сначала плыли на юг, чтобы удалиться от враждебного побережья, затем на восток, прямиком к Заливу Пальм.
Вендийский полуостров вдавался в океан огромным треугольником с изрезанными берегами; на его обширных землях свободно разместились бы Немедия и Офир с Коринфией впридачу. Полуостров делился на две части Заливом Пальм, большим овальным эстуарием, отрытым в сторону Вендийского моря. На севере он омывал айодийские берега, на юге к нему примыкали многочисленные малые княжества, населенные темнокожими и темноглазыми дравидийцами. Государство Ашакана располагалось на сравнительно узком перешейке между заливом и простиравшимся с востока Уттарийским морем; страну эту можно было пересечь от одних соленых вод до других за пару дней.
Именно это Конан и намеревался сделать. Из болтовни таглуровых наемников он узнал, что восточные берега княжества Ашакана дики и безлюдны, если не считать жалких деревушек рыбаков и ловцов жемчуга; ну, а там, где рыбаки, есть и лодки. Захватив посудину понадежнее, он мог отправиться в Уттару или Камбую, в сказочные места, где он еще не бывал, и которые, безусловно, нуждались в самом тщетельном осмотре. Быть может, где-то там, в великих горах на границе с Кхитаем, на побережье Лемурийского моря или на самых дальних восточных островах и скрылись остатки рода Гидаллы?
Но его призрачный спутник утверждал, что от Уттары и Камбуи надо двигаться не на восток, а на юг. Будь его воля, Рана Риорда сразу же направился бы туда, но иранистанская флотилия, выйдя на траверс Залива Пальм, свернула к вендийским берегам. Некоторое время дух секиры подбивал Конана захватить корабль и продолжить путешествие на юг. В этой затее не было ничего невозможного, хоть на судне и находилось шесть десятков опытных воинов. С магическим оружием в руках Конан перебил бы весь отряд, но в планы его не входило устраивать кровавую резню среди иранистанцев. Рорта еще не мог учуять с полной определенностью, где лежит новая родина потомков Гидаллы, а значит, что двигаться на юг, что на восток, все едино. К тому же мореходные качества базрийских купеческих барков совсем не устраивали киммерийца; для дальних и опасных странствий он предпочел бы иное судно, быстроходную галеру вроде "Тигрицы" Белит.
Призрак остался недоволен, но молчал, лишь изредка вторгаясь в Конановы сны и рисуя картины грандиозного побоища, которое он жаждал учинить среди Львов Таглура. Конан старался не обращать на духа внимания, однако раз-другой эти миражи сражений горячили его кровь, и он просыпался с воинственным воплем, сжимая древко своей секиры.
– Тебя мучают демоны, господин, - сказала Ния, сидевшая над ним с пальмовой ветвью в руках. - Когда мужчина ест много мяса, пьет вино кувшинами и спит дни и ночи, к нему всегда приходят демоны, распаляющие страсть.
Конан только ухмыльнулся в ответ; его демон был совсем иного рода.
– Но желание можно успокоить, - продолжала юная уттарийка, не без лукавства поглядывая на хозяина. - В трюме, за лошадиными стойлами, есть немного места… там, где хранят сено…
– Принеси-ка мне лучше мяса и вина, - сказал Конан.
– Но демоны, мой господин…
– Когда они меня совсем одолеют, ты об этом узнаешь, клянусь Кромом! А сейчас - мяса и вина! И поживее, принцесса!
Поджав пухлые губки, Ния отправилась за едой. Затем, пока хозяин насыщался, ей пришло в голову утихомирить демонов игрой на ситаре и песнями, которые девушка сочиняла сама. Совсем неплохой способ, подумал Конан, отхлебывая вино и прислушиваясь к ее чистому звонкому голоску. Пела Ния на уттарийском, и он не понимал ни слова, но мелодия была приятной и в самом деле успокаивающей. Когда песня закончилась, Конан велел повторить - на туранском, который он знал отлично. К его изумлению, Ния не смутилась; пристроив ситар на смуглом колене, она вновь тронула струны и запела. Теперь киммериец понимал все.
К чему эта песня тревожит меня?
Чей зов я пытаюсь понять?
