Забавно. Кто бы мог ожидать от Паши Леонова писательских амбиций…
Действительно, кто? Кто-то, кто после его смерти взломал ящик стола и искал там нечто. И это был не Юра Леонов, потому что найденные Юрой материалы тут же бы и остались. Кто-то взял из ящика стола… Что взял? А вот что — машинка на столе стоит, а где отпечатанные тексты?
Серега обнаружил лишь рукописные черновики…
И я кинулся рыться в ящиках стола, вытащил их все, перевернул, высыпав на пол содержимое. Пачка чистых листов подтвердила мои предположения — тут готовились к печатанию некоего труда. Тетрадь с набросками автобиографии я отложил в сторону. Остальное — бумажный мусор. Ни единого отпечатанного на машинке листа. Черт…
Я сидел на полу, обхватив голову руками, и грустил. Я пришел сюда слишком поздно. Мне нужно было в тот вечер пойти с Юрой Леоновым, чтобы найти то, что здесь лежало. То, что либо нашел сам Юра, либо нашел некто уже после смерти Юры. И в этот момент я наконец увидел мотив Юриного убийства.
До этого все основывалось лишь на инстинктивном неприятии совершенного девятнадцатилетним розовощеким парнем самоубийства. Теперь появился мотив, появилась четкая картинка.
Иногда мое воображение сводит меня с ума. Оно с поразительной реалистичностью представляет мне картины тех событий, свидетелем которых я не был. Оно услужливо показывает мне, как это могло произойти. Иногда показ сопровождается натуралистическими подробностями, видеть которые я не хочу, но избавиться от которых невозможно. Это нельзя выключить, потому что это не телевизор, это моя голова. Это мое чертово воображение.
В этом случае я представил, как Юра Леонов поздним вечером (или даже ночью, как я сейчас) сидит в квартире своего покойного отца и изучает содержимое его письменного стола. Он перебирает поздравительные открытки, которыми забит нижний ящик. Он откладывает в сторону пачку чистой бумаги.
Потом пробует открыть верхний
ящик, но тот не поддается. Парень начинает дергать за ручку, сначала одной, а затем двумя руками. Раздается треск, а потом ящик вылетает из стола прямо в Юрины руки. Парень радостно вскрикивает и смотрит на оказавшееся перед его глазами сокровище. Там лежат…
Но Юра не видит, как со спины к нему неслышно подкрадываются два человека в черных шерстяных масках с прорезями для глаз (глупость какая, на фига им шерстяные маски?). Следует короткое движение, и Юра падает без сознания. Для этого не обязательно наносить удары, оставляющие очевидные следы. Если работали профессионалы, то достаточно будет и легкого касания в нужной точке.
Итак, Юра повалился на пол, потеряв сознание. Двое (или один, или трое, это, в конце концов, неважно) незнакомцев, проникших в квартиру, убеждаются, что в ящике стола лежит именно то, что им нужно. Они забирают бумаги.
Предположительно, отпечатанный текст мемуаров Павла Леонова. А потом один из незнакомцев вытаскивает из шкафа длинный кожаный ремень. А второй аккуратно снимает с крюка люстру… Они привыкли не оставлять свидетелей.
Представляя эту жутковатую сцену, я вспотел. Вряд ли от страха, просто в квартире было душно. Душно и тихо.
Я сидел на полу, как, по моим представлениям, сидел здесь Юра несколько дней назад. Была такая же ночь, точно так же передо мной были разбросаны на ковре бумаги из ящиков стола…
И в этой тишине было очень хорошо слышно, как кто-то вставил ключ в замочную скважину входной двери.
16
Нет, мне следовало все-таки повесить на двери леоновской квартиры табличку «Просьба не беспокоить», как в приличных гостиницах. Не повесил.
Побеспокоили. Теперь надо действовать быстро.
Времени вставать на ноги не было, я на четвереньках метнулся в коридор, схватил ботинки, плащ, взял в зубы свитер и кинулся в спальню, а не в кабинет, словно был ребенком, опасающимся, что вернувшиеся родители зададут ему за устроенный в кабинете беспорядок. Немного позже мне даже стало стыдно за такое свое поведение. Но это было уже позже.
