Вместо того чтобы дать мне пощечину или взорваться, она бледнела, и можно было подумать, что ей не произнести ни слова. В таких случаях она почти всегда запиралась в своей комнате, и это меня очень пугало...
- А отец?
- Отец никогда не сердился. Вместо этого он начинал улыбаться, словно подшучивал надо мной...
- Ваш муж сейчас в больнице?
- Да, с семи утра. Я оставила детей с няней, не решаясь привести их сюда. Не знаю даже, что мы будем делать. Я не хочу оставлять маму одну в квартире. А у нас тесно. Впрочем, она и сама не захочет жить у нас...
- А прислуга, мадам Маню, не может с ней ночевать?
- Нет, у нее сын двадцати четырех лет, который капризней, чем самый требовательный муж. Он всегда недоволен, если она опаздывает... Нам нужно кого-нибудь найти, может быть, сиделку. Конечно, мама будет протестовать... Разумеется, я останусь здесь, сколько смогу...
У Вероники были правильные черты лица, золотистые волосы, но ее нельзя было назвать красивой, не хватало живости.
- Мне кажется, я слышу мамины шаги...
Дверь открылась, и Мегрэ с удивлением увидел совсем молодую с виду женщину. Он знал, что мадам Жослен намного моложе мужа, но в его представлении она все же была бабушкой.
В черном, очень скромном платье, она казалась стройнее, чем дочь. Это была брюнетка с блестящими темными глазами. Несмотря на свое горе, она была тщательно подкрашена и безукоризненно одета.
- Комиссар Мегрэ, - представился он.
Она опустила ресницы, посмотрела вокруг и наконец взглянула на дочь, которая тут же пробормотала:
- Наверное, мне лучше оставить вас вдвоем?
Мегрэ не возражал. Мать ее не задерживала, и Вероника неслышно вышла. Все шаги в этой квартире приглушались специальным покрытием и лежащими кое-где старинными коврами.
- Садитесь, - сказала вдова Рене Жослена, продолжая стоять у кресла мужа.
Поколебавшись, Мегрэ наконец сел, а его собеседница опустилась в кресло рядом с рабочим столиком. Она держалась очень прямо, не облокачиваясь на спинку, как все воспитанницы монастырей. Ее губы, без сомнения, от возраста стали тонкими, а руки, несмотря на худобу, были еще красивы.
- Прошу прощения за то, что пришел сюда, мадам Жослен, и, честно говоря, даже не знаю, какие вопросы вам задавать. Я прекрасно понимаю ваше смятение, ваше горе.
Она пристально смотрела на него, не отводя взгляда, и он подумал, слушает ли она то, что он говорит, или продолжает следить за собственными мыслями.
- Ваш муж стал жертвой преступления, которое кажется необъяснимым, и я должен учитывать все, даже малейшие детали, которые могут навести меня на след.
Она слегка кивнула, словно в знак одобрения.
- Вчера вы были с дочерью в театре Мадлен. Вероятно, убийца знал, что застанет вашего мужа одного.
Когда вы решили пойти на этот спектакль?
Она ответила еле слышно:
- Три или четыре дня назад. Кажется, в субботу или в воскресенье...
- Кому это пришло в голову?
Мне. Меня очень интересовала пьеса, о ней столько писали в газетах...
Зная, что под утро она еще не пришла в себя, комиссар был удивлен ее спокойствием и собранностью.
- Мы договорились с дочерью, и она позвонила мужу узнать, пойдет ли он с нами.
- Вам случалось ходить в театр втроем?
- Редко. Мой зять интересуется только медициной и своими больными.
- А ваш муж?
- Мы иногда ходили с ним вдвоем в кино или в мюзик-холл. Он очень любил мюзик-холл.
Голос у нее был ровный, невыразительный. Отвечая, она все время глядела на Мегрэ, словно на экзаменатора.
- Вы заказали билеты по телефону?
- Да. Кресла номер девяносто семь и девяносто восемь. Я хорошо помню, так как всегда прошу места у центрального прохода.
- Кто знал, что в этот вечер вас не будет дома?
- Муж, зять и наша уборщица.
- Больше никто?
- Еще мой парикмахер, я ходила к нему днем.
- Ваш муж курил?
В голову Мегрэ приходили все новые и новые мысли, он только что вспомнил о сигаре в пепельнице.