То плачет она, то заходится смехом,
Быть может, совсем ее нет,
И лишь над пустыней разносится эхо,
А я - я бреду ему вслед…
Бреду, вспоминая те звуки,
И струн серебристый звон,
Тону средь песков, простираю руки,
Но слышу лишь эха стон…
– Отлично, девочка, - сказал Конан, когда юная певица смолкла. - Теперь я знаю, чем тебя занять, если ты вновь заведешь разговор о демонах, распаляющих страсти.
Допив вино, он погрузился в дремоту под тихие звуки ситара. В голове его мелькали обрывочные мысли - то о Рана Риорде, заметно помолодевшем после схватки на базрийском майдане, то о награде, обещанной призраком, то о Цветке, Который Распускается в Полнолуние. Конан еще не решил, что с ней делать. Оставить в Вендии, в княжестве славного Ашакана? Взять с собой в Уттару? Но выдержит ли она тяжкий переход по вендийским джунглям и плавание в рыбачьем челне - быть может, без воды, без пищи? Правда, Ния казалась крепкой малышкой, не только приятной на вид, но и выносливой… И голос у нее хорош, прямо перезвон серебряных монет, с ленцой думал Конан. Вот если бы она не спешила так потерять то, что девушки обычно берегут… Или его невольница лишь хочет отблагодарить хозяина за спасение?
С этой мыслью он заснул и пробудился только тогда, когда до берега, заросшего пальмами, колючей акцией и стройными кипарисами, оставалось пять полетов стрелы. Зевнув, Конан оглядел торчавшие над зеленью стены Ашакановой столицы, купола храмов Асуры, главного из местных божеств, широкую дорогу, тянувшуюся от причалов к городу и дальше, в джунгли. По дороге двигалась пышная процессия: слон в алой попоне, с вызолоченными бивнями и башенкой на спине, за ним - сотня всадников на горячих скакунах и сотня пеших, с длинными тонкими копьями, трубами и барабанами. Люди Ашакана, понял киммериец; высланы встретить наемников.
Из кормовой надстройки появился сердар Таглур - в новом роскошном халате и серебристой чеканной броне, с саблей у пояса и плетью в руках. Над плечами его раскачивались бирюзовые серьги, усы торчали вверх, словно наконечники стрел, ноздри крючковатого носа хищно раздувались; он был великолепен, величественен, грозен, и знал об этом.
– Эй, славные витязи! Подымайте-ка свои протухшие задницы! Хватить жрать вино и тискать девок! Все - в кольчуги! Шлемы - на головы, клинки - к поясам, луки за спины, в руках копье и щит! И что б ни один ублюдок не качался в строю! Эй, Хилта, Себар, Чулим, Салед, Итол, Хардара! - он начал выкликать десятников-ун-баши. - Проверить своих людей! Чтоб все глядели львами, а не кастрированными шакалами!
Конан поднялся и начал натягивать кольчугу. Она была ему слегка маловата; пришлось обрубить рукава, чтобы не жала под мышками. Зато штаны малинового шелка и замшевые сапоги были хороши и как раз в пору - Таглуров казначей перебрал груду одежд, пока сыскал подходящее. Неплох был и меч, длиной в два с половиной локтя, слегка изогнутый на конце; Конану, правда, больше нравились тяжелые и прямые аквилонские клинки, но где же взять такой в Иранистане? К тому же он не собирался часто пользоваться этим ятаганом - ведь у него была волшебная секира, способная рассечь любое лезвие будто шаль из кхитайского шелка.
Если мечом и кольчугой он остался не совсем доволен, то уж к луку придираться не стоило. Лук был отличный, из крепких, как сталь, рогов горного козла, насаженных на тисовое древко и перехваченных бронзовыми кольцами. В колчане топорщились опереньем тридцать стрел - боевых, с трехгранными наконечниками длиной в палец. Еще ему полагался кинжал и круглый щит с головой рыкающего льва, гербом Таглуровых наемников. Отличное снаряжение! И стоило-то всего ничего - шесть трупов, понюхавших пыли на базрийском майдане…
Корабль ударился о причал, полетели канаты, загрохотали сходни; воины начали выводить лошадей. Конан шел в своем десятке следом за рябым мунганом, разглядывая его затылок. Круглая голова Алиама сидела на могучих плечах как арбуз посреди скамьи в три локтя, сабля в потертых ножнах волочилась по земле. Кольчуга тоже была ему мала, но мунган терпел, не рубил рукавов. Его спина, туго обтянутая железной чешуей, напоминала Конану крепостные ворота.