Я всунул ноги в ботинки, когда дверь открылась. Кто-то вошел в квартиру. Один. И я облегченно вздохнул (очень тихо), потому что с двумя специалистами по повешениям я бы вряд ли справился. И завтра утром здесь нашли бы еще одного покойника на крюке под потолком. Интересно, как бы объяснили мой нервный срыв?
Вошедший аккуратно прикрыл за собой дверь. Света в прихожей не включил.
Зато я услышал характерный металлический звук — гость взвел курок. Ну вот, докатились. Люди приходят в гости не с подарком, а с пистолетом. Полное падение нравов.
Пришелец двинулся в сторону кабинета. Инстинкт меня не подвел — спальня пока оставалась безопасным местом. Еще секунд на пятнадцать.
В кабинете зажегся свет. И гость, увидев произведенный мною беспорядок, удивленно присвистнул. Интересно, ему никто никогда не говорил, что свистеть в помещении — дурная примета?
Но он плевал на приметы и вообще чувствовал себя в леоновской квартире достаточно самоуверенно — включал свет в комнатах, громко топал, свистел…
Из кабинета он направился не в спальню, а в коридор, к телефону. Я понял, что это абсолютный лопух. А значит, у меня есть шанс выйти из этой квартиры живым.
Неизвестный стал набирать номер. Я прокрался к двери в коридор, выглянул одним глазом; гость стоял в полоборота ко мне, держа пистолет направленным вниз.
Очевидно, его наконец соединили. Он откашлялся и произнес деловитым рапортующим тоном:
— Это я. Срочное дело. У меня вскрыта…
И тут я прыгнул на него. Трубка выпала из его руки, повисла на шнуре, совсем чуть-чуть не доставая пола.
Я ударил незнакомца головой в лицо, одновременно ухватив его за запястья и прижав руки к бокам. Он дернулся всем телом, стараясь вырваться, я не удержал его, и мы оба рухнули на пол. В этот момент пистолет выстрелил.
Грохот был таким, как будто разбился фарфоровый сервиз на тысячу персон. Я еще раз ударил незнакомца головой, стараясь также пнуть его коленом в какое-нибудь чувствительное место. Он резким движением подобрал согнутые ноги к животу, а потом пнул меня так, что я отлетел к стене.
Пистолет тут же взметнулся вслед за мной, и я понял, что следующая пуля наделает грохоту в моей продырявленной голове. Я схватил с полки телефонный аппарат и запустил им в противника.
Это была хорошая советская вещь, кажется, производства рижского радиозавода. И весила она килограмма два. Очень подходящая штука Для таких ситуаций. Это вам не «Панасоник».
Я попал незнакомцу в грудь, рука дернулась, и второй выстрел ушел в потолок. Еще немного — и проснется весь дом. Спокойный сон окружающих надо беречь, поэтому я со всей силы пнул пришельца по руке, и пистолет, крутясь на паркете, улетел в сторону кухни. А я со всего размаху грохнулся на живот незнакомца, отбил его удар и ударил сам — кулаком в ухо. А потом в другое.
Затем взялся за уши противника и пару раз двинул его затылком об пол.
Кажется, это произвело на него должное впечатление. Он затих и больше не пытался ни в кого стрелять.
Зато настроение он мне испортил основательно. Мне нужно было немедленно срываться из леоновской квартиры, а я ведь, по сути, ничего не нашел.
Придется компенсировать: я расстегнул куртку на поверженном противнике и залез во внутренний карман пиджака. Так, документы…
Я бегло просмотрел паспорт, потом раскрыл красную книжечку… Ну вот, так я и думал. Но не думал, что настолько быстро влипну.
Я притащил из ванной пару грязных полотенец и связал незнакомца по рукам и ногам. Найденный под кроватью в спальне носок я засунул ему в рот. В таком виде неудачливый стрелок нравился мне несколько больше. Я вытащил обойму из пистолета, положил ее на кухонном столе, а само оружие бросил на ковер в кабинете.
