Надеюсь, у червонцев есть оригинальная осо­бенность…
– Фальшивые, что ли?
– И да и нет.
– Ну, так не бывает!
Пал Палыч устраивается поудобней.
– А вот послушай. Однажды – уже неважно, каким образом, – к неким умельцам попал в руки станок с бывшего царского монетного двора. Полистали они Уго­ловный кодекс и видят, что изготовление царских чер­вонцев нельзя считать подделкой, поскольку это уже не деньги. Запаслись умельцы золотым песочком и начали производство.
– Так прибыльно чеканить из песка?
– Понимаешь, песок брать рискованно: скупка кра­деного с приисков. А про монеты можно сказать: «Что вы, что вы, наследство от бабушки, она в молодости пела какому-то графу!»
– То есть на монеты больше спрос…
– Ну да. Потекли червонцы на черный рынок. Но через какое-то время обнаружилась странная вещь: проба оказалась выше, чем у государя императора.
– Умельцы перестарались? Смешно… Но, Пал Па­лыч, при чем тут ЖЭКи и Мусницкий?
– Соня связана с Мусницким. Алик связан с Соней. А ее муж незадолго до второго ареста приобрел изрядную партию самодельных монет. Мы их тогда не нашли.
– Значит, тебя интересует проба?
– Да, Зиночка, официальное заключение потом, в порядке живой очереди. Пока только шепни на ушко!
Кибрит берет монету и уходит. Пал Палыч терпеливо ждет.
Возвращается она довольная, что может обрадовать Знаменского.
– Самоделка, Пал Палыч.
– Ну, теперь Алику деваться некуда, выведет меня на Соню!
Вечером, когда в квартиру Сони звонят, Изабелла, с тревогой ожидающая известий об Алике, бросается к двери:
– Кто?
– Открой, Белла, это я, – слышен голос Алика.
Белла отпирает и с радостным стоном виснет у него на шее, никого больше не замечая.
– Алик!! Как я измучилась!.. Где же ты пропадал?
Алик зло расцепляет ее руки:
– Дай пройти!
Изабелла отступает. Алик входит в сопровождении двух конвоиров в милицейской форме. За ними понятые, за понятыми – Знаменский и Томилин.
Изабелла пятится по передней и коридору, округлив заплаканные глаза.
– Алик, дорогой… что случилось?..
Тот, не отвечая, направляется в ванную.
Из комнаты выглядывает и застывает в проеме двери Соня.
– Здравствуйте, Софья Рашидовна, – произносит Пал Палыч, мимоходом взглянув на нее.
Она беззвучно шевелит губами.
– Монеты я взял здесь, – показывает Алик место тайника в ванной.
– Понятые, вам видно? – окликает Томилин.
Понятые придвигаются, заслоняя Томилина, вскры­вающего тайник. Доносится постукивание по кафелю, легкий скрип и затем восклицание Томилина:
– Есть, Пал Палыч!
– Сколько? – спрашивает Знаменский, стоя в кори­доре.
Звенят пересчитываемые золотые.
– Все правильно: двадцать восемь! Гражданин Лямин, – обращается Томилин к Алику, – кому принадле­жат найденные монеты?
– Теще, – слышно из ванной.
Пал Палыч вопросительно поворачивается к Соне, которая успела овладеть собой.
– Я понятия не имею, что этот подонок прятал в моей ванне! – хрипло кидает она.
– Мама! – ахает Изабелла.
Соня ее игнорирует.
– Объясните, что вообще происходит?
– Ваш зять задержан при попытке продать десять золотых червонцев подпольному валютчику.
– Аферист!.. – шипит Соня. – Гадина!
– Мама! Что ты говоришь, мама?!
Все выходят из ванной. В руках у Томилина неболь­шая, но довольно увесистая коробка.
– Оформляйте, Николай Александрович, – говорит Знаменский.
– Что ж, – продолжает Соня, с ненавистью прово­жая глазами Алика, уходящего с остальными в глубь квартиры, – пусть расплачивается! Я не знаю, где он добыл золото!
– Неправда! – вскрикивает Изабелла. – Не верьте ей! Золото от папы осталось!
– Идиотка! – взвизгивает Соня, отвешивает дочери пощечину и скрывается в комнате.
– Алик не виноват! – всхлипывая, лепечет Изабелла Пал Палычу. – Ему, наверно, было очень нужно! Отпу­стите его, пожалуйста! Это мамины монеты, честное слово!
