Как всегда: документы, учет товаров…
– Но ведь ты волновался.
– А вы бы не волновались? Милиция вцепилась в Бобыря, а тут тебе…
– Все может быть, – остановил его шеф, – но не думаю… Просто стечение обстоятельств. У тебя давно из контрольно-ревизионного управления не были?
– Больше года.
– Вот то-то и оно… У них, знаешь, тоже все планируется. Теперь пришла твоя очередь.
– И я так думаю.
– А если так, чего паникуешь? Товара же не было?
– Одна кофточка. Надели на продавщицу.
– Повезло девушке.
– Они у меня не обижены.
– Смотри, не перестарайся… Чем больше человек получает, тем больше хочет иметь.
– Знаю. У меня девушки не избалованы: подарок, тысяч десять к прогрессивке за ударный труд – они и счастливы. И мне преданы.
– Преданность, голубчик, существует до тех пор, пока действует материальная заинтересованность. Вот – наша диалектика.
– Вам бы философию преподавать.
– Без изучения конкретных законов экономики нам не обойтись, – уклончиво ответил шеф. – Главное в нашей деятельности – своевременно менять методы работы. Обэхаэсовцы начали пристреливаться, снаряды ложатся все ближе и ближе, не сегодня-завтра – прямое попадание, так сказать, а мы – левый поворот и оставляем зону огня.
– Что-нибудь новое придумали?
– Наш кибернетический центр, – шеф постучал пальцем по лбу, – разработал новую систему.
– А как с операцией «Юность?»
– Исчерпана.
– Жаль. Всё просто и надёжно.
– Да, наш принцип – простота и надежность, – согласился шеф.
– У вас все было рассчитано точно, – сказал Хмыз. – Отшлифованная система, зачем же менять?
– Самая совершенная система, умница ты мой, имеет свои трещинки, и бдительное око нашей родной милиции со временем может разглядеть их.
– Вам виднее.
– А если виднее, то работать будем совсем иначе.
– Во всех точках?
– Разумеется.
– Как именно?
– В свое время узнаешь. Не спеши. Новая система требует притирки и чёткости. Ты пока что сиди спокойно. Закончится ревизия, все обойдется, тогда и о тебе вспомним.
Хмыз поморщился.
– А дивиденды?..
– Каждый получит свою часть. Никто не застрахован от ревизий и других неприятностей. Просто теперь Сидоренко с Зельцером придется больше работать. У них что-нибудь случится – переложим на твой воз…
– Не возражаю.
– Ну, если не возражаешь, так идем ужинать. Заговорились мы с тобой, а самовар давно кипит.
Хмыз переночевал у шефа и утренним автобусом добрался в магазин. День прошел в хлопотах, приходилось часто давать объяснения ревизорам, и Хмыз переложил свои прямые обязанности на заместителя. Постоянно был насторожен: не кроется ли за каким-нибудь вопросом подводный камень? Но все шло нормально, он уже начал успокаиваться, когда за несколько минут до конца рабочего дня его позвали к телефону, и Ярослав Михайлович услышал в трубке голос Бобыря. Хмыз побледнел, даже пот выступил на лбу. Однако нашел в себе силы, чтобы равнодушно сказать:
– Слушаю вас.
– Я звоню с вокзала и хотел бы увидеться… – в голосе Бобыря не было уверенности.
– Подождите… – пробормотал Хмыз. – Дайте мне подумать… Я сейчас вспомню…
– Это я, Толик! – не понял его Бобырь. – Слышишь меня, Славко?
– Да… да… Слышу… Хорошо, буду через полчаса. Ну, минут через сорок, согласен?
– Я с вокзала, – повторил Бобырь.
– Ага, значит, возле метро. Вы меня слышите? Договорились. – Хмыз положил трубку, вынул платок, вытер пот. Подумал: чертов Толик, и что ему нужно? Был ведь строгий приказ – не появляться в городе. Деньги тебе дали, загорай где-нибудь в Ялте или Сочи, ну, зачем припёрся? К тому же – во время ревизии. Ну, не болван? Даже не болван, – преступник и негодяй, осел!
Хмыз крыл Бобыря последними словами, в то же время улыбаясь и пожимая руки ревизорам, которые расходились. Включил сигнализацию, запер магазин и пошел на автобусную остановку. Доехал до метро и оттуда позвонил шефу. Никогда еще не слышал, чтобы шеф нервничал или сердился, тем более – ругался, и крайне удивился, когда мембрана содрогнулась от крепкого слова. Но шеф потерял самообладание только на мгновение.
– Слушай меня внимательно, мой дорогой, – сказал он уже спокойным тоном. – Сделаем вот как…
…Субботний день обещал быть солнечным, теплым. Хаблак выглянул в окно, посмотрел, как поливает улицу мощный «ЗИЛ», полюбовался радугой, расцветшей в водяной пыли, и начал делать зарядку.
Жизнь прекрасна и удивительна!..
Дважды присесть…
Когда тебе только тридцать лет…
Прогнуться направо…
Когда такое теплое солнце и ощущаешь каждый мускул…
Достать ладонями пол, выдох…
Когда вокруг всё такое светлое, когда играет радуга… Присесть…
Зазвенел телефон. Когда телефон звонит в начале восьмого – это не к добру… Но разве может что-нибудь испортить настроение в такое утро?
Сергей снял трубку.
– Доброе утро, товарищ полковник. Что? Не может быть! Бобырь?
– Да, погиб Бобырь, – подтвердил полковник Каштанов. – Вчера вечером. Попал под электричку. Есть заключение экспертизы: Бобырь был пьян. Средняя степень опьянения. Наши коллеги из железнодорожной милиции считают: несчастный случай. Но они же не знают общей ситуации. Прошу вас связаться со следователем, который вел предварительное расследование.
