не постороннее ли орудие рока теперь, когда письмо убедило его, что не эта женщина была в сновидении. Подобная мысль не пришла и не могла прийти в его голову. Единственная женщина, которая опасалась его суеверия, была та, которая была связана с жизнью обоих Армадэлей в первом поколении и с судьбой обоих Армадэлей во втором, которая была предметом предостережения его отца на предсмертном одре и первой причиной семейных бедствий, которая проложила Аллэну путь к Торп-Эмброзскому поместью. Словом, женщина, которую он узнал бы инстинктивно, если бы не письмо мистера Брока, в женщине, которую он теперь видел.
Смотря на события так, как они случились под влиянием ошибочного суждения, на которое толкнул его ректор самым невинным образом, Мидуинтер тотчас ухватился за это новое заключение и поступил совершенно так, как во время своего свидания с мистером Броком на острове Мэн.
Точно так, как он объявил тогда, что, не встретившись ни разу в своих путешествиях по морю с тем самым кораблем, это служило достаточным опровержением понятий о роке; так и теперь ухватился он за заключение, сделанное таким же образом, что все притязание сновидения на его сверхъестественное происхождение опровергалось тем, что вместо тени явилась посторонняя. Опираясь на этот вывод, желающий подчиниться влиянию своей любви к Аллэну, он с быстротою молнии проследил за последовавшей цепью мыслей. Если сновидение было не предостережением из другого мира, то, следовательно, случай, а не судьба, привел их ночью на разрушенный корабль, и все события, случившиеся с тех пор, как Аллэн и он расстались с Броком, были сами по себе безвредны, и это его суеверие придало им другое значение. Менее чем через минуту сильно развитое воображение вернуло его к тому утру в Кэстльтоуне, где он открывал ректору тайну своего имени, когда рассказал ему, положив перед ним письмо своего отца, тайну, волновавшую его. Теперь опять он чувствовал, как его сердце твердо держалось братской связью между Аллэном и им; теперь опять он мог сказать с пылкой искренностью прежнего времени:
— Если мысль оставить его раздирает мне сердце, то, стало быть, эта мысль ошибочна.
Когда это благородное убеждение опять овладело его душой, успокоило бурю в ней, расчистило смутный беспорядок его чувств, торп-эмброзский дом и Аллэн, на ступенях лестницы ожидавший его, бросились ему в глаза. Чувство безграничного успокоения сняло с его пылкой души все заботы, все сомнения, все опасения, так долго теснившие его, и опять показало ему лучшее и более ясное будущее его прежних мечтаний. Глаза его наполнились слезами, и он с дикой пылкостью прижал письмо ректора к своим губам, смотря на Аллэна сквозь деревья.
«Если бы не этот листок бумаги, — думал он, — моя жизнь была бы для меня одним продолжительным горем, и преступление моего отца разлучило бы нас навсегда!»
Таков был результат стратегии, показавшей мистеру Броку лицо горничной вместо лица мисс Гуильт. Таким образом, поколебав доверие Мидуинтера к его собственному суеверию в единственном случае, когда это суеверие указывало на правду, хитрость старухи Ольдершо восторжествовала над затруднениями и опасностями, о которых сама старуха Ольдершо и не воображала.
Глава XI. МИСС ГУИЛЬТ «НА ЗЫБУЧЕМ ПЕСКЕ»
1. "От Децимуса Брока к Озайязу Мидуинтеру
Четверг
Любезный Мидуинтер, никакими словами не могу я описать, какое облегчение почувствовал я, получив ваше письмо сегодня, и как я счастлив, что судил ошибочно. Предосторожности, принятые вами в случае, если эта женщина все-таки подтвердит мои опасения, осмелившись приехать в Торп-Эмброз, по моему мнению, не оставляют ничего желать. Вы, без сомнения, непременно услышите о ней из конторы стряпчего, которого вы просили уведомить вас о появлении посторонней женщины в городе.
