Великолепная работа, ювелирная и очень для нас полезная. Потому что в стране найдется всего пять профессионалов, способных ее выполнить. Трое из них отбывают срок. Завершение дела — вопрос чистой математики.
— Понятно...
— Теперь возьмем нашего незнакомого друга. Мне уже много чего известно о нем. Это человек необычайно ловкий; это переодевание в священника — просто гениальная выдумка. Большинство людей мыслят стереотипами. Если у них спросить, не видели ли они кого-нибудь, они ответят, что нет. Если я стану настаивать, они вспомнят, что навстречу им попался почтальон, или, как в данном случае, священник. Если я попрошу описать его, то наткнусь на стену молчания, потому что все, что они знают, это то, что он выглядел, как самый обыкновенный священник.
— Я очень хорошо разглядел его лицо.
— Я надеюсь, что вы будете так же уверены в себе, когда вам предъявят его фотографию, где он будет одет по-другому, — пробормотал Миллер. — Да уж, он знал, что делает. Калоши скроют его следы вероятно довольно крупные. И это исключительный стрелок. Большинство людей не в состоянии убить корову в коридоре, держа оружие в руке, с расстояния три-четыре метра. Нашему хватило одной пули, а это, поверьте мне, — не то, что палить по воронам.
— Да, и с завидным хладнокровием, — добавил Да Коста. — Он не забыл о гильзе, несмотря на мое появление.
— Хотел бы я иметь вас в нашей бригаде, отец мой, — сказал Миллер, обращаясь затем к Фитцджеральду: — Продолжайте работу. Я забираю отца Да Косту с собой в город.
Священник посмотрел на часы. Было четверть пополудни.
— Это невозможно, инспектор. В час у меня исповедь. И племянница ждет меня к часу. Она будет беспокоиться.
Как ни странно, Миллер не рассердился.
— Когда вы освободитесь?
— По расписанию — в полвторого, но все зависит, как вы понимаете...
— От числа посетителей?
— Именно.
— Очень хорошо, отец мой. Я заедуза вами в два часа. Это будет удобно?
— Думаю что да.
— Я провожу вас до машины.
Дождь немного стих. Они прошли по аллее между рододендронов. Миллер несколько раз зевнул и протер глаза.
— Вы кажетесь усталым, — сказал отец Да Коста.
— Я не слишком много спал прошлой ночью. Продавец автомобилей с одного из новых участков зарезал кухонным ножом жену, а потом вызвал полицию. Простое дело, без вопросов, но мне пришлось присутствовать. Убийца — это важно. Я лег спать в девять утра, и тут мне звонят насчет нашего маленького происшествия.
— Забавная же у вас жизнь. Что думает по этому поводу ваша жена?
— Ничего. Она умерла в прошлом году.
— Весьма сожалею.
— А я нет. У нее был рак кишечника, — спокойно ответил Миллер, слегка нахмурившись. — Я знаю, что церковь смотрит на такие вещи по-другому.
Священник не нашелся, что ответить, ибо внезапно он отчетливо понял, что на месте Миллера он рассуждал бы примерно так же.
Они дошли до автомобиля, это был старый фургончик «Мини», приткнувшийся возле часовни. Миллер открыл перед ним дверцу. Усевшись за руль, Да Коста спросил:
— Вы рассчитываете его поймать, инспектор? Вы уверены?
— Я обязательно поймаю его, отец мой. Это необходимо, если я рассчитываю с его помощью добраться до того, кто «дергает за ниточки», кто санкционировал это убийство.
— Понимаю. А вы знаете, кто это?
— Готов поспорить на свою пенсию, что да.
Отец Да Коста повернул ключ зажигания и мотор громко затарахтел.
— Однако есть одна вещь, которая беспокоит меня, — сказал он.
— Что именно?
— Человек, которого вы ищите, убийца. Если он убийца-профессионал, как вы говорите, то почему он не убил меня, ведь у него была превосходная возможность?
— Вот именно, — сказал Миллер. — Это меня тоже очень интересует. До скорого, отец мой.
Он отошел в сторону, пока священник отъезжал, и тут из-за угла появился Фитцджеральд.
— Что за человек! — воскликнул он.