Потом я бросил прощальный взгляд на леоновскую квартиру, на разбросанные бумаги. Тетрадь Леонова я все-таки взял с собой. И уже в дверях, собираясь выскочить на лестничную площадку, я вдруг вспомнил. И кинулся обратно в кабинет. Это было как молния, как гром среди ясного летнего неба.
Я сел на пол и взял в руки коробку с картриджем для печатной машинки.
Раскрыл коробку. Там был новый неиспользованный картридж. Тогда я схватил вторую коробку, выглядевшую потрепаннее и старше. Я открыл ее и увидел использованный одноразовый картридж. То есть покрытую красящим слоем ленту, на которой машинка пробивает белый след, идентичный печатаемой букве. В результате на черной ленте остаются белые буквы повторяющие печатаемый этим картриджем текст.
Мне стало не по себе. Я еще не мог поверить в свою удачу. Я разломал пластмассовый корпус картриджа, схватил конец ленты и протянул ее перед глазами.
Сначала шло: АБВ йцу фыв ячс. Леонов пробовал машинку. А потом я прочитал: «Глава первая. Я, Леонов Павел Александрович, родился 2 мая 1957 года в городе…»
Я лихорадочно рассовал все картриджи по карманам, вскочил и метнулся к выходу, но вернулся с полдороги, подскочил к машинке, открыл крышку и вытащил картридж, который стоял там.
И после этого я пулей вынесся из леоновской квартиры. Я бежал, не останавливаясь, метров с триста, а потом увидел телефон-автомат. У меня больше не было жетончиков, но звонок по 02 — бесплатный.
Я представился соседом Леонова и сообщил, что в опечатанной квартире только что раздавался странный шум, похожий на выстрелы. У меня стали спрашивать фамилию и место работы, но я бросил трубку и помчался к автостоянке. «Берите его тепленьким, ребята!» — подумал я на ходу.
17
Это называется нетерпение. Именно так и называется то состояние, когда ведешь «Шевроле», но мысли твои заняты вовсе не дорогой, а картриджами от печатной машинки, которые только что украдены из леоновской квартиры и лежат в карманах плаща. Карманы набиты так туго, что это мешает мне вести машину — и в прямом, и в переносном смысле. Каждый метр своего пути, каждую секунду я борюсь с желанием немедленно вывернуть к обочине, затормозить, вырубить мотор и заняться изучением картриджей.
Но я еще не сошел с ума. Я не забыл о том, что связанный мною в леоновской квартире визитер мог быть и не одиночкой. Он мог прибыть в компании себе подобных, и эти подобные запросто могли подсесть мне на хвост.
Поэтому минут пятнадцать я гонял по Городу, выбирая для поворотов самые неожиданные места, перебираясь на встречную полосу, внезапно останавливаясь и давая задний ход — все с одной целью: оторваться от возможного преследования.
Под конец я выехал на окраинное шоссе, прямое, как стрела, и пустое в это время суток. Я проехал километра два и не заметил в зеркальце заднего вида ничего, что могло напоминать проблески фар в густой темноте осенней ночи. Только теперь я направил «Шевроле» в сторону гостиницы, продолжая думать о содержимом карманов своего плаща. Картриджи буквально жгли мне бока.
Влетев в гостиничный номер, я тут же запер за собой дверь. На два оборота ключа. Затем завесил окно и включил свет, но не люстру под потолком, а настольную лампу. Меры предосторожности были здесь, пожалуй что, ни к чему, но я сделал это, подчиняясь не столько рассудку, сколько инстинктам.
Потом я вытащил коробки с картриджами и положил их на стол перед собой. Сюда же легла и тетрадь с рукописными набросками мемуаров. Мой сегодняшний улов.
Было уже поздно, больше трех часов ночи, но я не собирался ложиться спать. Я знал, что попросту не смогу уснуть, пока не разберусь с вереницами белых букв на лентах картриджей. Я хотел выяснить, что в наши дни можно написать такого, отчего тебя собьют машиной, а твоего сына повесят на ремне.
Для начала я полистал тетрадь. Там содержалось четыре варианта жизнеописания Павла Леонова, точнее описания первой половины его жизни.