Мне тем приятнее узнать, как вполне я могу положиться на вас в этом деле, потому что я, по всей вероятности, буду принужден оставить интересы Аллэна в одних ваших руках долее, чем я предполагал. Мой визит в Торп-Эмброз, я с сожалением принужден сказать, должен быть отложен на два месяца. Единственный пастор из моих лондонских товарищей, который мог занять на время мое место, не может переехать со своим семейством в Сомерсетшир прежде двух месяцев. Мне более ничего не остается, как кончить мои дела здесь и возвратиться в мой пасторат в следующую субботу. Если случится что-нибудь, вы, разумеется, немедленно дадите мне знать, и в таком случае, несмотря ни на какие неудобства, я приеду в Торп-Эмброз. С другой стороны, если всей пойдет лучше, чем мое упорное опасение заставляет меня предполагать, тогда Аллэн, которому я написал, должен ждать меня не прежде, как через два месяца.
Никакой результат до сих пор не вознаградил наши усилия найти следы, потерянные на железной дороге. Впрочем, я не запечатаю моего письма до отхода почты на случай, не случится ли чего-нибудь нового в эти несколько часов.
Искренно ваш навсегда Децимус Брок.
P. S. Я только что получил известие от стряпчего. Они узнали, как звали женщину, пропавшую в Лондоне. Если это открытие (не очень важное, я боюсь) подаст вам мысль о новом образе действия, пожалуйста, действуйте тотчас. Ее имя — мисс Гуильт".
2. "От мисс Гуильт к миссис Ольдершо Коттедж в Торп-Эмброзе.
Суббота 26 июня
Если вы обещаете мне не пугаться, мама Ольдершо, я начну это письмо очень странным образом, скопировав страницу письма, написанного другой. У вас превосходная память, и вы, может быть, не забыли, что я получила записку от матери майора Мильроя (после того, как она наняла меня в гувернантки) прошлый понедельник. На этом письме есть число и подпись. И вот первая страница: «Июня 23 1851 Милостивая государыня, пожалуйста, извините меня, если я беспокою вас, прежде чем вы поедете в Торп-Эмброз, прибавив еще несколько слов о привычках, наблюдаемых в доме моего сына. Когда я имела удовольствие видеть вас в два часа сегодня в Кингстоун-Крешент, я должна была ехать в три часа в отдаленную часть Лондона по другому делу и в торопливости этой минуты я забыла упомянуть о двух-трех вещах, на которые я считаю необходимым обратить ваше внимание». Остальное письмо не имеет ни малейшей важности, но строчки, скопированные мною, стоят всего вашего внимания. Они спасли меня от открытия, душа моя, прежде чем я пробыла у майора Мильроя неделю!
Это случилось не позже вчерашнего вечера и началось и кончилось вот каким образом:
Здесь есть один джентльмен (о котором я скажу после более), короткий друг мистера Армадэля и называющийся странным именем Мидуинтера. Ему удалось вчера поговорить со мной одной в парке. Как только он раскрыл губы, я узнала, что мое имя было открыто в Лондоне (без сомнения, сомерсетширским пастором) и что мистер Мидуинтер был избран (очевидно, тем же самым пастором), чтобы удостовериться, не та ли я мисс Гуильт, которая исчезла из Бронтова, явилась в Торп-Эмброзе. Вы предвидели эту опасность, я помню, но едва ли могли вообразить, что это открытие будет угрожать мне так скоро.
Избавляю вас от подробностей нашего разговора и перехожу к концу. Мистер Мидуинтер приступил к этому делу очень деликатно, объявив, к моему величайшему удивлению, что он сам совершенно убежден, что я не та мисс Гуильт, которую ищет его друг, и что он только поступал так из уважения к беспокойству человека, желания которого он обязан уважать! Захочу ли я помочь ему уничтожить совершенно это беспокойство, снисходительно ответив на один простой вопрос, который он не имел права задавать мне, кроме того права, которое могло дать ему мое снисхождение? Пропавшая мисс Гуильт пропала в два часа прошлый понедельник в толпе на платформе северо-западной железной дороги. Позволю ли я ему сказать, что в этот день и в этот час мисс Гуильт, гувернантка майора Мильроя, вовсе там не была?