— Да... Соберите мне полную информацию о нем. Без четверти два я жду результат, — приказал он молодому полицейскому. — Для вас это не составит труда. — Ведь вы католик, не правда ли, и состоите членом ордена Святого Колумбия, или что-то в этом роде, что сродни Ирландской Республиканской Армии?
— Да вы что, ничего подобного! — возмутился Фитцджеральд.
— Тем лучше. Начните с привратника кладбища, и потом наведите справки в Епархии. Там должны вам помочь. С вами там поговорят.
Он зажег трубку, а Фитцджеральд произнес расстроенным голосом:
— Но, шеф, почему? Почему?
— Потому что в полиции я усвоил еще кое-что: ничего не принимать за чистую монету.
Миллер пошел к своему автомобилю, сел, кивнул шоферу и устроился поудобнее на сиденье. Не успели они выехать на главную улицу, как он погрузился в сон.
Глава четвертая
Исповедь
Анна Да Коста играла на пианино в гостиной дома, когда вошел хозяин. Она развернулась на своем стульчике и тут же поднялась.
— Дядя Майкл! Вы опоздали. Что случилось?
Он поцеловал ее и провел в кресло возле окна.
— Сейчас расскажу. Утром на кладбище убили человека.
Она подняла на него удивленные глаза — прекрасные черные глаза, устремленные в одну точку; на ее лице было выражение недоумения.
— Убили? Не понимаю.
Он сел рядом и взял ее руки в свои.
— Я видел его, Анна. Я был единственным свидетелем.
Он встал и принялся ходить взад-вперед по комнате.
— Я шел через старую часть кладбища. Помнишь, я водил тебя туда в прошлом месяце?
Он в малейших деталях описал случившееся, скорее для себя, чем для нее, потому что ему вдруг стало ясно, что это необходимо сделать.
— И он не убил меня, Анна! Вот что наиболее странно. Никак не пойму. В этом нет ни капли здравого смысла.
Ее охватила дрожь.
— Ах, дядя Майкл, это просто чудо, что вы оказались там!
Она протянула к нему руки, и он взял их, испытывая прилив нежности. Он в очередной раз признался себе, что она — единственное существо, которое он любит на этом свете, а это было великим грехом, ибо любовь священника должна распространяться на всех. Но она была единственным ребенком его умершего брата, с пятнадцати лет сирота.
Пробило час. Он провел рукой по волосам племянницы.
— Мне пора. Я и так опоздал.
— Я сделала бутерброды. Они на кухне.
— Я их съем, когда вернусь. У меня будет немного времени. К двум за мной заедет инспектор Миллер. Он хочет показать мне фотографии, потому что думает, что я смогу узнать человека, которого я видел. Если он появится раньше меня, предложи ему чаю или еще что-нибудь.
Дверь хлопнула. Внезапно все погрузилось в тишину. Она осталась там, где была, сбитая с толку услышанным, неспособная разобраться во всем этом. Она всегда была послушной девочкой и почти ничего не знала о жизни. Детство ее прошло в стенах специализированных школ для слепых. После смерти родителей она попала в консерваторию. А потом дядя Майкл вернулся, и после долгих лет одиночества она снова обрела кого-то, кого смогла полюбить.
Но, как всегда, ее мысли возвратились к музыке. Она принялась нащупывать ноты одной из прелюдий Шопена, но безуспешно. Она удивилась, а потом вспомнила, что играла в церкви на органе; вспомнила незнакомца, заговорившего с ней. Она решила, что оставила свои ноты в стопке органных произведений.
В прихожей она нашла свой плащ и трость, затем вышла из дома.
Дождь пошел с новой силой, когда отец Да Коста торопливо пересек двор и открыл дверцу ризницы. Он надел стихарь, набросил на плечи фиолетовую накидку и направился на исповедь.
Он опоздал, но это не имело особого значения. В этот час желающих исповедоваться было немного, разве что несколько служащих из квартала, для которых эта церковь была удобна. Ему случалось в таких случаях ждать без дела в течение положенного часа, и никто не приходил.
В церкви было холодно и пахло сыростью, потому что не было способов ее обогреть. Какая-то молодая женщина ставила свечку Пресвятой Деве, и, проходя, священник различил в темноте еще двоих, — они ждали у исповедальни.