Первый вариант состоял из коротких предложений, напоминавших ответы на вопросы анкеты. Перечень основных событий, и не более того.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Действительно, кто? Кто-то, кто после его смерти взломал ящик стола и искал там нечто. И это был не Юра Леонов, потому что найденные Юрой материалы тут же бы и остались. Кто-то взял из ящика стола… Что взял? А вот что — машинка на столе стоит, а где отпечатанные тексты?
Серега обнаружил лишь рукописные черновики…
И я кинулся рыться в ящиках стола, вытащил их все, перевернул, высыпав на пол содержимое. Пачка чистых листов подтвердила мои предположения — тут готовились к печатанию некоего труда. Тетрадь с набросками автобиографии я отложил в сторону. Остальное — бумажный мусор. Ни единого отпечатанного на машинке листа. Черт…
Я сидел на полу, обхватив голову руками, и грустил. Я пришел сюда слишком поздно. Мне нужно было в тот вечер пойти с Юрой Леоновым, чтобы найти то, что здесь лежало. То, что либо нашел сам Юра, либо нашел некто уже после смерти Юры. И в этот момент я наконец увидел мотив Юриного убийства.
До этого все основывалось лишь на инстинктивном неприятии совершенного девятнадцатилетним розовощеким парнем самоубийства. Теперь появился мотив, появилась четкая картинка.
Иногда мое воображение сводит меня с ума. Оно с поразительной реалистичностью представляет мне картины тех событий, свидетелем которых я не был. Оно услужливо показывает мне, как это могло произойти. Иногда показ сопровождается натуралистическими подробностями, видеть которые я не хочу, но избавиться от которых невозможно. Это нельзя выключить, потому что это не телевизор, это моя голова. Это мое чертово воображение.
В этом случае я представил, как Юра Леонов поздним вечером (или даже ночью, как я сейчас) сидит в квартире своего покойного отца и изучает содержимое его письменного стола. Он перебирает поздравительные открытки, которыми забит нижний ящик. Он откладывает в сторону пачку чистой бумаги.
Потом пробует открыть верхний
ящик, но тот не поддается. Парень начинает дергать за ручку, сначала одной, а затем двумя руками. Раздается треск, а потом ящик вылетает из стола прямо в Юрины руки. Парень радостно вскрикивает и смотрит на оказавшееся перед его глазами сокровище. Там лежат…
Но Юра не видит, как со спины к нему неслышно подкрадываются два человека в черных шерстяных масках с прорезями для глаз (глупость какая, на фига им шерстяные маски?). Следует короткое движение, и Юра падает без сознания. Для этого не обязательно наносить удары, оставляющие очевидные следы. Если работали профессионалы, то достаточно будет и легкого касания в нужной точке.
Итак, Юра повалился на пол, потеряв сознание. Двое (или один, или трое, это, в конце концов, неважно) незнакомцев, проникших в квартиру, убеждаются, что в ящике стола лежит именно то, что им нужно. Они забирают бумаги.
Предположительно, отпечатанный текст мемуаров Павла Леонова. А потом один из незнакомцев вытаскивает из шкафа длинный кожаный ремень. А второй аккуратно снимает с крюка люстру… Они привыкли не оставлять свидетелей.
Представляя эту жутковатую сцену, я вспотел. Вряд ли от страха, просто в квартире было душно. Душно и тихо.
Я сидел на полу, как, по моим представлениям, сидел здесь Юра несколько дней назад. Была такая же ночь, точно так же передо мной были разбросаны на ковре бумаги из ящиков стола…
И в этой тишине было очень хорошо слышно, как кто-то вставил ключ в замочную скважину входной двери.
16
Нет, мне следовало все-таки повесить на двери леоновской квартиры табличку «Просьба не беспокоить», как в приличных гостиницах. Не повесил.
Побеспокоили. Теперь надо действовать быстро.
Времени вставать на ноги не было, я на четвереньках метнулся в коридор, схватил ботинки, плащ, взял в зубы свитер и кинулся в спальню, а не в кабинет, словно был ребенком, опасающимся, что вернувшиеся родители зададут ему за устроенный в кабинете беспорядок. Немного позже мне даже стало стыдно за такое свое поведение. Но это было уже позже.