Мне не нужно говорить вам, что я воспользовалась тем прекрасным случаем, который он подал мне разрушить дальнейшие подозрения. Я тотчас заговорила надменным тоном и показала ему письмо старой дамы. Он вежливо отказался прочесть его. Я настаивала.
«Я не хочу, чтобы меня приняли за женщину, которая, может быть, имеет дурную репутацию, — сказала я, — потому что ей случилось иметь такое имя или называться таким именем, как мое. Я настаиваю, чтобы вы прочли первую часть этого письма для моего удовлетворения, если не для вашего».
Он был принужден повиноваться, и вот доказательства, написанные собственной рукой матери майора, что в два часа прошлый понедельник я и она были вместе в Кингстоун-Крешенте, который, как всякий указатель скажет ему, находится в Бэйсуоторе. Представляю вам вообразить его извинения и совершеннейшую кротость, с какой я принимала их.
Разумеется, я могла бы, если бы сохранила письмо, сослаться на вас или на мать майора с одинаковым успехом. Теперь же цель была достигнута без всяких хлопот и замедлений. Я доказала, что я не я, и одна из многочисленных опасностей, угрожавших мне в Торп-Эмброзе, уничтожена с этой минуты. Лицо вашей горничной, может быть, не очень красиво, но нельзя опровергать, что оно оказало нам превосходную услугу.
Довольно о прошлом, теперь примемся за будущее. Вы услышите, как я лажу с людьми, окружающими меня, и будете судить сами, есть или нет возможность для меня сделаться владелицей Торп-Эмброза.
Начну с молодого Армадэля, потому что это будет начало хорошее. Я уже произвела на него надлежащее впечатление, а небу известно, что этим нечего хвалиться. Всякая недурная собой женщина, которая захочет постараться, может заставить его влюбиться в нее. Он болтлив и глуп, один из тех шумных, румяных, белокурых, веселых мужчин, которых я особенно ненавижу. Я была целый час с ним одна в лодке в первый день моего приезда и хорошо воспользовалась моим временем, могу сказать вам, с того дня до этих пор. Единственное затруднение с ним состоит для меня в том, чтобы скрывать перед ним мои чувства, особенно когда он превращает мое отвращение к нему в чистую ненависть, напоминая мне иногда свою мать. Право, я никогда не видела человека, которому я так охотно сделала бы вред, если бы имела случай. Он подаст мне этот случай, если не случится ничего дурного скорее, чем мы рассчитывали. Я только что возвратилась с обеда в замке, где праздновался день арендного расчета, и внимание сквайра ко мне и мое скромное нежелание принимать это уже возбудило всеобщее внимание.
Теперь очередь моей ученицы мисс Мильрой. Она тоже румяна и глупа, кроме того, неловка, веснушчата, сгорблена, дурного характера и дурно одевается. Ее нечего бояться, хотя она ненавидит меня, как чуму, что весьма для меня утешительно, потому что я освобождена от нее тотчас после уроков и прогулок. Совершенно нетрудно приметить, что она воспользовалась, как умела, удобными случаями с Армадэлем (случаями, сказать кстати, на которые мы не рассчитывали), и она была так глупа, что позволила этим возможностям выскользнуть у нее из-под рук. Когда я говорю вам, что она принуждена из приличия ходить с отцом и со мной на маленькие увеселения в Торп-Эмброз и видеть, как молодой Армадэль восхищается мной, вы поймете, какое место я занимаю в ее сердце. Она испытывает мое терпение сверх всякой меры, но я вижу, что я раздражаю ее, сохраняя хладнокровие, и, разумеется, я его сохраняю. Если я рассержусь, то это будет за нашими уроками — не за французским языком, не за грамматикой, историей и географией. А за музыкой. Никакими словами не могу выразить, как я жалею ее бедное фортепьяно. У половины девушек, учащихся музыке в Англии следовало бы отрубить пальцы в интересах общества, и, если бы это зависело от меня, пальцы мисс Мильрой были бы отрублены прежде всех.