Подумав об этом, он вспомнил и про последнюю крепость, в которой случилось побывать. Файон! В Файоне уже несколько дней свирепствовал Шапшум, и один пресветлый Митра ведал, сколько стигийцев оставались еще в живых. Тут Конан довольно ухмыльнулся и потрепал своего вороного по крутой холке.
Иранистанские суда приставали одно за другим, наемники сходили на берег, подгоняемые криками ун-баши и сотников, строились длинными шеренгами; их женщины и домочатцы сбились неподалеку плотной толпой. Где-то там была сейчас и Ния, вместе со своим ситаром и мешком с пожитками. Конан предпочел бы, чтоб она держалась поближе; он собирался удрать без промедления, оставив грозному Таглуру лишь клочок пергамента с оттиском большого пальца. Видать, не судьба сердару с честью привести под вендийские знамена ровно три сотни бойцов! Совесть, однако, Конана не тревожила: во-первых потому, что честь Таглура ценил он меньше ломаного медяка, а во-вторых, сердар счел его безбожником, недостойным звания ун-баши. Кром! За одно это стоило снести ему глупую голову и выдрать из ушей бирюзовые сережки!
Отряд выстроился по сотням, в три ряда. Сердар, вместе с важного вида старцем, прибывшим на слоне, начал обходить свое воинство, нахваливая товар; по словам его выходило, что каждый из бойцов и в самом деле лев рыкающий, повергающий врага в прах одним своим видом. Лицо старца, темное и сухое, словно у мумии, было непроницаемым. За ним шли чиновники с шелковыми шнурами, отсчитывали воинов по десяткам и вязали узелки; насчитав же сотню, прятали веревку в мешок. Отшагав на длинных негнущихся ногах до конца строя, старец благосклонно кивнул; число сабель и копий сошлось с заказанным и оплаченным. Бросив Таглуру несколько фраз, он повелительно махнул рукой в сторону городских стен и направился к слону.
– В седло! - рявкнул сердар.
– В седло! - подхватили сотники.
– В седло! - откликнулись ун-баши.
– В седло, так в седло, - пробурчал Конан, залезая на вороного. Теперь, со спины жеребца, он разглядел свой Цветок в толпе женщин и поманил ее пальцем. Ния тут же подбежала к нему и уцепилась за стремя.
– Как ты красив, господин мой, в своей серебряной кольчуге, в шлеме, со щитом и копьем! Как ты грозен! Как могуч!
Ее глаза сияли, юные грудки взволнованно вздымались. Кром, мелькнуло у Конана в голове, девчонка-то похоже влюбилась! Будь ей на пять лет побольше… ну, хотя бы на три… уж тогда он знал бы, что делать! Но сейчас, по его мнению, Ния годилась лишь для того, чтобы заплетать вороному гриву да наигрывать песенки на ситаре.
Однако бросать ее киммериец не хотел. Если в Иранистане бесхозных рабынь топили в море или закапывали живыми в землю, то в Вендии их судьба могла оказаться и того горше - к примеру, затопчут слонами или сожгут перед алтарем Асуры. Нет, он твердо решил не оставлять здесь свою маленькую невольницу! К тому же она пела и говорила на пяти языках и могда очень пригодиться в Уттаре и Камбуе.
Наклонившись, Конан подхватил ее под мышки и забросил на круп вороного, буркнув:
– Держись за ремень, принцесса.
Шемит, сидевший рядом с ним на гнедом жеребце - один из тех, до кого в Базре не успела добраться Конанова секира, - ухмыльнулся:
– Боишься, украдут твою девку? И то сказать, лакомый кусочек! - он облизнул полные губы и вдруг закашлялся, опаленный яростным взглядом киммерийца.
– Кром любит лакомиться печенкой болтунов, - процедил Конан сквозь зубы. - Пожалуй, я доставлю ему это удовольствие! Крому пойдет печень, а Нергалу - все остальное!
Шемит, потупив глаза, смолчал.