Я всунул ноги в ботинки, когда дверь открылась. Кто-то вошел в квартиру. Один. И я облегченно вздохнул (очень тихо), потому что с двумя специалистами по повешениям я бы вряд ли справился. И завтра утром здесь нашли бы еще одного покойника на крюке под потолком. Интересно, как бы объяснили мой нервный срыв?
Вошедший аккуратно прикрыл за собой дверь. Света в прихожей не включил.
Зато я услышал характерный металлический звук — гость взвел курок. Ну вот, докатились. Люди приходят в гости не с подарком, а с пистолетом. Полное падение нравов.
Пришелец двинулся в сторону кабинета. Инстинкт меня не подвел — спальня пока оставалась безопасным местом. Еще секунд на пятнадцать.
В кабинете зажегся свет. И гость, увидев произведенный мною беспорядок, удивленно присвистнул. Интересно, ему никто никогда не говорил, что свистеть в помещении — дурная примета?
Но он плевал на приметы и вообще чувствовал себя в леоновской квартире достаточно самоуверенно — включал свет в комнатах, громко топал, свистел…
Из кабинета он направился не в спальню, а в коридор, к телефону. Я понял, что это абсолютный лопух. А значит, у меня есть шанс выйти из этой квартиры живым.
Неизвестный стал набирать номер. Я прокрался к двери в коридор, выглянул одним глазом; гость стоял в полоборота ко мне, держа пистолет направленным вниз.
Очевидно, его наконец соединили. Он откашлялся и произнес деловитым рапортующим тоном:
— Это я. Срочное дело. У меня вскрыта…
И тут я прыгнул на него. Трубка выпала из его руки, повисла на шнуре, совсем чуть-чуть не доставая пола.
Я ударил незнакомца головой в лицо, одновременно ухватив его за запястья и прижав руки к бокам. Он дернулся всем телом, стараясь вырваться, я не удержал его, и мы оба рухнули на пол. В этот момент пистолет выстрелил.
Грохот был таким, как будто разбился фарфоровый сервиз на тысячу персон. Я еще раз ударил незнакомца головой, стараясь также пнуть его коленом в какое-нибудь чувствительное место. Он резким движением подобрал согнутые ноги к животу, а потом пнул меня так, что я отлетел к стене.
Пистолет тут же взметнулся вслед за мной, и я понял, что следующая пуля наделает грохоту в моей продырявленной голове. Я схватил с полки телефонный аппарат и запустил им в противника.
Это была хорошая советская вещь, кажется, производства рижского радиозавода. И весила она килограмма два. Очень подходящая штука Для таких ситуаций. Это вам не «Панасоник».
Я попал незнакомцу в грудь, рука дернулась, и второй выстрел ушел в потолок. Еще немного — и проснется весь дом. Спокойный сон окружающих надо беречь, поэтому я со всей силы пнул пришельца по руке, и пистолет, крутясь на паркете, улетел в сторону кухни. А я со всего размаху грохнулся на живот незнакомца, отбил его удар и ударил сам — кулаком в ухо. А потом в другое.
Затем взялся за уши противника и пару раз двинул его затылком об пол.
Кажется, это произвело на него должное впечатление. Он затих и больше не пытался ни в кого стрелять.
Зато настроение он мне испортил основательно. Мне нужно было немедленно срываться из леоновской квартиры, а я ведь, по сути, ничего не нашел.
Придется компенсировать: я расстегнул куртку на поверженном противнике и залез во внутренний карман пиджака. Так, документы…
Я бегло просмотрел паспорт, потом раскрыл красную книжечку… Ну вот, так я и думал. Но не думал, что настолько быстро влипну.
Я притащил из ванной пару грязных полотенец и связал незнакомца по рукам и ногам. Найденный под кроватью в спальне носок я засунул ему в рот. В таком виде неудачливый стрелок нравился мне несколько больше. Я вытащил обойму из пистолета, положил ее на кухонном столе, а само оружие бросил на ковер в кабинете.
