Все это окружал хилый забор с колючей проволокой, стальные ворота которого, тоже с колючей проволокой, были на вид довольно новыми и охранялись унтер-офицером со значком военной полиции, висящим на шее. Унтер-офицер был вооружен автоматическим пистолетом «шмайссер» и держал на цепи довольно свирепую на вид восточноевропейскую овчарку.
Пока он равнодушно проверял документы, собака тихо угрожающе рычала. Радл проехал через ворота и остановил машину перед ангарами:
– Вот мы и на месте.
Местность была удивительно ровная. Она простиралась до песчаных дюн вдалеке и Северного моря. Когда Герике открыл дверцу и вышел из машины, с моря надвигался мелкий дождь. Герике подошел к краю разбитой взлетной полосы и ковырял ее сапогом до тех пор, пока не отскочил кусок бетона.
– Полоса построена каким-то роттердамским судовладельцем-магнатом для собственных нужд лет десять-двенадцать назад, – сказал Радл, выйдя из машины и подойдя к нему. – Ну, как вам?
– Нам бы сюда братьев Райт.– Герике посмотрел на море, поежился и засунул руки глубоко в карманы кожаной куртки. – Ну и дыра, самое забытое богом место, по-моему.
– Поэтому оно и подходит для наших целей, – уточнил Радл. – Теперь займемся делом.
Он направился к первому ангару, который тоже охранялся военным полицейским с овчаркой. Радл кивнул, и полицейский откатил одну из скользящих дверей.
Внутри ангара было холодно и довольно сыро, видно, через дырявую крышу проникал дождь. У стоящего там двухмоторного самолета был заброшенный и жалкий вид, и создавалось впечатление, что его далеко занесло от дома. Герике гордился тем, что уже давно ничему не удивлялся, но в это утро он изменил себе.
Самолет ДС-3 фирмы «Дуглас» был знаменитой «дакотой», пожалуй, одним из лучших транспортных самолетов в мире, такой же ломовой лошадью союзников во время войны, как «Юнкерс-52» у немцев. Необычным было то, что на крыльях этого самолета были знаки люфтваффе, а на хвосте – свастика.
Петер Герике любил самолеты такой же любовью, как некоторые любят лошадей, – с глубокой и безответной страстью. Он поднял руку и нежно дотронулся до крыла, в голосе его звучала нежность:
– Старая красотка.
– Вы знаете эту машину? – спросил Радл.
– Лучше, чем женщину.
– Шесть месяцев, с июня по ноябрь 1938 г., она служила грузовой авиакомпании Ландроса в Бразилии. Налетала 930 часов. Вполне достаточно для девятнадцатилетней. Эксплуатация была, видимо, жесткая.
– Значит, меня для этого выбрали?
– Согласно вашему послужному списку.
– Где вы ее достали?
– Транспортная команда английских ВВС сбрасывала боеприпасы голландским отрядам Сопротивления четыре месяца назад. Один из ваших приятелей – ночных истребителей – подбил ее. Поверхностное повреждение мотора. Как я понял, что-то с бензиновым насосом. Наблюдатель был серьезно ранен и не мог выпрыгнуть, вот пилот и посадил самолет на вспаханное поле. Пилоту не повезло: оказался рядом с казармами эсэсовцев. К тому времени, когда он вытащил своего друга, было уже поздно взрывать машину.
Герике открыл дверь кабины и подтянулся внутрь. Он сел перед приборной панелью и на минутку вернулся в Бразилию с зелеными джунглями и с ползущей среди них от Манауса до моря подобно огромной серебряной змее Амазонкой.
Радл сел рядом. Он вынул серебряный портсигар и предложил Герике одну из своих русских папирос:
– Значит, вы можете на ней летать?
– Куда?
– Недалеко. Через Северное море к Норфолку. По прямой туда и обратно.
– Для чего?
– Сбросить шестнадцать парашютистов.
От удивления Герике слишком глубоко затянулся папиросой и чуть не задохнулся: крепкий русский табак сжал ему горло.
Он резко засмеялся:
– Наконец-то операция «Морской лев». Не кажется ли вам, что немного поздновато начинать вторжение в Англию?
– Именно эта часть берега не имеет радарных установок на небольшой высоте, – спокойно продолжал Радл. – Никаких трудностей, если лететь ниже шестисот футов. Самолет, конечно, почистят и нанесут на крылья знаки британских ВВС. Если вас кто и заметит, то увидит английский самолет, выполняющий задание.
