И нам за это платят. Так что управлять самолетом мы будем сами.
– Как вам угодно. – Патрони пожал плечами и сказал, ткнув своей сигарой в сторону рычагов подачи топлива: – Только запомните одно: когда я дам знак, двиньте секторы газа вперед до упора. На полную катушку, понятно? Струсите – все пропало.
И он вышел из кабины, не обращая внимания на сердитые взгляды разъяренных пилотов.
Внизу работы были закончены. Кое-кто побежал в автобус греться. Все машины отогнали подальше от самолета.
Патрони закрыл за собой дверь кабины и спустился по трапу. Старший технолог, закутавшийся уже чуть ли не с головой в свою парку, доложил:
– Все готово.
Патрони сделал еще две-три затяжки и швырнул сигару в снег, где она, зашипев, потухла. Затем он указал на безмолвствовавшие двигатели лайнера:
– О'кей, запускайте все четыре.
Несколько человек уже шли обратно от автобусов. Четверо рабочих подставили плечи под трап и откатили его от самолета. Двое других, стараясь перекрыть шум ветра, крикнули:
– Есть запускать двигатели! – после чего один из них стал перед самолетом, возле передвижного генератора. На голове у него были наушники, подключенные к радиотелефону в самолете. Другой, со светящимися сигнальными жезлами в руках, прошел дальше и стал так, чтобы его было видно пилотам из кабины.
Патрони, одолжив у кого-то защитный шлем, стал рядом с человеком в наушниках. Все остальные высыпали из автобусов – поглядеть.
В кабине пилоты закончили проверку перед стартом.
На земле человек с наушниками начал обычный ритуал подготовки к старту.
– Запускайте двигатели.
Пауза. Голос командира:
– Готовы запускать и форсировать.
Стартер третьего двигателя заработал от аэродромного пускового устройства, со свистом закрутился компрессор, замелькали его лопатки! Когда скорость достигла пятнадцати процентов нормальной, первый пилот включил подачу топлива. Когда топливо воспламенилось, двигатель отрыгнул облако дыма и, глухо взревев, заработал.
– Запускайте четвертый двигатель.
Следом за третьим заработал четвертый двигатель, и генераторы обоих начали подавать ток.
Раздался голос командира:
– Перехожу на свои генераторы. Отключайте ваш.
– Отключено. Запускайте второй двигатель.
Заработал второй двигатель. Оглушающий рев трех двигателей. Вихрь снега.
Загудел и заработал первый двигатель.
Лучи прожекторов, освещавшие пространство перед самолетом, сместились в одну сторону.
Патрони поменялся наушниками со служащим, стоявшим перед самолетом. Теперь у него была прямая связь с пилотами.
– Говорит Патрони. Когда у вас там все будет готово, начинайте действовать.
Стоявший впереди служащий поднял вверх светящиеся сигнальные жезлы, готовясь указывать путь самолету по эллиптической дорожке за траншеями, тоже расчищенной от снега по распоряжению Патрони. Если «боинг» выедет на дорожку быстрее, чем предусмотрено, служащему придется удирать бегом.
Патрони присел на корточки перед носовым колесом. Положение тоже небезопасное в случае, если самолет рванет с места. Недаром Патрони сжимал телефонный провод в месте соединения, чтобы сразу же выдернуть вилку из штепселя. Он внимательно следил за стойкой шасси – вот сейчас она начнет перемещаться.
Голос командира:
– Даю газ.
Гул двигателей стал громче. Самолет содрогался от этого гула, напоминавшего укрощенную грозу, земля под ним дрожала, но колеса оставались неподвижны.
Спасаясь от ветра, Патрони прикрыл микрофон ладонями и крикнул:
– Больше газу! Секторы вперед до упора!
Рев двигателей усилился, но лишь слегка. Колеса дрогнули, но не сдвинулись с места.
– До упора, черт подери! До упора!
Несколько секунд двигатели продолжали работать на прежней мощности, потом внезапно мощность упала. В наушниках у Патрони задребезжал голос командира:
– Патрони, por favor, если я дам двигателям полную тягу, самолет станет на нос, и мы с вами вместо завязшего «боинга» будем иметь обломки «боинга».