– Я верю вам, верю, – отвечает Пал Палыч и идет за Соней.
Она сидит в кресле, уронив голову на руки.
– Нам точно известно, Софья Рашидовна, что червонцы были куплены вашим мужем. Врать я не имею привычки – вероятно, помните… Ну, – произносит он после паузы, – и что же мы с вами будем делать?
Соня оборачивается, лицо напряжено, но уже довольно спокойно.
– А что мне предлагается делать?
– Я бы советовал добровольно выдать имеющиеся у вас ценности.
Соня осмысливает сказанное.
– Ах, доброво-ольно… – Ей здорово полегчало, рас­правила плечи. – Но зачем же, Пал Палыч?
– Чтобы избежать неприятностей, которыми грозит вам следствие.
– Выдать добровольно… – повторяет Соня. – Двад­цать пять лет назад, Пал Палыч, вы меня убеждали: Софья Рашидовна, вы молоды и красивы, у вас есть ум, характер, пока не поздно, начните иную жизнь! Очень горячо говорили. Помните?
– Помню.
– Какой были идеалист, такой и остались. Я вот вас не послушала – и не жалею. Ничего со мной не случи­лось… О чем действительно жалею, так это о судьбе дочери. Почему я не сумела удержать ее от недостойного брака?! Бедная девочка! Попытайтесь доставить ей по­меньше горя, Пал Палыч!
– Возможно, я остался идеалистом, Софья Рашидов­на. Но я стал старше, и меня теперь трудней разжалобить. Вернемся к моему предложению.
– Выдать добровольно?.. – Она усмехается. – Допус­тим, я признаю, что этот подлец стащил мое имущество. Чтобы привлечь его за кражу, вам нужно мое заявление, верно? Но все-таки зять. В семье в конце концов могут быть какие-то… недоразумения… их решают за закрытой дверью.
– Но монеты – часть конфискованного имущества. Просто они остались на тот момент не найденными.
– Позвольте! Все, что подлежало конфискации, было до копейки перечислено в приговоре. Разве там записано: «А также любые ценности, обнаруженные в последую­щие годы»? Этого вообще в уголовном праве нет!
Знаменский хочет что-то сказать, но Соня продолжа­ет, не переводя дыхания:
– И потом, от приговора моему мужу до сегодняшне­го дня такой срок давности, который уже всякие претен­зии ко мне уничтожает!
– А говорите, что жили спокойно. На языке – от­шлифованные формулировки. Вы готовились к подобно­му разговору! Не забывайте, есть такие вещи, как очная ставка, обыск. Так что еще раз – вернемся к моему предложению.
– Я должна подумать, – старается выиграть время Соня.
– Подумайте. Кстати, я вижу в квартире лишь одно спальное место. Где же ютятся молодожены?
Соня бросает на Пал Палыча острый взгляд: уже знает, не скроешь!
– Мусницкий помог пока устроить.
– По доброте сердечной?
– Да, он привязан к Изе… Когда она осиротела, не спускал ее с рук… Пусть, говорит, молодые поживут на вакантной площади до отъезда за границу.
– Алик – за границу? Не смешите, Софья Рашидовна. Он женился, чтобы выгрести ваши заначки. А наводку дала ваша портниха.
– Неправда! – вопит из коридора подслушивавшая Изабелла. – Алик меня любит! Любит!!
В приемной генерала даже секретаря еще нет. Пал Палыч стучит в большую двустворчатую дверь и входит в кабинет.
Генерал стоит у окна.
– Сядем, постоим?
– С удовольствием постою, товарищ генерал.
– А папку положите… Не скрою от вас, Пал Палыч, дело Мусницкого заинтересовало многих товарищей. В частности, и тех, кому, казалось бы, хватает больших забот… далеких от юриспруденции.
– Я тоже чувствую, товарищ генерал. Мусницкий твер­до рассчитывает на чью-то поддержку… Если не блефует.
– Нет, не блефует. Сегодня в одиннадцать ноль-ноль я вызван… к одному из интересующихся. Вероятно, мне по­советуют «прекратить дело за малозначительностью». Спокойно, Пал Палыч, спокойно!.. Не все же нам вести следствие, надо упражняться и в дипломатии. Всем будет легче, если у человека не повернется язык это произнести. Он тогда и рассердится не на нас, а на тех, кто его втянул в такое заступничество. – Глаза генерала хитро поблески­вают. – Что мы на сегодня имеем против Мусницкого?