– Но зачем? – спросил Герике. – Что, дьявол побери, они будут делать там, когда доберутся?
– Это вас не касается, – твердо сказал Радл. – Вы только шофер автобуса, мой друг.
Он встал и вышел, и Герике последовал за ним:
– Послушайте-ка, по-моему, вы могли бы придумать что-нибудь получше.
Радл, не отвечая, подошел к «мерседесу» и посмотрел в сторону моря.
– Что, слишком трудно для вас?
– Не мелите ерунды, – сердито ответил Герике. – Я просто люблю знать, во что я влезаю, вот и все.
Радл расстегнул пальто и мундир. Из внутреннего кармана он достал твердый конверт из манильской бумаги, в котором лежало бесценное письмо, и отдал его Герике.
– Прочтите это, – решительно сказал он.
Когда Герике поднял глаза, лицо его было бледным.
– Настолько важно? Неудивительно, что Прагер был так обеспокоен.
– Точно.
– Ладно. Сколько у меня времени?
– Недели четыре.
– Мне потребуется мой наблюдатель Бомлер. Он самый лучший штурман, с каким мне когда-либо приходилось летать.
– Все, что вам нужно, только скажите. Само собой, дело это совершенно секретное. Могу дать вам отпуск на неделю, если хотите. Потом, здесь на ферме, вы будете в условиях строгой секретности.
– Можно испытать самолет?
– Если необходимо, но только ночью и предпочтительно один раз. Я пришлю сюда бригаду лучших в ВВС авиамехаников. Все, что вам надо. Вы будете отвечать за эту часть операции. Я не хочу, чтобы из-за какой-то ерунды вышел из строя мотор, когда вы будете на высоте четырехсот футов над болотами Норфолка. А сейчас – обратно в Амстердам.
* * *
Точно в два сорок пять на следующее утро Шумас О'Бройн, овцевод из Конроя, графство Моначан, старался добраться домой через обширное болото. Удавалось ему это плохо.
Что и понятно, потому что, когда человеку семьдесят шесть, его друзья умирают довольно часто, а Шумас О'Бройн как раз возвращался с поминок после похорон друга, поминок, продолжавшихся семнадцать часов.
Он не только, как мило говорят ирландцы, «принял». Он выпил такое количество, что не очень был уверен, на этом он свете или на том, и поэтому, когда то, что он принял за большую белую птицу, беззвучно выплыло из темноты у него над головой и плюхнулось на поле за забором, он совсем не почувствовал испуга, а только легкое любопытство.
Девлин удачно приземлился, вещевой мешок, прикрепленный фалом к его поясу и висящий на двадцать футов ниже его, ударился о землю, как бы предупредив, что надо подготовиться. Через мгновение Девлин был на земле, и парашют протащил его по пружинистому ирландскому дерну. Вскочив на ноги, Девлин отстегнул парашют.
В этот момент облака разошлись, открыв четвертушку луны, света которой ему было вполне достаточно. Девлин раскрыл вещевой мешок, вытащил маленькую саперную лопатку, темный плащ, твидовую кепку, пару ботинок и большой кожаный саквояж «гладстон».
Неподалеку находилась терновая изгородь и канава, на дне которой он быстро вырыл лопатой яму. Затем расстегнул молнию летного комбинезона. Под ним был твидовый костюм, в правый карман которого он переложил отстегнутый от пояса «вальтер». Девлин обул ботинки, засунул в вещмешок комбинезон, парашют и летные сапоги, бросил мешок в яму и быстро засыпал ее землей. Сверху он набросал кучу сухих листьев и сучьев и забросил лопату в заросли.
Он натянул плащ, подхватил саквояж и, обернувшись, увидел Шумаса О'Бройна, который наблюдал за ним, облокотись на забор. Девлин быстро схватился за рукоятку «вальтера». Но аромат доброго ирландского виски и невнятная речь сказали ему все.
– Ты кто, человек или черт? – грозно спросил старый фермер, медленно и ясно произнося каждое слово. – С этого света или с того?
– Спаси нас господь, старина, но, судя по запаху, если один из нас зажжет спичку, то мы оба живо окажемся в аду. А что до твоего вопроса, то я и то и другое. Простой ирландский парень пытающийся новым способом вернуться домой после многих лет на чужбине.