Патрони внимательно приглядывался к колесам самолета, откатившимся на прежнее место, и к грунту вокруг них.
– Говорю вам, он вылезет! Наберитесь духу и дайте газ на всю катушку.
– Сами набирайтесь духу! – взбесился командир. – Я выключаю двигатели.
Патрони не своим голосом заорал в микрофон:
– Не выключайте, пусть работают вхолостую! Я сейчас поднимусь! – Выскочив из-под носа самолета, он махнул рукой, чтобы подкатили трап. Но не успели его установить, как все четыре двигателя заглохли.
Когда Патрони поднялся в кабину, оба пилота уже отстегивали ремни.
Патрони сказал с осуждением:
– Струсили!
Ответ командира прозвучал неожиданно кротко:
– Es posible. И возможно также, что это единственный разумный поступок, который я совершил за весь сегодняшний вечер. Ваша бригада готова принять самолет на себя? – официальным тоном осведомился он.
– О'кей, – сказал Патрони. – Примем.
Первый пилот взглянул на часы и сделал пометку в бортовом журнале.
– Когда вы так или иначе вытащите самолет из снега, – сказал капитан, – ваша компания свяжется с нашей. А пока что – buenas noches.
Лишь только оба пилота, застегнув на все пуговицы свои куртки, покинули кабину, Патрони быстрым привычным взглядом скользнул по приборам и рычагам управления. Через две-три минуты он следом за пилотом спустился по трапу.
Внизу его ждал Ингрем. Он кивком указал на пилотов, спешивших к одному из служебных автобусов.
– Так же сдрейфили они и раньше: не решились дать двигателям полную нагрузку. – Он угрюмо покосился на стойки шасси. – Потому он с самого начала и зарылся так глубоко. А теперь увяз еще глубже.
Имение этого и боялся Патрони.
Он снова нырнул под фюзеляж – поглядеть на положение шасси; Ингрем посветил ему электрическим фонариком. Колеса ушли в мокрый снег и жидкую глину почти на фут глубже прежнего. Патрони взял фонарик, посветил под крыльями: оси всех четырех колес были в опасной близости к грунту.
– Крюком с неба разве что его теперь вытащишь, – сказал Ингрем.
Главный механик «ТВА» задумался и покачал головой.
– Надо попытаться еще раз. Снова подкопать – поглубже, подвести траншеи под самые колеса и запустить двигатели. Только на этот раз вытаскивать его я буду сам.
Вокруг все еще продолжала завывать вьюга.
Ингрем поежился, сказал с сомнением:
– Как знаете, доктор. Но, конечно, лучше вы, чем я.
Патрони усмехнулся:
– Если мне не удастся его вытащить, тогда, наверное, удастся разнести на куски.
Ингрем направился к одиноко стоявшему автобусу – снова собирать людей. Второй автобус уже уехал – повез пилотов «Аэрео-Мехикан» в аэровокзал.
Патрони прикинул: теперь меньше чем за час никак не управиться. Значит, все это время посадочная полоса три-ноль функционировать не будет.
Он направился к своему «пикапу», оборудованному рацией, чтобы доложить об этом на КДП.
7
Инес Герреро не была знакома с теорией, суть которой сводится к тому, что перенапряженный, истощенный мозг может в целях самосохранения отключаться, и тогда человек впадает в состояние пассивного полузабытья. Однако ее поведение служило наглядным подтверждением этой теории. Инес Герреро действовала бессознательно, как сомнамбула.
Вот уже несколько недель ее томило беспокойство, тревога, близкая к отчаянию, а события этой ночи нанесли ей последний, сокрушительный удар. И мозг ее отключился – так срабатывает предохранитель при коротком замыкании. Пока Инес Герреро пребывала в этом состоянии – временном, конечно, – она не отдавала себе отчета ни где она находится, ни почему.
