Конечно, и здесь, как во всякой жизни, не обходилось без трудностей – порой мелких, а порой и довольно неприятных: проколы, поломки, прочно оседлавшие все крупные трассы банды вымогателей. Ко всем этим неприятностям Маманя относился философски: такова жизнь, а кому она не нравится, может идти в автослесари и целыми днями не вылезать из смотровой ямы, а в конце месяца получать свои жалкие гроши, на которые только и можно, что разок-другой напиться до поросячьего визга.
Маманин “мере”, накануне чисто вымытый, заправленный и проверенный до последнего винтика, стоял на своем месте в углу двора. Первым делом Маманя запустил движок и, пока тот прогревался, обошел машину крутом, привычно пиная баллоны и придирчиво оглядывая ходовую часть. Колеса были в порядке, и пластмассовая пломба, болтавшаяся на конце веревки, которой был стянут тент, тоже была в полном порядке. Маманя слазил в кабину, взял из-под сиденья кусок ветоши, который почище, и напоследок протер и без того чистое ветровое стекло.
Можно было ехать. Маманя сел за руль, вынул из сумки и сунул в бардачок сопроводительные документы, забросил сумку на спальное место позади сиденья, захлопнул дверцу и по старой привычке прошептал коротенькую молитву. К верующим он себя не относил, но, отправляясь в рейс, каждый раз на всякий случай обращался к Господу Богу с несвязной скороговоркой, смысл которой сводился к тому, что Бог – хороший человек, и Маманя тоже не совсем плохой, а жизнь у водителя и без того тяжела, так стоит ли делать ее еще тяжелее?
Закончив беседу со Всевышним, Маманя выжал сцепление, мягко передвинул рычаг переключения передач и плавно тронул огромный тягач с места. Когда безлюдный асфальтированный двор, медленно поворачиваясь вокруг невидимой оси, начал неторопливо уходить под радиатор машины, Маманя испытал привычный подъем и не менее привычно удивился: да сколько же можно? Десять лет за баранкой, из них почти шесть на дальних рейсах, а чувство каждый раз такое, будто впервые ложишься в постель с бабой. – Ведь не мальчик уже, пора бы привыкнуть, успокоиться!
Впрочем, сейчас он был в кабине один, и стесняться было некого. Пользуясь этим. Маманя дал выход своим чувствам и, как только плоская морда “мерседеса” миновала ворота парка, начал напевать что-то веселое.
На окраине он сделал небольшой крюк, чтобы подобрать своего напарника Егора Костылева, в просторечье Костыля. Он увидел напарника издали: худой и длинный, как бамбуковое удилище, с дорожной сумкой через плечо и в надвинутой до самых бровей каскетке, Костыль стоял на бордюре, как невиданный дорожный знак, и сосал неизменную сигарету. Это был один из многочисленных недостатков Костыля: он курил практически непрерывно в течение всего дня и, даже улегшись спать, просыпался не меньше двух раз специально для того, чтобы выкурить сигарету. Его напарнику, разумеется, приходилось несладко, несмотря на открытые форточки. Впрочем, Маманя и Костыль неплохо сработались и ездили вместе уже третий год подряд.
Костыль ловко запрыгнул в кабину, пожал Мамане руку и знаком показал, что все в порядке и можно трогать. Он был немногословен, особенно в трезвом виде, но Маманю это не огорчало: он всегда был рад возможности поговорить за двоих.
Сейчас говорить ему не хотелось, как всегда в начале длинного пути. Позади, над крышами окраинного микрорайона, показался краешек солнечного диска. Утренний туман сделался розовым, потом золотым и в конце концов исчез, стек в кюветы, постоял там еще немного и растаял без следа. Низкое солнце било в боковые зеркала, окрашивая давно нуждавшийся в ремонте асфальт в теплый золотистый тон. Маманя нацепил на нос старомодные солнечные очки и закурил, чтобы хотя бы на время из пассивных курильщиков перейти в активные. Он где-то читал, что пассивному курильщику достается чуть ли не семьдесят процентов содержащихся в табачном дыме вредных веществ, а Костыль, как всегда, дымил без перерыва.
