А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 


Кроме того, руководитель полетов сам до смерти устал – не только за сегодняшний день, но и за все предыдущие. Он вспомнил, что недавно где-то читал, будто в середине семидесятых годов появятся такие системы наблюдения за воздухом, благодаря которым диспетчеры будут в два раза меньше утомляться и меньше нервничать. Правда, руководитель полетов отнесся к этой информации скептически. Он сомневался в том, что удастся когда-либо избежать профессиональных перегрузок: если в чем-то диспетчерам станет легче работать, им придется затрачивать больше нервной энергии в другом. Это пробуждало в нем сочувствие к Кейзу – бледному, худому, напряженному как струна, да и не только к Кейзу – ко всем, кого доводила до такого состояния существующая система организации труда.
Все так же тихо Уэйн Тевис снова спросил:
– Так снимать его или нет?
Руководитель полетов отрицательно покачал головой. И, понизив голос, ответил:
– Не будем ускорять ход событий. Не снимайте Кейза, но и не отходите от него.
Тут Кейз заметил двух шептавшихся начальников и догадался, что надвигается нечто серьезное. Как-никак он был матерый волк, которому хорошо знакомы признаки близкой беды. Кроме того, инстинкт подсказывал, что речь шла и о нем. И он понимал почему. Теперь Кейз уже не сомневался, что через несколько минут его освободят от работы или же переведут на менее важное направление. Как ни странно, ему было все равно.
Он был очень удивлен, когда Тевис, не делая никаких перемещений, оповестил всех диспетчеров о том, что самолет «Транс-Америки», рейс два терпит бедствие, возвращается на базу и его надо принимать вне всякой очереди.
Диспетчеру, сидевшему на отлетах, было дано указание убирать все машины с предполагаемого курса рейса два.
И уже отдельно Кейзу Тевис изложил проблему посадки: решение о том, на какую полосу сажать самолет, предстояло принять в последнюю минуту.
– Разработай свой план посадки, мальчик, – сказал ему Тевис, на техасский манер растягивая слова. – И когда самолет передадут тебе, займись им. Все остальные мы возьмем на себя.
Сначала Кейз только кивнул, нимало не обеспокоенный поставленной перед ним задачей. И машинально принялся производить расчет подхода самолета. Такого рода расчеты всегда делают в уме. На бумагу наносить их нет времени, да и потом, как правило, приходится на ходу все менять.
Как только Чикагский центр передаст ему самолет, решил Кейз, он поведет его к полосе три-ноль, но с таким допуском, чтобы можно было завернуть машину влево, – но не слишком резко, учитывая небольшую высоту, – если придется сажать ее на полосу два-пять.
Кейз подсчитал: вести самолет ему предстоит минут десять. А Тевис предупредил его, что, по-видимому, лишь минут за пять до посадки он узнает о том, на какую полосу можно будет сажать машину. Времени, конечно, в обрез, и в радарной все изрядно вспотеют – как и в воздухе. Но справиться можно – хотя будет и нелегко. И Кейз снова мысленно прочертил траекторию полета и зафиксировал направление.
А на КДП уже стали просачиваться – неофициальным путем – некоторые подробности. В свободные минуты диспетчеры сообщали их друг другу… На самолете в воздухе произошел взрыв. Он кое-как летел, несмотря на поврежденный фюзеляж и наличие раненых… Неизвестно, работает ли управление самолетом. Пилотам нужна самая длинная полоса, которая ко времени посадки, возможно, уже будет очищена, а возможно, и нет… Все повторяли слова Димиреста: »…самолет поврежден, есть жертвы…» Капитан послал невероятно злую радиограмму управляющему аэропортом. Управляющий находится сейчас на полосе три-ноль, делается все возможное, чтобы очистить ее… А время быстро истекало. И теперь заволновались даже они, привыкшие к сложностям воздушного транспорта.
Помощник, сидевший рядом с Кейзом, рассказывал ему о случившемся по мере того, как узнавал сам. Кейз все понял и уже страшился того, что на него свалилось. Не хочет он принимать в этом участия – ни малейшего, никакого! Не стремится он – да и не может – что-то там такое доказать себе. И даже если он хорошо справится с задачей – разве этим что-нибудь изменишь? А если не справится, если где-то ошибется, погибнет самолет, полный людей, как уже погиб один.