Грубоватый, разбитной шофер такси оказал ей не слишком хорошую услугу. Они сторговались, что он отвезет ее в аэропорт за семь долларов. Выйдя из такси, Инес дала шоферу десятидолларовую бумажку – кроме этой бумажки, у нее почти ничего не было, – ожидая получить сдачу. Шофер пробормотал, что сдачи у него нет, но он сейчас разменяет, и укатил. Инес напрасно прождала десять минут, стоя как на иголках и не сводя глаз с часов аэровокзала, стрелки которых неумолимо приближались к одиннадцати, когда должен был подняться в воздух самолет, отлетавший в Рим, и, наконец, поняла, что шофер такси и не подумает возвращаться. Инес не запомнила ни номера машины, ни фамилии шофера – на что последний и рассчитывал. А если бы даже и запомнила, то писать жалобы не в ее привычках, и, как видно, шофер раскусил и эту черту ее характера.
Несмотря на все препятствия, возникшие по дороге, Инес еще успела бы попасть к посадке в самолет, не задержись она в ожидании сдачи. А теперь, когда она отыскала выход на поле, самолет уже бежал по рулежной дорожке.
Все же у Инес хватило ума воспользоваться советом, полученным по телефону от мисс Юнг, девушки из справочного бюро «Транс-Америки», и она прибегла к маленькой хитрости, чтобы выяснить, действительно ли ее муж находится на борту самолета, отлетающего в Рим. Контролер как раз собирался покинуть свой пост у выхода сорок семь, когда к нему обратилась Инес.
По совету мисс Юнг она не стала задавать вопросов, а просто заявила:
– Мой муж находится на борту самолета, на который только что закончилась посадка. – И она объяснила, что опоздала проводить мужа, но хочет убедиться, что он успел благополучно сесть в самолет. Она достала желтенькую квитанцию, обнаруженную среди вещей мужа, и показала ее контролеру. Мельком взглянув на квитанцию, контролер стал просматривать список пассажиров.
На какую-то секунду в душе Инес затеплилась надежда; а вдруг она ошиблась, вдруг муж ее и не думал никуда улетать; мысль о том, что он мог отправиться в Рим, все еще казалась ей слишком невероятной. Но тут контролер сказал – да, Д.О.Герреро находится на борту самолета, вылетающего рейсом два, и обидно, конечно, что миссис Герреро не успела проводить мужа, но сегодня из-за этого снегопада все пошло кувырком, а теперь он просит его извинить, но ему необходимо…
Контролер ушел, и тут Инес расплакалась: она вдруг почувствовала себя такой одинокой среди всей этой толпы.
Сначала из глаз ее выкатилось несколько слезинок, затем сразу припомнились все несчастья и беды, и слезы хлынули ручьем. Инес скорбела о настоящем и оплакивала прошлое: был у нее дом – теперь его не стало; детей она не может содержать; был у нее муж, хоть и никудышный, но она привыкла к нему, а теперь и он улетел куда-то… Она вспоминала, какой была в молодости, и плакала о том, какой стала теперь; она плакала о том, что у нее нет денег и ей некуда идти – разве что снова в опостылевшую, кишащую тараканами квартиру, да и оттуда ее завтра вышвырнут – ведь от ничтожной суммы, с помощью которой она надеялась умилостивить на время своего квартирного хозяина, ничего не осталось после того, как шофер такси присвоил себе сдачу… Она даже не была уверена, хватит ли у нее мелочи, чтобы добраться до дому. Она плакала, потому что туфли натерли ей ноги, и потому что она была так неприглядно одета, да еще промокла насквозь, и потому что устала, измучилась, и потому что закоченела и ее лихорадило. Она плакала о себе и обо всех разуверившихся и отчаявшихся, как она.
Наконец, заметив, что на нее стали с любопытством поглядывать, она, все так же плача, принялась бесцельно бродить по аэровокзалу. Именно тогда защитные силы мозга пришли ей на выручку, сознание ее затуманилось, и в спасительном отупении она хотя и продолжала горевать, но уже не понимала – почему.
Вскоре после этого она попалась на глаза одному из дежурных полицейских аэровокзала, и он, проявив отзывчивость, которой далеко не всегда отличаются блюстители порядка, усадил ее в укромном уголке и тут же связался по телефону со своим начальством. Лейтенант Ордвей находился неподалеку и сказал, что разберется в этом сам. Он пришел к выводу, что Инес, несмотря на ее подавленное состояние и бессвязную речь, совершенно безопасна, и велел проводить ее в кабинет управляющего аэропортом, считая, что это единственное спокойное и вместе с тем не столь устрашающее, как полицейский участок, место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– Как вам угодно. – Патрони пожал плечами и сказал, ткнув своей сигарой в сторону рычагов подачи топлива: – Только запомните одно: когда я дам знак, двиньте секторы газа вперед до упора. На полную катушку, понятно? Струсите – все пропало.