Впереди колоны Таглур замахал саблей, закричал:
– За мной, соколы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Вендийский полуостров вдавался в океан огромным треугольником с изрезанными берегами; на его обширных землях свободно разместились бы Немедия и Офир с Коринфией впридачу. Полуостров делился на две части Заливом Пальм, большим овальным эстуарием, отрытым в сторону Вендийского моря. На севере он омывал айодийские берега, на юге к нему примыкали многочисленные малые княжества, населенные темнокожими и темноглазыми дравидийцами. Государство Ашакана располагалось на сравнительно узком перешейке между заливом и простиравшимся с востока Уттарийским морем; страну эту можно было пересечь от одних соленых вод до других за пару дней.
Именно это Конан и намеревался сделать. Из болтовни таглуровых наемников он узнал, что восточные берега княжества Ашакана дики и безлюдны, если не считать жалких деревушек рыбаков и ловцов жемчуга; ну, а там, где рыбаки, есть и лодки. Захватив посудину понадежнее, он мог отправиться в Уттару или Камбую, в сказочные места, где он еще не бывал, и которые, безусловно, нуждались в самом тщетельном осмотре. Быть может, где-то там, в великих горах на границе с Кхитаем, на побережье Лемурийского моря или на самых дальних восточных островах и скрылись остатки рода Гидаллы?
Но его призрачный спутник утверждал, что от Уттары и Камбуи надо двигаться не на восток, а на юг. Будь его воля, Рана Риорда сразу же направился бы туда, но иранистанская флотилия, выйдя на траверс Залива Пальм, свернула к вендийским берегам. Некоторое время дух секиры подбивал Конана захватить корабль и продолжить путешествие на юг. В этой затее не было ничего невозможного, хоть на судне и находилось шесть десятков опытных воинов. С магическим оружием в руках Конан перебил бы весь отряд, но в планы его не входило устраивать кровавую резню среди иранистанцев. Рорта еще не мог учуять с полной определенностью, где лежит новая родина потомков Гидаллы, а значит, что двигаться на юг, что на восток, все едино. К тому же мореходные качества базрийских купеческих барков совсем не устраивали киммерийца; для дальних и опасных странствий он предпочел бы иное судно, быстроходную галеру вроде "Тигрицы" Белит.
Призрак остался недоволен, но молчал, лишь изредка вторгаясь в Конановы сны и рисуя картины грандиозного побоища, которое он жаждал учинить среди Львов Таглура. Конан старался не обращать на духа внимания, однако раз-другой эти миражи сражений горячили его кровь, и он просыпался с воинственным воплем, сжимая древко своей секиры.
– Тебя мучают демоны, господин, - сказала Ния, сидевшая над ним с пальмовой ветвью в руках. - Когда мужчина ест много мяса, пьет вино кувшинами и спит дни и ночи, к нему всегда приходят демоны, распаляющие страсть.
Конан только ухмыльнулся в ответ; его демон был совсем иного рода.
– Но желание можно успокоить, - продолжала юная уттарийка, не без лукавства поглядывая на хозяина. - В трюме, за лошадиными стойлами, есть немного места… там, где хранят сено…
– Принеси-ка мне лучше мяса и вина, - сказал Конан.
– Но демоны, мой господин…
– Когда они меня совсем одолеют, ты об этом узнаешь, клянусь Кромом! А сейчас - мяса и вина! И поживее, принцесса!
Поджав пухлые губки, Ния отправилась за едой. Затем, пока хозяин насыщался, ей пришло в голову утихомирить демонов игрой на ситаре и песнями, которые девушка сочиняла сама. Совсем неплохой способ, подумал Конан, отхлебывая вино и прислушиваясь к ее чистому звонкому голоску. Пела Ния на уттарийском, и он не понимал ни слова, но мелодия была приятной и в самом деле успокаивающей. Когда песня закончилась, Конан велел повторить - на туранском, который он знал отлично. К его изумлению, Ния не смутилась; пристроив ситар на смуглом колене, она вновь тронула струны и запела. Теперь киммериец понимал все.
К чему эта песня тревожит меня?
Чей зов я пытаюсь понять?