– Это правда? – спросил О'Бройн.
– А что я тебе говорю?
Старик весело рассмеялся.
– Сто тысяч раз добро пожаловать домой, – сказал он по-ирландски.
Девлин ухмыльнулся.
– Благодарю, – по-ирландски ответил он, подхватил саквояж, перескочил через забор и быстро зашагал по лужайке, тихо насвистывая. Хорошо оказаться дома, даже ненадолго.
* * *
Граница Ольстера была тогда, как и сейчас, широко открыта для любого, кто знает местность. Два с половиной часа быстрой ходьбы по проселочным дорогам и лесным тропинкам – и Девлин оказался в графстве Армах, на английской земле. Грузовичок с молоком подкинул его в город Армах к шести часам. Полчаса спустя Девлин вошел в купе третьего класса утреннего поезда, направлявшегося в Белфаст.
Глава 7
Весь день в среду шел дождь, и после обеда болота в Клее, Хобс Энде и Блэкни стало затягивать туманом с Северного моря.
Несмотря на погоду, Джоанна Грей после ленча вышла в сад. Она работала на грядках рядом с фруктовым садом, выкапывая картофель, когда заскрипела калитка. Пэч внезапно заскулила и бросилась со всех ног. Джоанна обернулась. Она увидела бледного невысокого широкоплечего человека в черном плаще с поясом и в твидовой кепке. В левой руке у него был саквояж. Ее поразили его ярко-голубые глаза.
– Миссис Грей? – спросил он тихим голосом с ирландским акцентом. – Миссис Джоанна Грей?
– Правильно. – От волнения у нее сжался желудок. На секунду дыхание перехватило.
Он улыбнулся:
– "Я зажгу в сердце свечу понимания, которая никогда не погаснет".
– "Велика истина, и она самая могучая на свете", – по-латыни ответила она.
Лайам Девлин улыбнулся:
– Чашечка чая мне бы не помешала, миссис Грей. Путешествие было дьявольское.
Девлин не смог достать билета на ночной паром из Белфаста в Хейшам в понедельник и на рейс в Глазго – тоже. Но по совету дружелюбного кассира он поехал в Ларн, и там ему повезло больше: удалось взять билет на пароход до Стрэнрера в Шотландии на утро во вторник.
Его бесконечное путешествие на поезде из Стрэнрера в Карлайл с пересадкой в Лидсе было вполне в духе железнодорожных поездок в военное время. И длительное ожидание в городе до рассвета в среду, когда удалось уехать в Питерборо, где он наконец сел в местный поезд до Кингс-Линна.
Все это вспомнилось ему, когда Джоанна Грей, готовя чай на плите, спросила:
– Ну, как ехалось?
– Не так уж плохо, – ответил он. – Часто удивительно.
– То есть как это?
– А, люди, общее положение вещей. Не совсем то, что я ожидал.
В частности, он подумал о вокзальном ресторане в Лидсе, переполненном ночью всякого рода пассажирами, с надеждой ожидающими свой поезд, и объявление на стене, которое звучало достаточно иронично: «Сейчас, более чем когда-нибудь, важно спросить себя, действительно ли мне необходимо ехать?» Он вспомнил добрый грубый юмор, общее хорошее настроение, которые очень отличались от впечатлений во время последнего посещения центрального вокзала в Берлине.
– Похоже, все твердо уверены, что войну выиграют, – заметил он, когда она подала поднос с чаем на стол.
– Рай дураков, – спокойно сказала она. – Они никогда ничему не научатся. Знаете, у них никогда не было ни организованности, ни дисциплины, которые Германия получила от фюрера.
Вспомнив поврежденную бомбами имперскую канцелярию, какой он ее в последний раз видел, важные районы Берлина, превратившиеся после бомбежек союзников в кучи мусора, Девлин с трудом сдержался, чтобы не сказать, насколько изменились обстоятельства с добрых старых времен. Но он ясно видел, что такое замечание было бы плохо воспринято.
Поэтому он пил чай и смотрел, как она подошла к угловому буфету, открыла его, вытащила бутылку шотландского виски, удивляясь, что эта привлекательная седая женщина в аккуратной твидовой юбке и в высоких кожаных сапогах может быть тем, чем она является.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55