Генерал проходит к столу и жестом предлагает Зна­менскому стул.
Пал Палыч открывает папку с делом.
– Бюджет ДЭЗа, размеры ассигнований я вам докла­дывал, товарищ генерал.
– Да, цифры помню.
Пал Палыч обращается к следующей закладке.
– Значительная часть средств, отпущенных на капи­тальные ремонты в прошлом году, – четверть миллиона рублей – употреблена таким образом. Ремонт и переплани­ровка квартир для приближенных Мусницкого – это раз. И два – внесметная отделка дома, где живет районное руко­водство. В частности, фасад и холлы облицованы мрамором.
Генерал удовлетворенно кивает.
– План текущего ремонта выполнен практически на двадцать пять – тридцать процентов, но по нарядам спи­сана вся сумма целиком и выплачена прогрессивка – яко­бы за перевыполнение плана. Итого, более ста тысяч руб­лей просто украдено. Кроме того, неиспользованные мате­риалы сбывались «налево», у Томилина это задокументи­ровано: краски, трубы, сотни квадратных метров оцинко­ванного железа. Позавчера обследовали состояние дворов…
Генерал останавливает Пал Палыча:
– Не будем загромождать картину.
– Еще только одна выразительная деталь, товарищ генерал. Пятнадцать квартир из переселенческого фонда Мусницкий постоянно сдает как личную собственность. Среди обитателей есть и темные персонажи. Но не хоте­лось бы это пока обнародовать, у нас с розыском намеча­ется мероприятие…
– В курсе. Думаю, и без того достаточно, чтобы опро­вергнуть «малозначительность» дела. Изложите мне суть в виде короткой справки. Прямо сейчас. В десять тридцать я должен выехать, чтобы ровно в одиннадцать быть на месте.
В тот же день Пал Палыч сидит в ДЭЗе у Мусницкого.
– Половина двенадцатого, – смотрит тот на часы и улыбается.
– Да, половина двенадцатого… – Пал Палыч тоже улыбается. – Кстати, товарищ Мусницкий, почему жильцам недоступно «Положение о ДЭЗах»? Они даже не знают толком ни своих прав, ни ваших обязанностей.
– И так криков не оберешься, – лениво отвечает Мусницкий. – Дай им «Положение» – посыплются воп­росы. Наш статут, например, замысловатое определение: «Несамостоятельная организация на хозрасчете». Вот вы юрист, объясните.
– Несамостоятельная? Делаете вы, по-моему, что хотите.
Появляется Томилин, делает знак Пал Палычу:
– А я за вами. Пока машина есть, быстренько пое­хали!
– Поедемте, товарищ Мусницкий! – встает Пал Палыч.
И только уже в машине сообщает:
– Посмотрим, в каких условиях живут люди, отсе­ленные на время ремонта. Вот хотя бы в этом доме, – он указывает шоферу дом, где под наблюдением Томина проживают беглый расхититель и уголовник.
Возле дома уже стоят две «Волги», и что-то не нравят­ся они начальнику, он даже оглядывается на них, идя к подъезду.
И не зря: из машин высыпают крепкие молодые люди и нагоняют Знаменского, Томилина и Мусницкого у подъезда.
И как раз навстречу выпархивают веселые девицы.
– Дядя Макся пришел!
Мусницкий отмахивается и делает им страшные гла­за, вызывая взрыв веселья.
Войдя в подъезд, Пал Палыч командует:
– Позвоним в квартиру, если спросят кто, назовете себя. А больше ни слова!
Мусницкий пожимает плечами и снова смотрит на часы. Бег минутной стрелки помогает сохранять спокой­ное состояние духа: наверно, уже сейчас дело приказано прекратить, а настырный следователь еще будет ему, Мусницкому, приносить публичные извинения!
Пал Палыч и Томилин приглашают его в лифт, моло­дые люди устремляются по лестнице, но оказываются на верхней площадке раньше, чем кабина лифта.
Давят на кнопку звонка. Мусницкого оставляют перед дверью, остальные прилипают к стенам вне видимости из квартиры.
Отпирает Томин.
– Привет домовладельцу! – громко провозглашает он и пальцем указывает Томилину на дверь расхитителя. Томилин без стука отворяет ее и предъявляет тому удос­товерение. Затворившаяся дверь скрывает от нас их даль­нейшее знакомство.
1 2 3 4 5 6 7 8