Что касается майора, едва ли я могу занять высшее место в его уважении, какое занимаю теперь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Смотря на события так, как они случились под влиянием ошибочного суждения, на которое толкнул его ректор самым невинным образом, Мидуинтер тотчас ухватился за это новое заключение и поступил совершенно так, как во время своего свидания с мистером Броком на острове Мэн.
Точно так, как он объявил тогда, что, не встретившись ни разу в своих путешествиях по морю с тем самым кораблем, это служило достаточным опровержением понятий о роке; так и теперь ухватился он за заключение, сделанное таким же образом, что все притязание сновидения на его сверхъестественное происхождение опровергалось тем, что вместо тени явилась посторонняя. Опираясь на этот вывод, желающий подчиниться влиянию своей любви к Аллэну, он с быстротою молнии проследил за последовавшей цепью мыслей. Если сновидение было не предостережением из другого мира, то, следовательно, случай, а не судьба, привел их ночью на разрушенный корабль, и все события, случившиеся с тех пор, как Аллэн и он расстались с Броком, были сами по себе безвредны, и это его суеверие придало им другое значение. Менее чем через минуту сильно развитое воображение вернуло его к тому утру в Кэстльтоуне, где он открывал ректору тайну своего имени, когда рассказал ему, положив перед ним письмо своего отца, тайну, волновавшую его. Теперь опять он чувствовал, как его сердце твердо держалось братской связью между Аллэном и им; теперь опять он мог сказать с пылкой искренностью прежнего времени:
— Если мысль оставить его раздирает мне сердце, то, стало быть, эта мысль ошибочна.
Когда это благородное убеждение опять овладело его душой, успокоило бурю в ней, расчистило смутный беспорядок его чувств, торп-эмброзский дом и Аллэн, на ступенях лестницы ожидавший его, бросились ему в глаза. Чувство безграничного успокоения сняло с его пылкой души все заботы, все сомнения, все опасения, так долго теснившие его, и опять показало ему лучшее и более ясное будущее его прежних мечтаний. Глаза его наполнились слезами, и он с дикой пылкостью прижал письмо ректора к своим губам, смотря на Аллэна сквозь деревья.
«Если бы не этот листок бумаги, — думал он, — моя жизнь была бы для меня одним продолжительным горем, и преступление моего отца разлучило бы нас навсегда!»
Таков был результат стратегии, показавшей мистеру Броку лицо горничной вместо лица мисс Гуильт. Таким образом, поколебав доверие Мидуинтера к его собственному суеверию в единственном случае, когда это суеверие указывало на правду, хитрость старухи Ольдершо восторжествовала над затруднениями и опасностями, о которых сама старуха Ольдершо и не воображала.
Глава XI. МИСС ГУИЛЬТ «НА ЗЫБУЧЕМ ПЕСКЕ»
1. "От Децимуса Брока к Озайязу Мидуинтеру
Четверг
Любезный Мидуинтер, никакими словами не могу я описать, какое облегчение почувствовал я, получив ваше письмо сегодня, и как я счастлив, что судил ошибочно. Предосторожности, принятые вами в случае, если эта женщина все-таки подтвердит мои опасения, осмелившись приехать в Торп-Эмброз, по моему мнению, не оставляют ничего желать. Вы, без сомнения, непременно услышите о ней из конторы стряпчего, которого вы просили уведомить вас о появлении посторонней женщины в городе.
