— Вы забыли капли мадам де Валми.
Он протягивал сверток через прилавок.
Когда я вышла на улицу, молодой человек спросил с любопытством:
— Что его гложет? Он грубил? Простите, но вы такая… розовая.
— Да? Сама виновата. Нет, не грубил. Я глупая и получила по заслугам.
— Уверен, что не так. И благодарю вас самым диким образом за помощь. Я бы никогда не справился сам. — Он улыбнулся. — А еще мне надо купить коньяк. Может, поможете?
— Вы вроде сказали, что можете попросить его сами.
— Я… Надеялся, что вы пойдете со мной и разрешите чем-нибудь вас угостить, чтобы отблагодарить за все хлопоты.
— Вы очень милы, но нет необходимости…
Он взглянул умоляюще через охапку свертков.
— Пожалуйста. Кроме всего прочего, здорово было бы поговорить по-английски.
Я неожиданно представила, как он сидит в своем домике на горе, окруженный таблетками, пилюлями и термометрами, и ответила:
— С удовольствием.
Он засветился.
— Сюда? Все равно нет выбора, это, кроме «Смелого Петуха» — единственное место на мили.
Бистро раскинуло веселый тент рядом с аптекой. Внутри было темно и не особо привлекательно, но на улице стояли три металлических столика с ярко красными стульями и два маленьких стриженых дерева в голубых кадках. Мы сели на солнце.
— Что будете пить?
— Как вы думаете, они подают кофе?
— Наверняка.
Он оказался прав, кофе принесли в больших желтых чашках с тремя упакованными прямоугольниками сахара на каждом блюдце. Теперь, когда мы оказались в кафе в более менее формальной обстановке, мой компаньон восстановил весьма английскую застенчивость. Он сказал, интенсивно взбалтывая кофе:
— Мое имя Блейк. Вильям Блейк.
И посмотрел на меня со следами вызова.
— Совсем не плохое имя. Я всего лишь Белинда Мартин, можно просто Линда.
Он улыбнулся:
— Спасибо.
— За что? Что не заставила называть меня полным именем?
— О… Да, конечно, Но я имел в виду, что вы не вспомнили про «Песни невинности».
— О ягненок, кем ты создан?
— Именно это. Не представляете, сколько людей не способны в себе это удержать.
Я засмеялась:
— Как трогательно! Но мне больше нравятся тигры. Нет, спасибо, не курю.
— А мне можно?
— Конечно.
Над брызгающим огнем французской спички он посмотрел вопросительно.
— А можно спросить… Что вы делаете в Субиру? Я понял, не отдыхаете?
— Нет. Тоже работаю. Гувернантка.
— Конечно. Вы, должно быть, английская девушка из замка Валми.
— Да. Слышали обо мне?
— Тут все всех знают. Кроме того я, по здешним меркам, ближний сосед. Работаю в следующем поместье, плантации к западу от Марлона.
— Дьедонне?
— Именно. Замок, на самом деле это просто коттедж, четверть Валми, расположен в долине немного пониже деревни. Владельца там почти не бывает. Его зовут Сен-Вир. Он проводит большую часть времени в Париже или недалеко от Бордо. Как ваш босс, выколачивает кучу денег из леса и виноградников.
— Виноградники? В Валми?
— Ну да, в Провансе, кажется.
— Конечно, Бельвинь. Но это принадлежит лично месье де Валми, а Валми — нет. Даже он не будет тратить на Валми собственные средства.
— Даже? — Как ни странно, мой голос звучал будто я защищалась. — По-моему он очень хороший хозяин.
— А, это. Лучше нет. Его здесь очень высоко ценят. Но идет слух, что уже несколько лет весь доход от Бельвинь идет сюда, во всяком случае много денег.
— Здесь и так всего много.
— Да. Все пробуждается. Два хороших урожая, и можно крышу починить… — Он засмеялся. — Смешно, что здесь всем до всего есть дело. А быть гувернанткой, наверное, гнусно, нет?
— В книжках, конечно, бывает, наверное, и на самом деле, но мне нравится. Мне нравится мой ученик Филипп и само место.
— А не одиноко, так далеко от дома и Англии?
Я засмеялась:
— Если бы вы знали! Мой дом в Англии — семь лет в приюте. Гувернантка или нет, Валми для меня — роскошное приключение.
— Да, наверное, вы этого и хотите, приключений?
— Конечно! А кто не хочет?