Он вошел туда, прочитал короткую молитву и устроился на своем месте. Он никак не мог собраться с мыслями, выбитый из колеи случившимся на кладбище.
С другой стороны решетки хлопнула дверца, и женщина принялась говорить. Он попытался вернуться к действительности и вникнуть в ее слова. Грех ее был невелик. Обычные проблемы мещан. В основном это касалось незначительных обманов.
Следующая была юной девушкой. Вероятно, это она ставила свечку Деве Марии. Она начала нерешительно. Тоже банальная история. Гнев, неблагочестивые мысли, обман. И на мессу она не ходила три месяца.
— Это все? — спросил он, когда она замолчала.
Естественно, это было не все, и последовало продолжение. Связь с патроном, который был женат.
— Сколько времени это длится? — спросил Да Коста.
— Вот уже три месяца, отец мой.
В течение этого времени она и не посещала мессу.
— Этот мужчина был с вами в интимной близости?
— Да, отец мой.
— Сколько раз?
— Дважды или трижды в неделю. В конторе. Когда все уходят.
В ее голосе звучали уверенные нотки, она успокоилась. Конечно, такие признания обычны, но в данном случае здесь было нечто другое.
— У него есть дети?
— Трое, отец мой... Что я могу поделать?
— Выход прост. Он напрашивается сам собой. Оставьте эту работу, найдите другую. Изгоните его из своих мыслей.
— Не могу.
— Почему? — спросил он и прибавил сурово: — Это оттого, что вы испытываете удовольствие?
— Да, отец мой, — ответила она просто.
— И вы не хотите, чтобы все кончилось?
— Я не могу!
Она была уверена в себе, слишком уверена, но теперь в ее голосе чувствовалась паника.
— Так почему же вы здесь?
— Вот уже три месяца я не была на мессе, отец мой.
Теперь он понял все. Все было так просто, так по-человечески грустно.
— Понимаю, — сказал он. — Несмотря ни на что вы не можете обойтись без Бога.
Она тихонько заплакала.
— Мы теряем время, отец мой, потому что я не могу обещать, что порву с ним, ведь моя плоть пересилит мой разум, стоит нам встретиться. На все воля Божья. И если бы я дала клятву, я обманула бы Господа, как и вас, а мне этого не хочется.
Сколько же на свете людей столь близких к Богу? Отец Да Коста был поражен. Он глубоко вздохнул, чтобы убрать ком в горле, который душил его. Затем он сказал четким, уверенным голосом:
— Да простит тебя Господь наш, Иисус Христос, и я прощаю тебе вину твою данной мне властью и согласно твоим просьбам. И так отпускаю тебе грехи во имя отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
Последовала пауза, затем она сказала:
— Но я не могу обещать больше с ним не встречаться!
— А я и не требую этого. Если ты считаешь, что должна что-то сделать — смени работу, вот все, о чем я прошу. Остальное — в руках Божьих.
На этот раз пауза была длиннее, и он уже не надеялся услышать хороший ответ, но она глубоко вздохнула, успокоив его словами:
— Хорошо, отец мой, я обещаю.
— Вот и отлично. Вечерняя месса начинается в шесть. Обычно у нас бывает человек пятнадцать-двадцать. Вы будете желанной гостьей.
Дверца хлопнула, когда девушка вышла, а он остался сидеть на своем месте, чувствуя опустошенность. Он сказал то, что следовало, поступил так, как подобало, почти не надеясь на успех. Время рассудит, кто был прав.
Ему было приятно снова почувствовать себя приносящим пользу. Дверца снова раскрылась, с другой стороны решетки послышался шорох.
— Благословите меня, отец мой, ибо я согрешил.
Голос был незнакомый. Низкий. С ирландским акцентом. Безо всякого сомнения перед Да Костой находился образованный человек.
— Благослови вас Господь, наш, Иисус Христос, и да поможет он вам исповедаться в грехах ваших.
Человек нерешительно помолчал, затем произнес:
— Отец мой, может ли так случиться, что то, что я вам сейчас расскажу, станет известно другим лицам?
Да Коста выпрямился:
— Никоим образом. Тайна исповеди священна.
— Прекрасно. Так покончим с этим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27