Потом я бросил прощальный взгляд на леоновскую квартиру, на разбросанные бумаги. Тетрадь Леонова я все-таки взял с собой. И уже в дверях, собираясь выскочить на лестничную площадку, я вдруг вспомнил. И кинулся обратно в кабинет. Это было как молния, как гром среди ясного летнего неба.
Я сел на пол и взял в руки коробку с картриджем для печатной машинки.
Раскрыл коробку. Там был новый неиспользованный картридж. Тогда я схватил вторую коробку, выглядевшую потрепаннее и старше. Я открыл ее и увидел использованный одноразовый картридж. То есть покрытую красящим слоем ленту, на которой машинка пробивает белый след, идентичный печатаемой букве. В результате на черной ленте остаются белые буквы повторяющие печатаемый этим картриджем текст.
Мне стало не по себе. Я еще не мог поверить в свою удачу. Я разломал пластмассовый корпус картриджа, схватил конец ленты и протянул ее перед глазами.
Сначала шло: АБВ йцу фыв ячс. Леонов пробовал машинку. А потом я прочитал: «Глава первая. Я, Леонов Павел Александрович, родился 2 мая 1957 года в городе…»
Я лихорадочно рассовал все картриджи по карманам, вскочил и метнулся к выходу, но вернулся с полдороги, подскочил к машинке, открыл крышку и вытащил картридж, который стоял там.
И после этого я пулей вынесся из леоновской квартиры. Я бежал, не останавливаясь, метров с триста, а потом увидел телефон-автомат. У меня больше не было жетончиков, но звонок по 02 — бесплатный.
Я представился соседом Леонова и сообщил, что в опечатанной квартире только что раздавался странный шум, похожий на выстрелы. У меня стали спрашивать фамилию и место работы, но я бросил трубку и помчался к автостоянке. «Берите его тепленьким, ребята!» — подумал я на ходу.
17
Это называется нетерпение. Именно так и называется то состояние, когда ведешь «Шевроле», но мысли твои заняты вовсе не дорогой, а картриджами от печатной машинки, которые только что украдены из леоновской квартиры и лежат в карманах плаща. Карманы набиты так туго, что это мешает мне вести машину — и в прямом, и в переносном смысле. Каждый метр своего пути, каждую секунду я борюсь с желанием немедленно вывернуть к обочине, затормозить, вырубить мотор и заняться изучением картриджей.
Но я еще не сошел с ума. Я не забыл о том, что связанный мною в леоновской квартире визитер мог быть и не одиночкой. Он мог прибыть в компании себе подобных, и эти подобные запросто могли подсесть мне на хвост.
Поэтому минут пятнадцать я гонял по Городу, выбирая для поворотов самые неожиданные места, перебираясь на встречную полосу, внезапно останавливаясь и давая задний ход — все с одной целью: оторваться от возможного преследования.
Под конец я выехал на окраинное шоссе, прямое, как стрела, и пустое в это время суток. Я проехал километра два и не заметил в зеркальце заднего вида ничего, что могло напоминать проблески фар в густой темноте осенней ночи. Только теперь я направил «Шевроле» в сторону гостиницы, продолжая думать о содержимом карманов своего плаща. Картриджи буквально жгли мне бока.
Влетев в гостиничный номер, я тут же запер за собой дверь. На два оборота ключа. Затем завесил окно и включил свет, но не люстру под потолком, а настольную лампу. Меры предосторожности были здесь, пожалуй что, ни к чему, но я сделал это, подчиняясь не столько рассудку, сколько инстинктам.
Потом я вытащил коробки с картриджами и положил их на стол перед собой. Сюда же легла и тетрадь с рукописными набросками мемуаров. Мой сегодняшний улов.
Было уже поздно, больше трех часов ночи, но я не собирался ложиться спать. Я знал, что попросту не смогу уснуть, пока не разберусь с вереницами белых букв на лентах картриджей. Я хотел выяснить, что в наши дни можно написать такого, отчего тебя собьют машиной, а твоего сына повесят на ремне.
Для начала я полистал тетрадь. Там содержалось четыре варианта жизнеописания Павла Леонова, точнее описания первой половины его жизни.
Первый вариант состоял из коротких предложений, напоминавших ответы на вопросы анкеты. Перечень основных событий, и не более того.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68