- Мало. Одну сигару после еды. Иногда еще выкуривал одну во время утренней прогулки.
- Извините меня за такой нелепый вопрос: вы не знали, у вашего мужа были враги?
Она не стала энергично возражать, а просто сказала:
- Нет.
- У вас никогда не создавалось впечатления, что он от вас что-то скрывает, что держит в тайне какую-то сторону своей жизни?
- Нет.
- Что вы подумали, возвратившись вчера вечером, когда обнаружили, что он мертв?
- Что он умер.
Лицо ее стало еще жестче, словно превратилось в маску, и Мегрэ на минуту показалось, что ее глаза наполнились слезами.
- Вам не пришло в голову, кто мог его убить?
Он уловил едва заметное колебание.
- Нет.
- Почему вы сразу же не позвонили в полицию?
Она помолчала и на мгновение отвела взгляд от комиссара:
- Не знаю.
- Вы сначала позвонили зятю?
- Я никому не звонила. Это Вероника позвонила к себе домой, волнуясь, что не застала мужа здесь.
- Она не удивилась, когда его не оказалось и дома?
- Не знаю.
- Кто подумал о докторе Ларю?
- Кажется, я. Нам был необходим человек, который бы всем этим занялся.
- Вы никого не подозреваете, мадам Жослен?
- Никого.
- Почему вы встали сегодня утром?
- У меня нет причин оставаться в постели.
- Вы уверены, что в доме ничего не пропало?
- Дочь проверяла. Она знает, где что лежит, не хуже меня. Кроме пистолета...
- Когда вы видели его в последний раз?
- Несколько дней назад. Не помню точно когда.
- Вы знали, что он заряжен?
- Да. У моего мужа всегда был дома заряженный пистолет. После свадьбы он держал его в ящике своего ночного столика. Потом, боясь, как бы его не взяла Вероника, а в спальне у нас ничего не запиралось, он переложил его в комод. Долгое время этот ящик был на замке, а теперь, когда Вероника подросла и вышла замуж...
- Вам не казалось, что ваш муж чего-то боялся?
- Нет.
- Он держал много денег?
- Очень мало. Мы почти всегда расплачивались чеками.
- Вам никогда не случалось, вернувшись домой, застать у мужа кого-нибудь незнакомого?
- Нет.
- И вы никогда не встречали вашего мужа с каким-нибудь неизвестным вам человеком?
- Нет, господин комиссар.
- Благодарю вас...
Ему было жарко. Он только что провел один из самых неприятных допросов в своей практике. Словно бросаешь мяч, а он не отскакивает обратно. Ему казалось, что его вопросы не попадали в цель, не затрагивали ничего относящегося к делу, а ответы, которые он получал, были формальными, невыразительными.
Она ответила на все вопросы Мегрэ, но от себя не добавила ни одной фразы.
Она не поднялась, чтобы проститься с комиссаром, а продолжала сидеть в своем кресле, и невозможно было что-то прочесть в ее глазах, хотя и очень живых.
- Простите меня за вторжение.
Она не возражала, ждала, пока он встанет, чтобы тоже подняться, потом пошла вслед за ним, пока он неуклюже направлялся к двери.
- Если вам что-то придет в голову, какая-нибудь мысль, какое-нибудь подозрение, если вы что-нибудь вспомните...
Она снова опустила ресницы.
- У вашей двери дежурит полицейский, и, надеюсь, журналисты не станут вам докучать.
- Мадам Маню сказала мне, что они уже приходили...
- Давно вы ее знаете?
- Примерно с полгода.
- У нее есть ключ от вашей квартиры?
- Да. Я заказала ей дополнительно.
- А кто еще, кроме нее, имел ключ?
- Мой муж и я. Еще наша дочь. Он остался у нее с тех пор, как она еще жила здесь до замужества.
- Больше ни у кого?
- Да, еще есть один, пятый ключ, который я называю запасным и держу на своем туалетном столике.
- Он лежит там по-прежнему?
- Да, я его там недавно видела.
- Могу я задать еще один вопрос вашей дочери?
Она открыла дверь, на минуту скрылась и вернулась с Вероникой, которая по очереди их оглядела.
- Ваша мама сказала мне, что у вас остался ключ от этой квартиры. Я хотел бы удостовериться, что он находится у вас по-прежнему...
Она подошла к комоду, взяла голубую кожаную сумку, открыла ее и вынула маленький плоский ключ.