И он вышел из кабины, не обращая внимания на сердитые взгляды разъяренных пилотов.
Внизу работы были закончены. Кое-кто побежал в автобус греться. Все машины отогнали подальше от самолета.
Патрони закрыл за собой дверь кабины и спустился по трапу. Старший технолог, закутавшийся уже чуть ли не с головой в свою парку, доложил:
– Все готово.
Патрони сделал еще две-три затяжки и швырнул сигару в снег, где она, зашипев, потухла. Затем он указал на безмолвствовавшие двигатели лайнера:
– О'кей, запускайте все четыре.
Несколько человек уже шли обратно от автобусов. Четверо рабочих подставили плечи под трап и откатили его от самолета. Двое других, стараясь перекрыть шум ветра, крикнули:
– Есть запускать двигатели! – после чего один из них стал перед самолетом, возле передвижного генератора. На голове у него были наушники, подключенные к радиотелефону в самолете. Другой, со светящимися сигнальными жезлами в руках, прошел дальше и стал так, чтобы его было видно пилотам из кабины.
Патрони, одолжив у кого-то защитный шлем, стал рядом с человеком в наушниках. Все остальные высыпали из автобусов – поглядеть.
В кабине пилоты закончили проверку перед стартом.
На земле человек с наушниками начал обычный ритуал подготовки к старту.
– Запускайте двигатели.
Пауза. Голос командира:
– Готовы запускать и форсировать.
Стартер третьего двигателя заработал от аэродромного пускового устройства, со свистом закрутился компрессор, замелькали его лопатки! Когда скорость достигла пятнадцати процентов нормальной, первый пилот включил подачу топлива. Когда топливо воспламенилось, двигатель отрыгнул облако дыма и, глухо взревев, заработал.
– Запускайте четвертый двигатель.
Следом за третьим заработал четвертый двигатель, и генераторы обоих начали подавать ток.
Раздался голос командира:
– Перехожу на свои генераторы. Отключайте ваш.
– Отключено. Запускайте второй двигатель.
Заработал второй двигатель. Оглушающий рев трех двигателей. Вихрь снега.
Загудел и заработал первый двигатель.
Лучи прожекторов, освещавшие пространство перед самолетом, сместились в одну сторону.
Патрони поменялся наушниками со служащим, стоявшим перед самолетом. Теперь у него была прямая связь с пилотами.
– Говорит Патрони. Когда у вас там все будет готово, начинайте действовать.
Стоявший впереди служащий поднял вверх светящиеся сигнальные жезлы, готовясь указывать путь самолету по эллиптической дорожке за траншеями, тоже расчищенной от снега по распоряжению Патрони. Если «боинг» выедет на дорожку быстрее, чем предусмотрено, служащему придется удирать бегом.
Патрони присел на корточки перед носовым колесом. Положение тоже небезопасное в случае, если самолет рванет с места. Недаром Патрони сжимал телефонный провод в месте соединения, чтобы сразу же выдернуть вилку из штепселя. Он внимательно следил за стойкой шасси – вот сейчас она начнет перемещаться.
Голос командира:
– Даю газ.
Гул двигателей стал громче. Самолет содрогался от этого гула, напоминавшего укрощенную грозу, земля под ним дрожала, но колеса оставались неподвижны.
Спасаясь от ветра, Патрони прикрыл микрофон ладонями и крикнул:
– Больше газу! Секторы вперед до упора!
Рев двигателей усилился, но лишь слегка. Колеса дрогнули, но не сдвинулись с места.
– До упора, черт подери! До упора!
Несколько секунд двигатели продолжали работать на прежней мощности, потом внезапно мощность упала. В наушниках у Патрони задребезжал голос командира:
– Патрони, por favor, если я дам двигателям полную тягу, самолет станет на нос, и мы с вами вместо завязшего «боинга» будем иметь обломки «боинга».
Патрони внимательно приглядывался к колесам самолета, откатившимся на прежнее место, и к грунту вокруг них.