— Я, например.
— А я думала, все мужчины мечтают прорубать себе путь мачете через мангровые топи и стрелять во всяких стремительных существ. Волосатые коленки, костры и широкий-широкий мир.
Он усмехнулся:
— Я этим переболел в очень раннем возрасте. И что вообще такое мачете?
— Бог его знает. Оно у них всегда есть. А если серьезно…
— Серьезно, не уверен. Мне нравятся путешествия, перемены, новые явления и предметы, но… Хорошо все-таки иметь корни. Извините. Это бестактно.
— Нормально. Я понимаю. Каждому нужен… центр. Чтобы откуда-то выходить и куда-то возвращаться. Думаю с возрастом возвращаться делается приятнее, чем уходить.
Он улыбнулся.
— Да, я думаю именно так, но вы меня не слушайте. У меня склонность отставать от жизни, а вы идите вперед и укрощайте тигров. До сих пор у вас получалось нормально. Вы ведь нашли одного?
— Месье де Валми?
— Быстро сообразили. Он, значит, тигр?
— Вы имели в виду его. Почему?
— Репутация пламенная и непредсказуемая. Как вы с ним? Он какой?
— Очень вежливый и добрый, даже очаровательный. Вместе с мадам старается, чтобы я чувствовала себя дома. Я их мало вижу, но когда это случается, они очень добры… — Я посмотрела через площадь. Две женщины разглядывали нас с любопытством. Кто-то резко закричал и дети рассыпались, болтая и вскрикивая, как сойки. — А вы почему тут оказались? Расскажите о своей работе.
— Особенно нечего.
Он рисовал ложкой на скатерти и рассказывал об очень разумной жизни. Приятный благополучный пригородный дом, школа, два года в армии, никаких событий более существенных, чем маневры. Потом университет, четыре года тяжелой работы с каникулами в Скандинавии и Германии. Хороший диплом и решение заняться дальнейшими исследованиями каких-то болезней хвойных лесов, о которых он мне начал рассказывать с энтузиазмом — о каких-то жуках, предметах, называемых Phomopsis и Megatismus, и о том, что Hylobius, а не Pissodes в чем-то там повинны… Но в конце концов он остановился и покраснел.
— Вот почему я здесь. Месье де Сен-Вир — очень порядочный человек для француза, мой отец знал его во время войны. Он дал мне работу своего рода и платит немного за то, что я, в сущности, занимаюсь собственными исследованиями. Я получаю опыт и ценный материал, мне нравится. Люди здесь заботятся о своей земле, но еще многому надо учиться. Включая язык. Почему-то он мне не дается. Может, способностей нет. А очень бы пригодился.
— Если вы живете один с термометрами, не ясно зачем.
— Но я не все время там. Большей частью, там плантация, которой я занимаюсь и все мои вещи, и я там ночую, когда денег мало. Это конечно не редко. Но я часто спускаюсь в «Смелого петуха». Там шумно, но босс говорит на английском и пища хорошая… А это ваш маленький мальчик?
Открылись ворота в стене церковного сада, и Филипп появился в арке, а за ним — мощная фигура домоправительницы кюре.
— Да. Пора идти.
Я встала, ребенок меня увидел, сказал что-то женщине через плечо и побежал к нам через площадь.
— Хорошо, что вы ждали. Я сказал, что вы уйдете гулять, но вы — вот.
— Да, вот и я. Ты рано закончил, да? Кюре устал от тебя?
— Не знаю слова «устал».
— Ennuye.
— Нет. Он плохо себя чувствует. Устал, но не от меня.
— Печально это слышать. Филипп, это месье Блейк, он работает у месье де Сен-Вира. Comte de Valmi.
Они пожали друг другу руки, серьезность Филиппу шла.
— Над чем работаете, месье?
— Я — лесник.
— В Валми тоже есть лесники.
— Знаю, встречал их. Пьер Детрюш, Жан-Луи Мишо и Арман Лесток, который живет около «Смелого Петуха».
— Я их пока еще не знаю. Я здесь недавно, vous comprenez.
— Да, насколько я знаю, ваш дядя управляет этими вещами.
— Да, — сказал Филипп вежливо, — он мой опекун.
Он взглянул на меня триумфально от того, что вспомнил слово, но это придало ответу оттенок, который развеселил мистера Блейка.
Я торопливо заявила:
— Нам пора. Спасибо за кофе, мистер Блейк, очень рада, что мы встретились.