То плачет она, то заходится смехом,
Быть может, совсем ее нет,
И лишь над пустыней разносится эхо,
А я - я бреду ему вслед…
Бреду, вспоминая те звуки,
И струн серебристый звон,
Тону средь песков, простираю руки,
Но слышу лишь эха стон…
– Отлично, девочка, - сказал Конан, когда юная певица смолкла. - Теперь я знаю, чем тебя занять, если ты вновь заведешь разговор о демонах, распаляющих страсти.
Допив вино, он погрузился в дремоту под тихие звуки ситара. В голове его мелькали обрывочные мысли - то о Рана Риорде, заметно помолодевшем после схватки на базрийском майдане, то о награде, обещанной призраком, то о Цветке, Который Распускается в Полнолуние. Конан еще не решил, что с ней делать. Оставить в Вендии, в княжестве славного Ашакана? Взять с собой в Уттару? Но выдержит ли она тяжкий переход по вендийским джунглям и плавание в рыбачьем челне - быть может, без воды, без пищи? Правда, Ния казалась крепкой малышкой, не только приятной на вид, но и выносливой… И голос у нее хорош, прямо перезвон серебряных монет, с ленцой думал Конан. Вот если бы она не спешила так потерять то, что девушки обычно берегут… Или его невольница лишь хочет отблагодарить хозяина за спасение?
С этой мыслью он заснул и пробудился только тогда, когда до берега, заросшего пальмами, колючей акцией и стройными кипарисами, оставалось пять полетов стрелы. Зевнув, Конан оглядел торчавшие над зеленью стены Ашакановой столицы, купола храмов Асуры, главного из местных божеств, широкую дорогу, тянувшуюся от причалов к городу и дальше, в джунгли. По дороге двигалась пышная процессия: слон в алой попоне, с вызолоченными бивнями и башенкой на спине, за ним - сотня всадников на горячих скакунах и сотня пеших, с длинными тонкими копьями, трубами и барабанами. Люди Ашакана, понял киммериец; высланы встретить наемников.
Из кормовой надстройки появился сердар Таглур - в новом роскошном халате и серебристой чеканной броне, с саблей у пояса и плетью в руках. Над плечами его раскачивались бирюзовые серьги, усы торчали вверх, словно наконечники стрел, ноздри крючковатого носа хищно раздувались; он был великолепен, величественен, грозен, и знал об этом.
– Эй, славные витязи! Подымайте-ка свои протухшие задницы! Хватить жрать вино и тискать девок! Все - в кольчуги! Шлемы - на головы, клинки - к поясам, луки за спины, в руках копье и щит! И что б ни один ублюдок не качался в строю! Эй, Хилта, Себар, Чулим, Салед, Итол, Хардара! - он начал выкликать десятников-ун-баши. - Проверить своих людей! Чтоб все глядели львами, а не кастрированными шакалами!
Конан поднялся и начал натягивать кольчугу. Она была ему слегка маловата; пришлось обрубить рукава, чтобы не жала под мышками. Зато штаны малинового шелка и замшевые сапоги были хороши и как раз в пору - Таглуров казначей перебрал груду одежд, пока сыскал подходящее. Неплох был и меч, длиной в два с половиной локтя, слегка изогнутый на конце; Конану, правда, больше нравились тяжелые и прямые аквилонские клинки, но где же взять такой в Иранистане? К тому же он не собирался часто пользоваться этим ятаганом - ведь у него была волшебная секира, способная рассечь любое лезвие будто шаль из кхитайского шелка.
Если мечом и кольчугой он остался не совсем доволен, то уж к луку придираться не стоило. Лук был отличный, из крепких, как сталь, рогов горного козла, насаженных на тисовое древко и перехваченных бронзовыми кольцами. В колчане топорщились опереньем тридцать стрел - боевых, с трехгранными наконечниками длиной в палец. Еще ему полагался кинжал и круглый щит с головой рыкающего льва, гербом Таглуровых наемников. Отличное снаряжение! И стоило-то всего ничего - шесть трупов, понюхавших пыли на базрийском майдане…
Корабль ударился о причал, полетели канаты, загрохотали сходни; воины начали выводить лошадей. Конан шел в своем десятке следом за рябым мунганом, разглядывая его затылок. Круглая голова Алиама сидела на могучих плечах как арбуз посреди скамьи в три локтя, сабля в потертых ножнах волочилась по земле. Кольчуга тоже была ему мала, но мунган терпел, не рубил рукавов. Его спина, туго обтянутая железной чешуей, напоминала Конану крепостные ворота.