– Говорю вам, он вылезет! Наберитесь духу и дайте газ на всю катушку.
– Сами набирайтесь духу! – взбесился командир. – Я выключаю двигатели.
Патрони не своим голосом заорал в микрофон:
– Не выключайте, пусть работают вхолостую! Я сейчас поднимусь! – Выскочив из-под носа самолета, он махнул рукой, чтобы подкатили трап. Но не успели его установить, как все четыре двигателя заглохли.
Когда Патрони поднялся в кабину, оба пилота уже отстегивали ремни.
Патрони сказал с осуждением:
– Струсили!
Ответ командира прозвучал неожиданно кротко:
– Es posible. И возможно также, что это единственный разумный поступок, который я совершил за весь сегодняшний вечер. Ваша бригада готова принять самолет на себя? – официальным тоном осведомился он.
– О'кей, – сказал Патрони. – Примем.
Первый пилот взглянул на часы и сделал пометку в бортовом журнале.
– Когда вы так или иначе вытащите самолет из снега, – сказал капитан, – ваша компания свяжется с нашей. А пока что – buenas noches.
Лишь только оба пилота, застегнув на все пуговицы свои куртки, покинули кабину, Патрони быстрым привычным взглядом скользнул по приборам и рычагам управления. Через две-три минуты он следом за пилотом спустился по трапу.
Внизу его ждал Ингрем. Он кивком указал на пилотов, спешивших к одному из служебных автобусов.
– Так же сдрейфили они и раньше: не решились дать двигателям полную нагрузку. – Он угрюмо покосился на стойки шасси. – Потому он с самого начала и зарылся так глубоко. А теперь увяз еще глубже.
Имение этого и боялся Патрони.
Он снова нырнул под фюзеляж – поглядеть на положение шасси; Ингрем посветил ему электрическим фонариком. Колеса ушли в мокрый снег и жидкую глину почти на фут глубже прежнего. Патрони взял фонарик, посветил под крыльями: оси всех четырех колес были в опасной близости к грунту.
– Крюком с неба разве что его теперь вытащишь, – сказал Ингрем.
Главный механик «ТВА» задумался и покачал головой.
– Надо попытаться еще раз. Снова подкопать – поглубже, подвести траншеи под самые колеса и запустить двигатели. Только на этот раз вытаскивать его я буду сам.
Вокруг все еще продолжала завывать вьюга.
Ингрем поежился, сказал с сомнением:
– Как знаете, доктор. Но, конечно, лучше вы, чем я.
Патрони усмехнулся:
– Если мне не удастся его вытащить, тогда, наверное, удастся разнести на куски.
Ингрем направился к одиноко стоявшему автобусу – снова собирать людей. Второй автобус уже уехал – повез пилотов «Аэрео-Мехикан» в аэровокзал.
Патрони прикинул: теперь меньше чем за час никак не управиться. Значит, все это время посадочная полоса три-ноль функционировать не будет.
Он направился к своему «пикапу», оборудованному рацией, чтобы доложить об этом на КДП.
7
Инес Герреро не была знакома с теорией, суть которой сводится к тому, что перенапряженный, истощенный мозг может в целях самосохранения отключаться, и тогда человек впадает в состояние пассивного полузабытья. Однако ее поведение служило наглядным подтверждением этой теории. Инес Герреро действовала бессознательно, как сомнамбула.
Вот уже несколько недель ее томило беспокойство, тревога, близкая к отчаянию, а события этой ночи нанесли ей последний, сокрушительный удар. И мозг ее отключился – так срабатывает предохранитель при коротком замыкании. Пока Инес Герреро пребывала в этом состоянии – временном, конечно, – она не отдавала себе отчета ни где она находится, ни почему.
