Когда мертвое тело скрылось за поворотом, Конан обернулся к Ние и сказал:
– Муторно у меня на душе, малышка. Так муторно, будто опился я дрянным стигийским вином… Спой мне что-нибудь… спой, если можешь.
Помолчав, Ния спросила:
– Чего желает мой господин? Веселое или грустное?
– Спой о бренности жизни, - ответил Конан. - Спой такую песню, чтоб достойно проводить душу этого глупого мунгана на Серые Равнины.
Снова молчание. Потом за спиной киммерийца зазвенел тонкий голосок:
Я - пепел, я - пыль, я дым на ветру,
Мой факел уже погас.
Там, где я не был, там, где я был,
Забвенье царит сейчас.
Я в сумраке
Серых Равнин бреду
Тенью в мире теней,
Как птица, смерть взвилась надо мной,
И жизнь улетела с ней.
– Хорошая песня, - сказал Конан, кивая головой. - Но я надеюсь, что над моим трупом такое споют нескоро.
***
Вороного жеребца пришлось бросить - там, где дорога окончательно превратилась в звериную тропу. Ни в одном из бедных вендийских селений, что изредка попадались по пути, крестьяне не могли разориться на такую покупку. Да и к чему им был этот конь? Они пахали землю на быках, а боевого скакуна не запряжешь в плуг.
Зато кольчугу, шлем и щит Конан сменял в придорожной кузнице, получив целый мешок лепешек из просяной муки, сушеные фрукты, бурдюк с кислым вином и горсточку серебряных монет. Жалкая цена за воинское снаряжение, но большего кузнец предложить не мог. Пока мастер с женой хлопотали, собирая продовольствие, Конан, презрительно морщась, разглядывал кузницу. Быть может, здесь ее хозяин и считался крепышом, но в Киммерии этого коренастого темнокожего вендийца не взяли бы даже раздувать меха. Его молот был вдвое меньше и вчетверо легче чем тот, которым некогда орудовал отец Конана.
В джунглях кольчуга, шлем и щит были ни к чему; лишняя обуза, и только. Копье, после некоторых раздумий, Конан решил оставить. Меч и топор хороши против человека, но зверя - особенно опасного - берут копьем и стрелой. Только копье удержит дикого кабана или тигра на расстоянии шести локтей; только копье даст время, чтобы вытащить меч, выхватить секиру. Правда, размышлял Конан, взвешивая в руке ясеневое древко с острым жалом, его секира - не совсем обычное оружие. Пожалуй, она перерубит напополам и огромного зверя с рогом на морде и массивными копытами, о котором толковал ему кузнец. А может, и слона! Все-таки у магического топора свои преимущества, решил он, но копье однако оставил.
Вскоре путники уже шли по узенькой тропинке, над которой плотно смыкались древесные кроны. Кое-что в этом лесу было знакомо киммерийцу: самшит, магнолия, тиковое и красное деревья росли в Кешане и Пунте, а бамбук и пальмы попадались даже в Шеме, не говоря уже о Стигии. Он не глядел по сторонам, рассчитывая больше на обоняние и слух, чем на глаза, но Ния испуганно озиралась, высматривая ощеренную звериную пасть под каждым кустом. Конан прикрикнул на нее и велел шагать побыстрее. Он надеялся выбраться с закатом к заброшенному городу, о котором говорил кузнец; от руин этого древнего поселения до моря оставался день пути.
Солнце, светлое око Митры, еще не успело скрыться за стволами деревьев, когда тропа вновь превратилась в дорогу. Некогда она была вымощена камнем, но теперь базальтовые плиты растрескались, в щелях между ними зазеленели полоски мха, а кое-где древесные корни заставили вспучиться землю, выворотив целые каменные глыбы. Тем не менее, идти стало легче, и путники, миновав пару рухнувших башен, что некогда поддерживали истлевшие створки ворот, еще засветло очутились в городе.
Об его архитектуре и планировке Конан не мог составить никакого представления, ибо улицы загромождали разбитые блоки зеленого камня, похожего на нефрит, и ни одна сохранившаяся стена не достигала и восьми локтей в высоту. Возможно, тут были величественные дворцы, украшенные стройными колоннами, резные изящные арки и фонтаны, храмы с круглыми куполами или пронзающими небеса шпилями, лестницы, портики и парапеты, облицованные мрамором бассейны и каналы, пышные сады, окружавшие жилища знати, и цветники у домиков простолюдинов… Теперь все лежало в развалинах, в прахе и тлене, столь древнем, что становилось ясно: во времена расцвета этого города никто и слыхом не слыхивал о державе славного Ашакана, ни, скорее всего, о гордой Айодии.