На другом конце радарной Уэйна Тевиса вызвал по прямому телефону руководитель полетов. Несколько минут тому назад он поднялся на этаж выше – в «будку», чтобы быть рядом с наземным диспетчером.
Опустив на рычаг трубку, Тевис на своем табурете подкатил к Кейзу.
– Старик, только что получил сигнал из Чикагского центра. Рейс два передадут нам через три минуты.
И Тевис переехал к диспетчеру, сидевшему на вылетах, и проверил, нет ли на пути рейса два вылетающих самолетов.
Помощник сообщил Кейзу, что на поле все еще стараются вытащить застрявший самолет и освободить полосу три-ноль. Они уже включили двигатели, но самолет так и не сдвинулся с места. За дело взялся брат Кейза (так сказал помощник), и, если самолет не двинется сам, снегоочистители разнесут его на куски, чтобы освободить полосу. Но всех волнует, хватит ли на это времени.
Раз Мел принял такое решение, подумал Кейз, значит, он уверен, что хватит. Мел всегда со всем справляется, он умеет подчинить себе ход событий. А вот у Кейза не выходит – или, во всяком случае, не всегда и не так, как у Мела. В том-то и разница между ними. Прошло уже почти две минуты.
Помощник, стараясь говорить спокойно, заметил:
– Самолет появился на экране.
В самом углу экрана Кейз увидел двойную звездочку – сигнал бедствия, несомненно исходивший от рейса два.
Скорее бежать отсюда, не хочет он! Ему с этим не справиться. Пусть кто-то другой возьмет это на себя – хотя бы Уэйн Тевис. Пока еще есть время.
Кейз резко повернулся, ища глазами Тевиса. Тот в этот момент стоял спиной к Кейзу возле диспетчера по вылетам.
Кейз открыл было рот, чтобы позвать его, но, к своему ужасу, не смог издать ни звука. Он попытался снова – безуспешно.
Все было как во сне, как в том кошмаре, который преследовал его: ему отказал голос… Но ведь это не сон – это происходит наяву! Разве?! Паника охватила его.
А на табло загорелся белый свет: их вызывал Чикагский центр. Помощник снял трубку прямого телефона и сказал:
– Валяй, центр, – Потом повернулся к селектору и передвинул рычажок, включив динамик над головой, чтобы и Кейз мог слышать.
– Линкольн, рейс два находится в тридцати милях к юго-востоку от аэропорта. Курс два-пять-ноль.
– Центр, вас понял. Он появился у нас на радаре. Переключайте его на нашу частоту. – И помощник повесил трубку.
Сейчас центр даст указание самолету переключиться на другую радиоволну и пожелает ему благополучной посадки. Самолету, который терпит бедствие, всегда желают благополучной посадки: они-то на земле находятся в безопасности, так надо же хоть как-то приободрить тех, кто в воздухе. Вот и теперь, сидя в этой теплой, изолированной от внешнего мира, тихой комнате, трудно было поверить, что где-то там, высоко в ночном небе, где гуляют ветер и метель, раненый самолет пробивает себе путь на землю и может погибнуть, так и не долетев.
Включилось радио на частоте прибывавших с востока самолетов. Раздался резкий голос – это Вернон Димирест, его ни с кем не спутаешь. Кейз только сейчас вспомнил, кто командир потерпевшего аварию самолета.
– Диспетчерская Линкольна, говорит «Транс-Америка», рейс два, держимся на высоте шесть тысяч футов, курс два-пять-ноль.
Помощник молчал. Теперь Кейз должен подтвердить прием и взять на себя руководство полетом. Но он не хочет, не хочет! А Уэйн Тевис по-прежнему сидит спиной к нему. И голос по-прежнему не слушается Кейза.
– Диспетчерская Линкольна, – снова затрещало радио, – куда вы провалились, черт возьми!
Куда, черт возьми… Да что же не обернется Тевис!