- Вы брали его с собой в театр?
- Нет. Я взяла театральную сумочку, намного меньше этой, в ней ничего не помещается.
- Выходит, ключ оставался в вашей квартире на бульваре Брюн?
Это было все. Он не знал, какие еще вопросы было бы уместно задать. Впрочем, он уже и не мог больше оставаться здесь.
- Благодарю вас.
Он спустился пешком, чтобы размять ноги, и, пройдя один марш, облегченно вздохнул. На тротуаре взад и вперед ходил полицейский, а журналисты устроились напротив, в кафе, и, увидев комиссара, сразу же бросились к нему:
- Вы допросили обеих женщин?
Он оглядел их так, как смотрела вдова Рене Жослена, словно через стекло, не видя их лиц.
- Это правда, что мадам Жослен отказывается отвечать?
- Право, господа, мне нечего вам сказать.
- Когда же вы надеетесь...
Он махнул рукой и направился к бульвару Распай в поисках такси. Журналисты не пошли за ним следом, а снова заняли свои позиции, а он этим воспользовался, чтобы зайти в кафе, где они были ночью.
В свой кабинет на набережной Орфевр он попал только около полудня, тут же приоткрыл дверь в кабинет инспекторов, где увидел Лапуэнта и Торранса.
- Зайдите ко мне оба.
Он тяжело уселся за свой стол и набил самую большую из трубок.
- Что ты сегодня делал? - спросил он сначала у юного Лапуэнта.
- Я пошел на улицу Жюли, чтобы проверить показания Фабра, и расспросил всех трех консьержек.
Все они подтверждают, что вчера вечером кто-то приходил и справлялся, нет ли в доме больного ребенка.
Одна из них отнеслась к этому человеку недоверчиво, решила, что он не похож на врача, он даже показался ей подозрительным. Она чуть было не предупредила полицию.
- В котором часу он приходил?
- Между половиной одиннадцатого и одиннадцатью.
- А что говорят в больнице?
- Там было потруднее. Я попал в самый неудачный момент, когда профессор и врачи совершают обход. Все сбились с ног. Я издали заметил доктора Фабра и уверен, что он меня тоже узнал.
- Он никак не отреагировал?
- Нет.
- Ему часто случается заходить по вечерам в больницу?
- Вероятно, это входит в обязанности всех врачей, если их срочно вызывают или когда они ведут серьезного больного. Я узнал, что чаще всех там бывает доктор Фабр. Мне удалось поговорить на ходу с двумя или тремя медсестрами. Их мнения о докторе Фабре совпали. К нему относятся в больнице почти как к святому.
- Он долго сидел у постели своего больного?
- Нет. Он заходил во многие палаты и разговаривал с дежурным врачом.
- Они там уже в курсе дела?
- Не думаю. На меня они поглядывали косо. Особенно одна, довольно молодая, скорее не медсестра, а ассистентка. Она сказала мне с раздражением: "Если вы собираетесь задавать нескромные вопросы, то лучше обратитесь непосредственно к доктору Фабру".
- Судебный врач не звонил?
Обычно после вскрытия сразу же звонили на набережную Орфевр, чтобы сообщить о результатах, а потом уже присылали официальный рапорт, на составление которого уходило некоторое время.
- Когда, по их мнению, произошло убийство?
- В него всадили две пули. Первая попала в аорту, и уже это было смертельно. Примерно от девяти до одиннадцати. Для большей точности доктор Ламаль хотел бы знать, в котором часу Жослен в последний раз принимал пищу.
- Позвони их служанке и узнай, а потом сообщи доктору.
Пока они говорили, толстый Торранс, стоя у окна, наблюдал, как по Сене проплывают пароходы.
- Что мне теперь делать? - спросил Лапуэнт.
- Сначала позвони по телефону. А что у вас, Торранс?
Он был с ним на "вы", хотя знал его гораздо больше, чем Лапуэнта. Правда, последний скорее походил на студента, чем на инспектора полиции.
- Итак, что там за жильцы?
- Я начертил для вас небольшой план дома. Так будет легче.
Он положил листок комиссару на стол, а сам встал за его спиной и время от времени указывал пальцем на какой-нибудь из квадратов.
- Сначала взгляните на первый этаж. Вы, наверное, знаете, что муж консьержки - полицейский и в ту ночь дежурил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16