Мне тем приятнее узнать, как вполне я могу положиться на вас в этом деле, потому что я, по всей вероятности, буду принужден оставить интересы Аллэна в одних ваших руках долее, чем я предполагал. Мой визит в Торп-Эмброз, я с сожалением принужден сказать, должен быть отложен на два месяца. Единственный пастор из моих лондонских товарищей, который мог занять на время мое место, не может переехать со своим семейством в Сомерсетшир прежде двух месяцев. Мне более ничего не остается, как кончить мои дела здесь и возвратиться в мой пасторат в следующую субботу. Если случится что-нибудь, вы, разумеется, немедленно дадите мне знать, и в таком случае, несмотря ни на какие неудобства, я приеду в Торп-Эмброз. С другой стороны, если всей пойдет лучше, чем мое упорное опасение заставляет меня предполагать, тогда Аллэн, которому я написал, должен ждать меня не прежде, как через два месяца.
Никакой результат до сих пор не вознаградил наши усилия найти следы, потерянные на железной дороге. Впрочем, я не запечатаю моего письма до отхода почты на случай, не случится ли чего-нибудь нового в эти несколько часов.
Искренно ваш навсегда Децимус Брок.
P. S. Я только что получил известие от стряпчего. Они узнали, как звали женщину, пропавшую в Лондоне. Если это открытие (не очень важное, я боюсь) подаст вам мысль о новом образе действия, пожалуйста, действуйте тотчас. Ее имя — мисс Гуильт".
2. "От мисс Гуильт к миссис Ольдершо Коттедж в Торп-Эмброзе.
Суббота 26 июня
Если вы обещаете мне не пугаться, мама Ольдершо, я начну это письмо очень странным образом, скопировав страницу письма, написанного другой. У вас превосходная память, и вы, может быть, не забыли, что я получила записку от матери майора Мильроя (после того, как она наняла меня в гувернантки) прошлый понедельник. На этом письме есть число и подпись. И вот первая страница: «Июня 23 1851 Милостивая государыня, пожалуйста, извините меня, если я беспокою вас, прежде чем вы поедете в Торп-Эмброз, прибавив еще несколько слов о привычках, наблюдаемых в доме моего сына. Когда я имела удовольствие видеть вас в два часа сегодня в Кингстоун-Крешент, я должна была ехать в три часа в отдаленную часть Лондона по другому делу и в торопливости этой минуты я забыла упомянуть о двух-трех вещах, на которые я считаю необходимым обратить ваше внимание». Остальное письмо не имеет ни малейшей важности, но строчки, скопированные мною, стоят всего вашего внимания. Они спасли меня от открытия, душа моя, прежде чем я пробыла у майора Мильроя неделю!
Это случилось не позже вчерашнего вечера и началось и кончилось вот каким образом:
Здесь есть один джентльмен (о котором я скажу после более), короткий друг мистера Армадэля и называющийся странным именем Мидуинтера. Ему удалось вчера поговорить со мной одной в парке. Как только он раскрыл губы, я узнала, что мое имя было открыто в Лондоне (без сомнения, сомерсетширским пастором) и что мистер Мидуинтер был избран (очевидно, тем же самым пастором), чтобы удостовериться, не та ли я мисс Гуильт, которая исчезла из Бронтова, явилась в Торп-Эмброзе. Вы предвидели эту опасность, я помню, но едва ли могли вообразить, что это открытие будет угрожать мне так скоро.
Избавляю вас от подробностей нашего разговора и перехожу к концу. Мистер Мидуинтер приступил к этому делу очень деликатно, объявив, к моему величайшему удивлению, что он сам совершенно убежден, что я не та мисс Гуильт, которую ищет его друг, и что он только поступал так из уважения к беспокойству человека, желания которого он обязан уважать! Захочу ли я помочь ему уничтожить совершенно это беспокойство, снисходительно ответив на один простой вопрос, который он не имел права задавать мне, кроме того права, которое могло дать ему мое снисхождение? Пропавшая мисс Гуильт пропала в два часа прошлый понедельник в толпе на платформе северо-западной железной дороги. Позволю ли я ему сказать, что в этот день и в этот час мисс Гуильт, гувернантка майора Мильроя, вовсе там не была?