Я протянула руку. Англичанин взял ее и сказал:
— Пожалуйста, не исчезайте. Когда мы можем встретиться опять?
— Не такой уж я и вольный индивид. Иногда у меня свободно утро, но я так далеко не хожу.
— А вечером?
— Да нет. Иногда по пятницам или воскресеньям.
— Тогда ничего не выходит. — Он выглядел разочарованным. — На этом уикенде я договорился встретиться с приятелями. Может потом?
Филипп тихонько потянул меня за руку.
— Мне правда пора. Давайте не будем забивать себе голову? Наверняка встретимся, долина не такая уж и большая. И спасибо еще раз…
На мосту я обернулась и увидела, как он с деловым видом собирает бинты, пластырь и прочие средства, которые должны сделать приятной жизнь на высоте четырех тысяч футов. Я понадеялась, что он не забудет купить коньяк.
6
Вечером привычный покой нашего существования нарушился. Попили чаю, легкие апрельские сумерки заглядывали в незанавешенное окно на жизнерадостный свет лампы и камина. Филипп играл в солдатиков на ковре, а я, как часто у нас происходило, читала вслух. Вдруг я услышала, что вверх по зигзагу едет машина. Было тепло, и длинные двери на балкон стояли открытыми. Мотор ревел все ближе, менял тон. Я остановилась и посмотрела в сторону окна. Филипп тоже.
— Une autol Quelqu'un vient!
— На английском, — сказала я автоматически, — Филипп, что ты делаешь?
Он не обращал внимания. Вскочил с ковра, разбрасывая игрушки. Вылетел в окно, как ракета, и бросился направо по балкону. Я уронила книгу и поспешила за ним. Он добежал до конца балкона, который нависал над посыпанной гравием площадкой, и наклонился через перила, пылко и неосторожно. Я подавила порыв схватить его за штаны и сказала, как можно мягче:
— Упадешь, если будешь так висеть… Смотри, эта штука совсем расшаталась, вон камень подвинулся, я же вижу. Наверно это как раз они собираются чинить, они говорили… Филипп… — Но он не слушал, а все наклонялся через каменный карниз. Я сказала уже твердо. — Филипп, вернись. Что ты так возбудился?
Автомобиль проехал последний поворот и остановился, заскрипев шинами по гравию. Свет фар ворвался в розовый сад, осветил острые прутья решетки прямо под балконом, аккуратные горшки с цветами, скользнул по арке скотного двора и погас. Я услышала мужской голос, низкий и приятный. Кто-то другой, наверное, водитель, ему ответил, машина медленно отъехала, пришелец пересек двор и направился вверх по ступеням. Со слабым любопытством я ждала, когда откроется огромная дверь, и свет из холла наделит этот голос плотью. Но еще до этого Филипп скользнул мимо меня и отступил по балкону к окнам класса. Худенькие спина и плечи выражали такое острое разочарование, что я пошла за ним молча, села в кресло и подняла книгу. Но мальчик не вернулся к игрушкам. Он стоял на коврике у камина и смотрел на огонь. Похоже, он забыл, что я здесь.
Я перелистнула несколько страниц книги и спросила небрежно:
— Кто это, не знаешь?
Тонкие плечи поднялись:
— Месье Флоримон, я думаю.
— Месье Флоримон? Ты имеешь в виду модельера?
— Да. Он к нам часто приезжал в Париже. Он друг моей тети Элоизы. Про него знают в Англии?
— Конечно. — Даже в приюте мы слышали о великом Флоримоне, его силуэт «Алладин» когда-то породил бурю в Париже и Нью-Йорке и, по слухам, заставил великого Диора что-то, задохнувшись, пробормотать, и разорвать пачку эскизов. — Он здесь побудет?
— Не знаю.
Голос ясно выражал, что его это не интересовало. Но разочарование проявлялось так сильно, что я спросила:
— Ты ждал кого-то еще, Филипп? — Он коротко взглянул на меня, опустил длинные ресницы и ничего не сказал. Я колебалась. Но, в конце концов, это — моя работа, а он — очень одинокий маленький мальчик. Кого же это он так ждет? — Может, твоего кузена Рауля? — Нет ответа. — Кто-то должен приехать? — Он помотал головой. — Тебе не нравится месье Флоримон?
— Почему? Очень нравится.
— Тогда почему?.. — начала я, но что-то в его лице заставило меня остановиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32