Хаблак подумал: увидел бы сейчас полковник своего инспектора – неумытого и небритого…
– Как узнали, что это Бобырь?
– У него были при себе документы. Вызвали жену для опознания, она подтвердила.
– Странно – несчастный случай… – пробормотал Хаблак.
– Вот вы и разберитесь, – приказал полковник. – Железнодорожная милиция получила от прокуратуры указание передать материалы нам. Высылаю в ваше распоряжение машину.
– Да, машина понадобится, – согласился Хаблак.
– Будет через четверть часа.
Позабыв о своем чудесном настроении и о солнечном утре, капитан поспешил в ванную. Брился быстро и порезался. Подумал, каким недолгим бывает человеческое счастье. Казалось, ничто не предвещало хлопот, впереди был беззаботный выходной день с днепровским пляжем и кинофильмом или концертом вечером, и вот тебе на – Бобырь попал под электричку. Вспомнил Толика, на мгновенье стало жалко его. Но чего жалеть Бобыря? Жулик, обкрадывавший государство, значит, враг всех честных людей. Возможно, погиб случайно, но, честно говоря, капитан сомневался в этом: сначала – таинственное исчезновение Бобыря, теперь – его смерть… И снова – Ирынь, а там – Хмыз… Не многовато ли?
Машина просигналила, когда Хаблак завязывал галстук. Через несколько минут капитан уже знакомился со старшим лейтенантом Моринцом.
Конечно, каждому неприятно, когда твои выводы или соображения, ставят под сомнение, и Моринец тут не был исключением. Подал Хаблаку папку с делом Бобыря, всем своим видом показывая, что удивляется: и так все понятно – пьяный поперся на рельсы, а тут из-за поворота выскочил электропоезд, машинист увидел человека на железнодорожном полотне, но остановить электричку уже было поздно.
Несчастный случай, не так ли? Хаблак просмотрел бумаги. Внимание его привлек протокол допроса машиниста. Спросил Моринца:
– У вас тут записано: машинист увидел человека на рельсах. Как увидел: лежал он, шел, сидел? Или, может, бежал?
Старший лейтенант пожал плечами:
– Кажется, он говорил, что пьяный мужчина лежал на рельсах… – ответил он неуверенно.
– Следует уточнить, – попросил Хаблак. – Это очень важно. Прошу вызвать машиниста, а мы пока сходим на место происшествия.
– Машинист сейчас на станции, – пояснил Моринец, – и стоит прежде заскочить туда. Мы выяснили: он сделал все, что должен был сделать в таких случаях. Человек работал всю ночь, надо ли вызывать сюда?
– Заедем к нему, – согласился Хаблак.
Моринец позвонил на станцию, и когда они приехали, машинист уже сидел в приемной начальника. Полный, краснолицый мужчина с быстрыми глазами. Хаблак попросил его:
– Расскажите, пожалуйста, как все произошло. Я внимательно прочитал ваши показания, но ничто не может заменить живого рассказа.
Машинист вопросительно посмотрел на капитана, будто хотел выяснить, сколько раз еще и кому придется рассказывать. Но, наверное, понял, что тут ничего не поделаешь, вздохнул и начал, наморщив лоб:
– Мы отходим из Ирыня в десять семнадцать. Тронулись по графику. В это время уже темно. Включили прожектор, все, что надо, сделали, просигналили и тронулись. Поезд наш сразу скорость набирает. Вот тронулись, набрали скорость, а там поворот и поселок кончается. Дальше поле и лес. Выскочили мы, смотрю, что-то чернеет на рельсах. Ну, что? Сигнал и тормоза, а поезд двигается вперед. Это вам не «Жигули», его сразу не остановишь. Ну и наехали… Остановились, а он под третьим вагоном. Но мы все сделали, сигнал и тормоза, как полагается. А что поделаешь, если он пьяный валяется?
– Валялся? – переспросил Хаблак. – То есть, лежал на рельсах? Я правильно вас понял?
– Конечно, правильно, – обрадовался машинист. – Как ткнулся в правый рельс, так и заснул, значит. Мы – сигнал и тормоза, но разве пьяный услышит?
Хаблак нарисовал на клочке бумаги две параллельные линии.
– Представьте себе, что это – рельсы, – объяснил он. – Нарисуйте, как лежал этот человек.
Машинист не задумался ни на секунду. Нарисовал довольно неуклюже, но точно. Человек лежал грудью на правом рельсе. Машинист даже сказал, что одна рука была поджата под туловищем, другая – откинута в сторону.
– Лицом вверх или вниз? – уточнил Хаблак.
– Вниз.
– Это точно?
– У меня же было несколько секунд, да и прожектор у нас мощный…
– Не заметили, он не шевелился?
– Нет. Я еще подумал: вот наработался человек: спит – как мертвый.
– Поблизости никого не было?
– Не видел. Поле там, было бы видно…
Хаблак запротоколировал показания машиниста, дал ему подписать.
– Теперь – в Ирынь, – предложил Моринцу.
– Мне тоже? – спросил машинист.
Хаблак немного подумал. В конце концов, машинист – единственный человек, видевший Бобыря на рельсах. Точнее, пока единственный. Место в машине есть, почему не взять. Человек он здоровый, видно, не очень устал, пусть поедет, может, возникнут к нему какие-то вопросы.
– Вам тоже, – велел он. – Двинулись.
…Машину пришлось оставить метрах в ста от места происшествия в дубовой роще. Последняя усадьба поселка была еще дальше, за дубами, от рощи к железной дороге вела между засеянными овсом полями узкая тропинка. По ту сторону железной дороги, за насыпью, сразу начинался лес, и тропинка исчезала в густом кустарнике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23