Безудержная ярость охватила вдруг Кейза. Черт бы побрал этого Тевиса! Черт бы побрал диспетчерскую! Черт бы побрал его покойного отца, который заставил сыновей заняться тем, что никогда не было по душе ему, Кейзу! Черт бы побрал Мела с этой его уверенностью в себе и умением справиться с любым делом! Черт бы побрал всех и вся!
Помощник недоуменно смотрел на Кейза. Рейс два сейчас снова вызовет диспетчерскую. Кейз понимал, что он в ловушке. Вовсе не уверенный в том, что голос его послушается, он включил микрофон.
– «Транс-Америка», рейс два, – сказал Кейз, – говорит диспетчерская Линкольна. Извините за задержку. Мы все еще рассчитываем посадить вас на ВПП три-ноль – будем знать точно через три-пять минут.
Радио в ответ прорычало:
– Вас понял, Линкольн. Информируйте нас дальше.
Теперь Кейз был весь внимание: та часть его мозга, которая была занята посторонними мыслями, выключилась. Он забыл про Тевиса, про своего отца, про Мела, про самого себя. Все исчезло, кроме рейса два.
И он спокойно и четко произнес:
– «Транс-Америка», рейс два, вы находитесь в двадцати пяти милях к востоку от границы поля. Начинайте спуск по собственному усмотрению. Заворачивайте вправо, курс два-шесть-ноль…
Наземный диспетчер, сидевший в своей стеклянной будке этажом выше, сообщил Мелу Бейкерсфелду о том, что Чикагский центр передал им рейс два для посадки.
Мел ответил по радио:
– Снегоочистителям и грейдерам дано указание убрать самолет «Аэрео-Мехикан» с полосы. Сообщите Патрони, чтобы немедленно выключил двигатели. Скажите ему: если может, пусть вылезает оттуда, если не может – пусть держится покрепче. Не отключайтесь – как только полоса освободится, нужно будет посоветоваться.
Руководитель полетов на другой волне уже сообщал Патрони о принятом решении.
15
Патрони и сам уже знал, что время его истекло.
Он намеренно не включал двигатели «боинга» до последней минуты: ему хотелось дать возможность рабочим получше расчистить пространство под самолетом и вокруг него.
Когда Патрони понял, что ждать дольше нельзя, он в последний раз огляделся по сторонам. И то, что он увидел, отнюдь его не воодушевило. Шасси все еще не удалось полностью очистить от грязи и снега. Да и траншеи, продолженные от основных колес вверх до заасфальтированной полосы, не были достаточно широкими и глубокими. Чтобы сделать все как надо, не хватало каких-нибудь пятнадцати минут.
Но Патрони знал, что этих пятнадцати минут у него нет.
Нехотя взошел он по трапу, чтобы вторично попытаться сдвинуть с места самолет, – теперь он уже сам сядет за штурвал.
Он крикнул Ингрему:
– Велите всем убраться подальше! Включаю двигатели!
Из-под самолета вынырнули фигуры людей. Снег все еще падал, но уже не валил, как два-три часа назад.
Патрони снова крикнул с высоты трапа:
– Мне нужен механик сюда наверх, но чтоб был полегче. Пошлите какого-нибудь тощего парня, который бывал в кабине экипажа.
И он вошел в самолет. Из кабины Патрони увидел служебную машину Мела Бейкерсфелда – она казалась ярко-желтым пятном среди окружающей тьмы. Машина стояла на полосе, ближе к левому краю. Подле нее вытянулись в ряд снегоочистители и грейдеры – напоминание о том, что в распоряжении Патрони осталось всего несколько минут.
Главный механик ушам своим не поверил, когда узнал о намерении Мела убрать самолет с полосы, если понадобится, с помощью механической силы. И такая реакция была вполне естественна, хотя его не меньше других волновала судьба тех, кто находился на борту самолета «Транс-Америки». Но Патрони всю жизнь заботился о сохранности самолетов, в этом состояла его работа. И у него просто не укладывалось в голове, что такой красавец самолет можно своими руками разом превратить в груду лома. В глазах Патрони самолет – любой самолет – был плодом ума, самопожертвования, инженерной сноровки, многих часов труда и порой даже любви. И вдруг взять и разрушить все это? Да как можно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86