Мне не нужно говорить вам, что я воспользовалась тем прекрасным случаем, который он подал мне разрушить дальнейшие подозрения. Я тотчас заговорила надменным тоном и показала ему письмо старой дамы. Он вежливо отказался прочесть его. Я настаивала.
«Я не хочу, чтобы меня приняли за женщину, которая, может быть, имеет дурную репутацию, — сказала я, — потому что ей случилось иметь такое имя или называться таким именем, как мое. Я настаиваю, чтобы вы прочли первую часть этого письма для моего удовлетворения, если не для вашего».
Он был принужден повиноваться, и вот доказательства, написанные собственной рукой матери майора, что в два часа прошлый понедельник я и она были вместе в Кингстоун-Крешенте, который, как всякий указатель скажет ему, находится в Бэйсуоторе. Представляю вам вообразить его извинения и совершеннейшую кротость, с какой я принимала их.
Разумеется, я могла бы, если бы сохранила письмо, сослаться на вас или на мать майора с одинаковым успехом. Теперь же цель была достигнута без всяких хлопот и замедлений. Я доказала, что я не я, и одна из многочисленных опасностей, угрожавших мне в Торп-Эмброзе, уничтожена с этой минуты. Лицо вашей горничной, может быть, не очень красиво, но нельзя опровергать, что оно оказало нам превосходную услугу.
Довольно о прошлом, теперь примемся за будущее. Вы услышите, как я лажу с людьми, окружающими меня, и будете судить сами, есть или нет возможность для меня сделаться владелицей Торп-Эмброза.
Начну с молодого Армадэля, потому что это будет начало хорошее. Я уже произвела на него надлежащее впечатление, а небу известно, что этим нечего хвалиться. Всякая недурная собой женщина, которая захочет постараться, может заставить его влюбиться в нее. Он болтлив и глуп, один из тех шумных, румяных, белокурых, веселых мужчин, которых я особенно ненавижу. Я была целый час с ним одна в лодке в первый день моего приезда и хорошо воспользовалась моим временем, могу сказать вам, с того дня до этих пор. Единственное затруднение с ним состоит для меня в том, чтобы скрывать перед ним мои чувства, особенно когда он превращает мое отвращение к нему в чистую ненависть, напоминая мне иногда свою мать. Право, я никогда не видела человека, которому я так охотно сделала бы вред, если бы имела случай. Он подаст мне этот случай, если не случится ничего дурного скорее, чем мы рассчитывали. Я только что возвратилась с обеда в замке, где праздновался день арендного расчета, и внимание сквайра ко мне и мое скромное нежелание принимать это уже возбудило всеобщее внимание.
Теперь очередь моей ученицы мисс Мильрой. Она тоже румяна и глупа, кроме того, неловка, веснушчата, сгорблена, дурного характера и дурно одевается. Ее нечего бояться, хотя она ненавидит меня, как чуму, что весьма для меня утешительно, потому что я освобождена от нее тотчас после уроков и прогулок. Совершенно нетрудно приметить, что она воспользовалась, как умела, удобными случаями с Армадэлем (случаями, сказать кстати, на которые мы не рассчитывали), и она была так глупа, что позволила этим возможностям выскользнуть у нее из-под рук. Когда я говорю вам, что она принуждена из приличия ходить с отцом и со мной на маленькие увеселения в Торп-Эмброз и видеть, как молодой Армадэль восхищается мной, вы поймете, какое место я занимаю в ее сердце. Она испытывает мое терпение сверх всякой меры, но я вижу, что я раздражаю ее, сохраняя хладнокровие, и, разумеется, я его сохраняю. Если я рассержусь, то это будет за нашими уроками — не за французским языком, не за грамматикой, историей и географией. А за музыкой. Никакими словами не могу выразить, как я жалею ее бедное фортепьяно. У половины девушек, учащихся музыке в Англии следовало бы отрубить пальцы в интересах общества, и, если бы это зависело от меня, пальцы мисс Мильрой были бы отрублены прежде всех.
Что касается майора, едва ли я могу занять высшее место в его уважении, какое занимаю теперь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58