Ния боязливо ежилась, поглядывая на мрачные руины, поросшие акацией, оплетенные лианами и вьюнком. Пожалуй, она предпочла бы провести ночь в джунглях, но Конан напомнил своей юной невольнице, что с наступлением темноты в лесу можно столкнуться с тигром или черной пантерой. Сюда же, в каменный лабиринт, они не полезут - хищники стараются держаться подальше от мест, где некогда обитали люди. Теперь развалины населяли лишь змеи да обезьяны, но от назойливости и тех, и других, мог охранить костер.
Конан разложил его на обширной площади, простиравшейся в самом центре города. Со всех четырех сторон ее окружали груды битого зеленого камня, но посередине оставалось достаточно места для стоянки сотни воинов с сотней лошадей; значит, никакому зверю не удалось бы подкрасться и нежданно выпрыгнуть из темноты. На всякий случай, для защиты от ядовитых гадов, Конан разложил у костра волосяную веревку, а после ужина бросил внутрь кольца свой плащ и велел Ние укладываться на покой. Спала она тревожно, но в конце концов дыхание девочки сделалось ровным и глубоким, тело расслабилось, и с лица исчезло пугливо-настороженное выражение. Тогда Конан поднялся, воткнул в щель меж камней свою секиру и повелел духу явиться.
Рана Риорда возник перед ним в неярких отсветах костра. Впервые его капюшон был откинут, и Конан мог видеть темные волосы, волной спадавшие на плечи. Кожа на лице призрака разгладилась, сапфирово-синие глаза заблестели еще ярче, и если бы не бледность щек и бескровные тонкие губы, киммериец принял его за собственного двойника. Видно недаром призрак утверждал, что происходят они оба от единого корня, от прародителя Гидаллы, коему сам грозный Кром годился бы в правнуки!
Долго и мрачно Конан смотрел на духа секиры, потом произнес:
– Сегодня ты заставил меня сделать то, чего мне не хотелось.
Рорта пожал плечами.
– Какая разница, убил бы ты мунгана мечом или моим лезвием. Все равно бы убил! А так и враг мертв, и я сыт. В туше мунгана было много крови.
– Кровь, кро-овь, крр-роовь! - передразнил Конан клекочущий голос призрака. - Запомни, ржавая железка, я тебе не раб, ты мне не хозяин! Я не люблю, когда меня заставляют… король, демон, бог - все равно! Я - свободен, ясно? И запомни еще одно: мы заключили союз равных, и как заключили, так можем и разорвать, клянусь Кромом!
Рана Риорда уставился на него, но киммериец не опустил глаз. Несколько мгновений они мерялись взглядами, затем дух сказал:
– Как заключили, так можем и разорвать, да? Помнится, в стигийской темнице ты пел другие песни!
– То было в стигийской темнице, а сейчас мы в джунглях Вендии. И завтра я могу разворотить любой из завалов в этом проклятом городишке, а потом упрятать тебя под камни. Валяйся там еще тысячу лет, кровожадное отродье Сета!
Призрак протестующе вскинул бесплотные руки.
– Не оскорбляй меня, киммериец, не оскорбляй своего прародителя Гидаллу! Причем здесь Сет, темный бог, Змей Вечной Ночи? Меня-то выковали из небесного камня, из стали, чистой, как свет луны!
– Скорее, кровавой, как солнце на закате!
Они замолчали, опять прожигая друг друга взглядами. Краешком глаза Конан уловил какое-то движение за границей светового круга - будто бы зеленые искорки стремились приблизиться к костру, и тут же отступали, сдуваемые неощутимым ветром. Нечисть, что ли, лезет? - мелькнуло у киммерийца в голове. Только ее и не хватало! Один призрак тут уже был, и похоже, кто-то еще стремился составить ему компанию.
– Ладно, - вымолвил наконец дух секиры, - давай забудем то, что было. Мы нужны друг другу, киммериец. Я хочу попасть к наследникам Гидаллы, ну, а ты - ты удостоишься награды. И не забывай, что часть ее уже получена.