Грубоватый, разбитной шофер такси оказал ей не слишком хорошую услугу. Они сторговались, что он отвезет ее в аэропорт за семь долларов. Выйдя из такси, Инес дала шоферу десятидолларовую бумажку – кроме этой бумажки, у нее почти ничего не было, – ожидая получить сдачу. Шофер пробормотал, что сдачи у него нет, но он сейчас разменяет, и укатил. Инес напрасно прождала десять минут, стоя как на иголках и не сводя глаз с часов аэровокзала, стрелки которых неумолимо приближались к одиннадцати, когда должен был подняться в воздух самолет, отлетавший в Рим, и, наконец, поняла, что шофер такси и не подумает возвращаться. Инес не запомнила ни номера машины, ни фамилии шофера – на что последний и рассчитывал. А если бы даже и запомнила, то писать жалобы не в ее привычках, и, как видно, шофер раскусил и эту черту ее характера.
Несмотря на все препятствия, возникшие по дороге, Инес еще успела бы попасть к посадке в самолет, не задержись она в ожидании сдачи. А теперь, когда она отыскала выход на поле, самолет уже бежал по рулежной дорожке.
Все же у Инес хватило ума воспользоваться советом, полученным по телефону от мисс Юнг, девушки из справочного бюро «Транс-Америки», и она прибегла к маленькой хитрости, чтобы выяснить, действительно ли ее муж находится на борту самолета, отлетающего в Рим. Контролер как раз собирался покинуть свой пост у выхода сорок семь, когда к нему обратилась Инес.
По совету мисс Юнг она не стала задавать вопросов, а просто заявила:
– Мой муж находится на борту самолета, на который только что закончилась посадка. – И она объяснила, что опоздала проводить мужа, но хочет убедиться, что он успел благополучно сесть в самолет. Она достала желтенькую квитанцию, обнаруженную среди вещей мужа, и показала ее контролеру. Мельком взглянув на квитанцию, контролер стал просматривать список пассажиров.
На какую-то секунду в душе Инес затеплилась надежда; а вдруг она ошиблась, вдруг муж ее и не думал никуда улетать; мысль о том, что он мог отправиться в Рим, все еще казалась ей слишком невероятной. Но тут контролер сказал – да, Д.О.Герреро находится на борту самолета, вылетающего рейсом два, и обидно, конечно, что миссис Герреро не успела проводить мужа, но сегодня из-за этого снегопада все пошло кувырком, а теперь он просит его извинить, но ему необходимо…
Контролер ушел, и тут Инес расплакалась: она вдруг почувствовала себя такой одинокой среди всей этой толпы.
Сначала из глаз ее выкатилось несколько слезинок, затем сразу припомнились все несчастья и беды, и слезы хлынули ручьем. Инес скорбела о настоящем и оплакивала прошлое: был у нее дом – теперь его не стало; детей она не может содержать; был у нее муж, хоть и никудышный, но она привыкла к нему, а теперь и он улетел куда-то… Она вспоминала, какой была в молодости, и плакала о том, какой стала теперь; она плакала о том, что у нее нет денег и ей некуда идти – разве что снова в опостылевшую, кишащую тараканами квартиру, да и оттуда ее завтра вышвырнут – ведь от ничтожной суммы, с помощью которой она надеялась умилостивить на время своего квартирного хозяина, ничего не осталось после того, как шофер такси присвоил себе сдачу… Она даже не была уверена, хватит ли у нее мелочи, чтобы добраться до дому. Она плакала, потому что туфли натерли ей ноги, и потому что она была так неприглядно одета, да еще промокла насквозь, и потому что устала, измучилась, и потому что закоченела и ее лихорадило. Она плакала о себе и обо всех разуверившихся и отчаявшихся, как она.
Наконец, заметив, что на нее стали с любопытством поглядывать, она, все так же плача, принялась бесцельно бродить по аэровокзалу. Именно тогда защитные силы мозга пришли ей на выручку, сознание ее затуманилось, и в спасительном отупении она хотя и продолжала горевать, но уже не понимала – почему.
Вскоре после этого она попалась на глаза одному из дежурных полицейских аэровокзала, и он, проявив отзывчивость, которой далеко не всегда отличаются блюстители порядка, усадил ее в укромном уголке и тут же связался по телефону со своим начальством. Лейтенант Ордвей находился неподалеку и сказал, что разберется в этом сам. Он пришел к выводу, что Инес, несмотря на ее подавленное состояние и бессвязную речь, совершенно безопасна, и велел проводить ее в кабинет управляющего аэропортом, считая, что это единственное спокойное и вместе с тем не столь устрашающее, как полицейский участок, место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86