Подумав об этом, он вспомнил и про последнюю крепость, в которой случилось побывать. Файон! В Файоне уже несколько дней свирепствовал Шапшум, и один пресветлый Митра ведал, сколько стигийцев оставались еще в живых. Тут Конан довольно ухмыльнулся и потрепал своего вороного по крутой холке.
Иранистанские суда приставали одно за другим, наемники сходили на берег, подгоняемые криками ун-баши и сотников, строились длинными шеренгами; их женщины и домочатцы сбились неподалеку плотной толпой. Где-то там была сейчас и Ния, вместе со своим ситаром и мешком с пожитками. Конан предпочел бы, чтоб она держалась поближе; он собирался удрать без промедления, оставив грозному Таглуру лишь клочок пергамента с оттиском большого пальца. Видать, не судьба сердару с честью привести под вендийские знамена ровно три сотни бойцов! Совесть, однако, Конана не тревожила: во-первых потому, что честь Таглура ценил он меньше ломаного медяка, а во-вторых, сердар счел его безбожником, недостойным звания ун-баши. Кром! За одно это стоило снести ему глупую голову и выдрать из ушей бирюзовые сережки!
Отряд выстроился по сотням, в три ряда. Сердар, вместе с важного вида старцем, прибывшим на слоне, начал обходить свое воинство, нахваливая товар; по словам его выходило, что каждый из бойцов и в самом деле лев рыкающий, повергающий врага в прах одним своим видом. Лицо старца, темное и сухое, словно у мумии, было непроницаемым. За ним шли чиновники с шелковыми шнурами, отсчитывали воинов по десяткам и вязали узелки; насчитав же сотню, прятали веревку в мешок. Отшагав на длинных негнущихся ногах до конца строя, старец благосклонно кивнул; число сабель и копий сошлось с заказанным и оплаченным. Бросив Таглуру несколько фраз, он повелительно махнул рукой в сторону городских стен и направился к слону.
– В седло! - рявкнул сердар.
– В седло! - подхватили сотники.
– В седло! - откликнулись ун-баши.
– В седло, так в седло, - пробурчал Конан, залезая на вороного. Теперь, со спины жеребца, он разглядел свой Цветок в толпе женщин и поманил ее пальцем. Ния тут же подбежала к нему и уцепилась за стремя.
– Как ты красив, господин мой, в своей серебряной кольчуге, в шлеме, со щитом и копьем! Как ты грозен! Как могуч!
Ее глаза сияли, юные грудки взволнованно вздымались. Кром, мелькнуло у Конана в голове, девчонка-то похоже влюбилась! Будь ей на пять лет побольше… ну, хотя бы на три… уж тогда он знал бы, что делать! Но сейчас, по его мнению, Ния годилась лишь для того, чтобы заплетать вороному гриву да наигрывать песенки на ситаре.
Однако бросать ее киммериец не хотел. Если в Иранистане бесхозных рабынь топили в море или закапывали живыми в землю, то в Вендии их судьба могла оказаться и того горше - к примеру, затопчут слонами или сожгут перед алтарем Асуры. Нет, он твердо решил не оставлять здесь свою маленькую невольницу! К тому же она пела и говорила на пяти языках и могда очень пригодиться в Уттаре и Камбуе.
Наклонившись, Конан подхватил ее под мышки и забросил на круп вороного, буркнув:
– Держись за ремень, принцесса.
Шемит, сидевший рядом с ним на гнедом жеребце - один из тех, до кого в Базре не успела добраться Конанова секира, - ухмыльнулся:
– Боишься, украдут твою девку? И то сказать, лакомый кусочек! - он облизнул полные губы и вдруг закашлялся, опаленный яростным взглядом киммерийца.
– Кром любит лакомиться печенкой болтунов, - процедил Конан сквозь зубы. - Пожалуй, я доставлю ему это удовольствие! Крому пойдет печень, а Нергалу - все остальное!
Шемит, потупив глаза, смолчал.
Впереди колоны Таглур замахал саблей, закричал:
– За мной, соколы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32