– Это какая же часть? - Конан приподнял брови. - Не понимаю, о чем ты толкуешь, трухлявое топорище.
– Разве я не помог тебе выбраться из стигийской темницы?
– И я оказал тебе такую же услугу. Тут мы квиты, и в окончательный расчет Файон не входит, - твердо заявил киммериец.
– Квиты так квиты, - согласился дух, - не стану торговаться. Ты будешь доволен наградой, клянусь Древними Богами!
– Сперва поклянись, что перестанешь влезать в мои дела!
Рана Риорда глубоко вздохнул. Вздох этот был столь же бесплотным и неощутимым, как и сам призрак; он не поколебал ни пламени костра, ни дыма, что вился над ним. Конан, однако, заметил, что зеленые искорки, налетавшие из мрака, будто бы отнесло ветерком.
– Клянусь, - произнес призрак, вытянув вверх отливавшую серебром руку, - клянусь Древними Богами и кровью Гидаллы, что не стану больше приневоливать тебя. Этого достаточно?
– Достаточно, - буркнул Конан, разглядывая зеленые искры, мерцавшие в ночи. Они вновь устремились к костру, и киммериец ощутил неприятное покалывание в затылке. Может, не стоило ночевать в этих развалинах, подумал он. Лучше уж схватиться с тигром или пантерой, чем с демонами или призраками! Но сожалеть о свершенном было не в его правилах. Кроме того, он хотел закончить разговор с Рана Риордой.
Бледные губы духа снова зашевелились.
– Если ты удовлетворен, то поклянись тоже… поклянись, что не оставишь меня, не бросишь среди камней, не утопишь в море.
– Ладно, клянусь! - Конан с силой ударил кулаком о ладонь. - Клянусь первым и единственным взглядом Крома, который он бросил на меня!
– Странная клятва, - сказал дух.
– Она нерушима. Видишь ли, когда в Киммерии рождается младенец, Кром смотрит на него, и тот, кому суждено вынести взгляд бога, получает имя и право на жизнь. Умерших же выбрасывают псам на поживу. И больше Крому нет до нас дела.
– Плох бог, который не заботится о своем народе, - заметил призрак. - Отец Гидалла был не таков. Он создал меня, - тут Рана Риорда горделиво выпрямился, - и поручил мне помогать своим потомкам, сражая их врагов. И советуя им в годину бедствий. Даже после смерти он говорит с людьми моими устами… Да, прародитель Гидалла был велик и мудр! Мудрее твоего Крома!
– Зато Кром ни к кому не лезет с непрошенными советами, - буркнул Конан.
– Будь почтителен к Отцу Гидалле, киммериец! Он ведь и твой предок!
– Возможно, - Конан пожал плечами, всматриваясь в темноту. Зеленых искорок стало больше; теперь они вытягивались длинными язычками, будто пытались проколоть невидимую преграду и прорваться к костру. Киммериец оглянулся на Нию, укутанную в плащ. Девочка спала спокойно, но сам он чувствовал, что в затылке колет все сильней и сильней, а в ушах разливается негромкий звон. Вскоре звон этот превратился в невнятное бормотанье, и Конан, скривившись, тряхнул головой.
– Тебя что-то беспокоит? - спросил призрак.
– Эти зеленые огни… Вроде бы кто-то хочет познакомиться с нами поближе, а?
Рана Риорда презрительно усмехнулся.
– Ничтожные душонки погибших… Ни плоти, ни крови, ни толка, ни смысла… Льнут к живому, как стая вампиров, хотят подкормиться… Не тревожься, я удерживаю их без всякого труда.
– В ушах гудит от их болтовни, - потянувшись к костру, киммериец вытащил горящую ветвь. - Сейчас я их шугану!
– Я же сказал, не тревожься. Коль они тебе надоели, сделаем так… - Соединив ладони, призрак нанес рубящий удар по воздуху, и на мгновение Конан услышал стоны, жалобные вскрики и плач. Этот неясный гул тут же смолк, а с ним исчезли и зеленые искры; теперь вокруг освещенного костром пространства царили тишина и тьма.
– Ну, - с довольной ухмылкой произнес Рана Риорда, - не в первый раз повторю, что гожусь не только рубить головы. Прибавится у меня сил, я и вчерашний день смогу вернуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
– Муторно у меня на душе, малышка. Так муторно, будто опился я дрянным стигийским вином… Спой мне что-нибудь… спой, если можешь.
Помолчав, Ния спросила:
– Чего желает мой господин? Веселое или грустное?
– Спой о бренности жизни, - ответил Конан. - Спой такую песню, чтоб достойно проводить душу этого глупого мунгана на Серые Равнины.
Снова молчание. Потом за спиной киммерийца зазвенел тонкий голосок:
Я - пепел, я - пыль, я дым на ветру,
Мой факел уже погас.
Там, где я не был, там, где я был,
Забвенье царит сейчас.
Я в сумраке
Серых Равнин бреду
Тенью в мире теней,
Как птица, смерть взвилась надо мной,
И жизнь улетела с ней.
– Хорошая песня, - сказал Конан, кивая головой. - Но я надеюсь, что над моим трупом такое споют нескоро.
***
Вороного жеребца пришлось бросить - там, где дорога окончательно превратилась в звериную тропу. Ни в одном из бедных вендийских селений, что изредка попадались по пути, крестьяне не могли разориться на такую покупку. Да и к чему им был этот конь? Они пахали землю на быках, а боевого скакуна не запряжешь в плуг.
Зато кольчугу, шлем и щит Конан сменял в придорожной кузнице, получив целый мешок лепешек из просяной муки, сушеные фрукты, бурдюк с кислым вином и горсточку серебряных монет. Жалкая цена за воинское снаряжение, но большего кузнец предложить не мог. Пока мастер с женой хлопотали, собирая продовольствие, Конан, презрительно морщась, разглядывал кузницу. Быть может, здесь ее хозяин и считался крепышом, но в Киммерии этого коренастого темнокожего вендийца не взяли бы даже раздувать меха. Его молот был вдвое меньше и вчетверо легче чем тот, которым некогда орудовал отец Конана.
В джунглях кольчуга, шлем и щит были ни к чему; лишняя обуза, и только. Копье, после некоторых раздумий, Конан решил оставить. Меч и топор хороши против человека, но зверя - особенно опасного - берут копьем и стрелой. Только копье удержит дикого кабана или тигра на расстоянии шести локтей; только копье даст время, чтобы вытащить меч, выхватить секиру. Правда, размышлял Конан, взвешивая в руке ясеневое древко с острым жалом, его секира - не совсем обычное оружие. Пожалуй, она перерубит напополам и огромного зверя с рогом на морде и массивными копытами, о котором толковал ему кузнец. А может, и слона! Все-таки у магического топора свои преимущества, решил он, но копье однако оставил.
Вскоре путники уже шли по узенькой тропинке, над которой плотно смыкались древесные кроны. Кое-что в этом лесу было знакомо киммерийцу: самшит, магнолия, тиковое и красное деревья росли в Кешане и Пунте, а бамбук и пальмы попадались даже в Шеме, не говоря уже о Стигии. Он не глядел по сторонам, рассчитывая больше на обоняние и слух, чем на глаза, но Ния испуганно озиралась, высматривая ощеренную звериную пасть под каждым кустом. Конан прикрикнул на нее и велел шагать побыстрее. Он надеялся выбраться с закатом к заброшенному городу, о котором говорил кузнец; от руин этого древнего поселения до моря оставался день пути.
Солнце, светлое око Митры, еще не успело скрыться за стволами деревьев, когда тропа вновь превратилась в дорогу. Некогда она была вымощена камнем, но теперь базальтовые плиты растрескались, в щелях между ними зазеленели полоски мха, а кое-где древесные корни заставили вспучиться землю, выворотив целые каменные глыбы. Тем не менее, идти стало легче, и путники, миновав пару рухнувших башен, что некогда поддерживали истлевшие створки ворот, еще засветло очутились в городе.
Об его архитектуре и планировке Конан не мог составить никакого представления, ибо улицы загромождали разбитые блоки зеленого камня, похожего на нефрит, и ни одна сохранившаяся стена не достигала и восьми локтей в высоту. Возможно, тут были величественные дворцы, украшенные стройными колоннами, резные изящные арки и фонтаны, храмы с круглыми куполами или пронзающими небеса шпилями, лестницы, портики и парапеты, облицованные мрамором бассейны и каналы, пышные сады, окружавшие жилища знати, и цветники у домиков простолюдинов… Теперь все лежало в развалинах, в прахе и тлене, столь древнем, что становилось ясно: во времена расцвета этого города никто и слыхом не слыхивал о державе славного Ашакана, ни, скорее всего, о гордой Айодии.
Ния боязливо ежилась, поглядывая на мрачные руины, поросшие акацией, оплетенные лианами и вьюнком. Пожалуй, она предпочла бы провести ночь в джунглях, но Конан напомнил своей юной невольнице, что с наступлением темноты в лесу можно столкнуться с тигром или черной пантерой. Сюда же, в каменный лабиринт, они не полезут - хищники стараются держаться подальше от мест, где некогда обитали люди. Теперь развалины населяли лишь змеи да обезьяны, но от назойливости и тех, и других, мог охранить костер.
Конан разложил его на обширной площади, простиравшейся в самом центре города. Со всех четырех сторон ее окружали груды битого зеленого камня, но посередине оставалось достаточно места для стоянки сотни воинов с сотней лошадей; значит, никакому зверю не удалось бы подкрасться и нежданно выпрыгнуть из темноты. На всякий случай, для защиты от ядовитых гадов, Конан разложил у костра волосяную веревку, а после ужина бросил внутрь кольца свой плащ и велел Ние укладываться на покой. Спала она тревожно, но в конце концов дыхание девочки сделалось ровным и глубоким, тело расслабилось, и с лица исчезло пугливо-настороженное выражение. Тогда Конан поднялся, воткнул в щель меж камней свою секиру и повелел духу явиться.
Рана Риорда возник перед ним в неярких отсветах костра. Впервые его капюшон был откинут, и Конан мог видеть темные волосы, волной спадавшие на плечи. Кожа на лице призрака разгладилась, сапфирово-синие глаза заблестели еще ярче, и если бы не бледность щек и бескровные тонкие губы, киммериец принял его за собственного двойника. Видно недаром призрак утверждал, что происходят они оба от единого корня, от прародителя Гидаллы, коему сам грозный Кром годился бы в правнуки!
Долго и мрачно Конан смотрел на духа секиры, потом произнес:
– Сегодня ты заставил меня сделать то, чего мне не хотелось.
Рорта пожал плечами.
– Какая разница, убил бы ты мунгана мечом или моим лезвием. Все равно бы убил! А так и враг мертв, и я сыт. В туше мунгана было много крови.
– Кровь, кро-овь, крр-роовь! - передразнил Конан клекочущий голос призрака. - Запомни, ржавая железка, я тебе не раб, ты мне не хозяин! Я не люблю, когда меня заставляют… король, демон, бог - все равно! Я - свободен, ясно? И запомни еще одно: мы заключили союз равных, и как заключили, так можем и разорвать, клянусь Кромом!
Рана Риорда уставился на него, но киммериец не опустил глаз. Несколько мгновений они мерялись взглядами, затем дух сказал:
– Как заключили, так можем и разорвать, да? Помнится, в стигийской темнице ты пел другие песни!
– То было в стигийской темнице, а сейчас мы в джунглях Вендии. И завтра я могу разворотить любой из завалов в этом проклятом городишке, а потом упрятать тебя под камни. Валяйся там еще тысячу лет, кровожадное отродье Сета!
Призрак протестующе вскинул бесплотные руки.
– Не оскорбляй меня, киммериец, не оскорбляй своего прародителя Гидаллу! Причем здесь Сет, темный бог, Змей Вечной Ночи? Меня-то выковали из небесного камня, из стали, чистой, как свет луны!
– Скорее, кровавой, как солнце на закате!
Они замолчали, опять прожигая друг друга взглядами. Краешком глаза Конан уловил какое-то движение за границей светового круга - будто бы зеленые искорки стремились приблизиться к костру, и тут же отступали, сдуваемые неощутимым ветром. Нечисть, что ли, лезет? - мелькнуло у киммерийца в голове. Только ее и не хватало! Один призрак тут уже был, и похоже, кто-то еще стремился составить ему компанию.
– Ладно, - вымолвил наконец дух секиры, - давай забудем то, что было. Мы нужны друг другу, киммериец. Я хочу попасть к наследникам Гидаллы, ну, а ты - ты удостоишься награды. И не забывай, что часть ее уже получена.
– Это какая же часть? - Конан приподнял брови. - Не понимаю, о чем ты толкуешь, трухлявое топорище.
– Разве я не помог тебе выбраться из стигийской темницы?
– И я оказал тебе такую же услугу. Тут мы квиты, и в окончательный расчет Файон не входит, - твердо заявил киммериец.
– Квиты так квиты, - согласился дух, - не стану торговаться. Ты будешь доволен наградой, клянусь Древними Богами!
– Сперва поклянись, что перестанешь влезать в мои дела!
Рана Риорда глубоко вздохнул. Вздох этот был столь же бесплотным и неощутимым, как и сам призрак; он не поколебал ни пламени костра, ни дыма, что вился над ним. Конан, однако, заметил, что зеленые искорки, налетавшие из мрака, будто бы отнесло ветерком.
– Клянусь, - произнес призрак, вытянув вверх отливавшую серебром руку, - клянусь Древними Богами и кровью Гидаллы, что не стану больше приневоливать тебя. Этого достаточно?
– Достаточно, - буркнул Конан, разглядывая зеленые искры, мерцавшие в ночи. Они вновь устремились к костру, и киммериец ощутил неприятное покалывание в затылке. Может, не стоило ночевать в этих развалинах, подумал он. Лучше уж схватиться с тигром или пантерой, чем с демонами или призраками! Но сожалеть о свершенном было не в его правилах. Кроме того, он хотел закончить разговор с Рана Риордой.
Бледные губы духа снова зашевелились.
– Если ты удовлетворен, то поклянись тоже… поклянись, что не оставишь меня, не бросишь среди камней, не утопишь в море.
– Ладно, клянусь! - Конан с силой ударил кулаком о ладонь. - Клянусь первым и единственным взглядом Крома, который он бросил на меня!
– Странная клятва, - сказал дух.
– Она нерушима. Видишь ли, когда в Киммерии рождается младенец, Кром смотрит на него, и тот, кому суждено вынести взгляд бога, получает имя и право на жизнь. Умерших же выбрасывают псам на поживу. И больше Крому нет до нас дела.
– Плох бог, который не заботится о своем народе, - заметил призрак. - Отец Гидалла был не таков. Он создал меня, - тут Рана Риорда горделиво выпрямился, - и поручил мне помогать своим потомкам, сражая их врагов. И советуя им в годину бедствий. Даже после смерти он говорит с людьми моими устами… Да, прародитель Гидалла был велик и мудр! Мудрее твоего Крома!
– Зато Кром ни к кому не лезет с непрошенными советами, - буркнул Конан.
– Будь почтителен к Отцу Гидалле, киммериец! Он ведь и твой предок!
– Возможно, - Конан пожал плечами, всматриваясь в темноту. Зеленых искорок стало больше; теперь они вытягивались длинными язычками, будто пытались проколоть невидимую преграду и прорваться к костру. Киммериец оглянулся на Нию, укутанную в плащ. Девочка спала спокойно, но сам он чувствовал, что в затылке колет все сильней и сильней, а в ушах разливается негромкий звон. Вскоре звон этот превратился в невнятное бормотанье, и Конан, скривившись, тряхнул головой.
– Тебя что-то беспокоит? - спросил призрак.
– Эти зеленые огни… Вроде бы кто-то хочет познакомиться с нами поближе, а?
Рана Риорда презрительно усмехнулся.
– Ничтожные душонки погибших… Ни плоти, ни крови, ни толка, ни смысла… Льнут к живому, как стая вампиров, хотят подкормиться… Не тревожься, я удерживаю их без всякого труда.
– В ушах гудит от их болтовни, - потянувшись к костру, киммериец вытащил горящую ветвь. - Сейчас я их шугану!
– Я же сказал, не тревожься. Коль они тебе надоели, сделаем так… - Соединив ладони, призрак нанес рубящий удар по воздуху, и на мгновение Конан услышал стоны, жалобные вскрики и плач. Этот неясный гул тут же смолк, а с ним исчезли и зеленые искры; теперь вокруг освещенного костром пространства царили тишина и тьма.
– Ну, - с довольной ухмылкой произнес Рана Риорда, - не в первый раз повторю, что гожусь не только рубить головы. Прибавится у меня сил, я и вчерашний день смогу вернуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32