Утренняя трасса была почти пуста. Время от времени навстречу попадался какой-нибудь автомобиль, лобовое стекло которого так и сверкало отраженным солнечным светом. Потом Маманя заметил позади какую-то легковушку, покосился на спидометр и предупредительно принял немного вправо. Он был дисциплинированным водителем и терпеть не мог фанаберистых типов, которые устраивали гонки на дорогах, состязаясь в скорости с юркими легковыми иномарками. Невелика хитрость – разогнать многотонную махину до ста двадцати километров в час и “вставить” какого-нибудь чайника, который пилит на своей ржавой “маз-де” по прямой, вцепившись в руль обеими руками и вытаращив глаза от старательности. Но тягач с груженой фурой – это все-таки не гоночный автомобиль, и такие развлечения рано или поздно заканчиваются очень печально.
Сейчас скорость Маманиного “мерседеса” колебалась в районе девяноста – девяноста пяти километров в час. Это была солидная скорость, разрешенная правилами и внушающая доверие инспекторам ГИБДД. Опять же, водитель, ехавшей позади легковушки, двигаясь с такой скоростью, мог выбирать: по-прежнему тащиться в хвосте у исполосованной заграничными надписями фуры или чуток прибавить газу и вырваться вперед. Маманя снова посмотрел в зеркало. Легковушка, старый “ниссан-блюберд” белого цвета, шла за трейлером вплотную, как привязанная. Указатель поворота у нее не мигал, и Маманя забыл о попутчике. Правда, его немного раздражала эта идиотская манера некоторых частников двигаться впритирку к заднему борту фуры. О них все время нужно было помнить, чтобы при резком торможении такой умник со всего маху не влепился тебе в корму.
Время шло. Мимо мелькали километровые столбы, дорожные знаки, указатели, освещенные поднявшимся уже довольно высоко солнцем. Движение на дороге оживилось. Несколько раз Маманю обогнали: мимо, свистя шинами по асфальту, пролетели две иномарки, выглядевший довольно комично в своем стремлении сойти за машину “москвич” и даже полупустой рейсовый автобус. Маманя обменялся с Костылем комментариями по этому поводу, рассказал услышанный накануне анекдот: “Алло! Это прачечная? – Х. – ячечная!
Это министерство культуры!!!”, сгрыз предложенное Костылем яблоко, выкурил еще одну сигарету, снял ставшие ненужными темные очки и бросил очередной взгляд в боковое зеркало.
Белый “ниссан” по-прежнему шел за ним впритирку, словно и впрямь как-то исхитрился на ходу зацепить за задний борт полуприцепа буксирный трос. Маманя поморщился. Ему приходилось встречать таких, с позволения сказать, водителей. Они управляли своими дорогими тачками, руководствуясь не правилами движения и даже не обыкновенным здравым смыслом, а какими-то дурацкими легендами, неизвестно кем выдуманными и пущенными гулять по свету. Лучше всего ехать за кем-нибудь – тогда гаишник остановит не тебя, а того, кто едет впереди. Пусть передний соберет все шишки и ямки, а ты учись на его ошибках.” А вот еще: позади тентованного грузовика, или рефрижератора, или вообще любой машины с большими габаритами создается зона пониженного давления, этакий вакуум, и в этом вакууме сильно уменьшается сопротивление воздуха, что позволяет экономить горючее… Специально для таких умников Маманя лично оттрафаретил на заднем борту надпись: “Соблюдай дистанцию!”, но это мало что изменило. Вот, пожалуйста, полюбуйтесь: висит на хвосте, как карликовый пудель, унюхавший сенбернаршу в течке…
– Да не дергайся ты, – внезапно нарушил свой обет молчания окутанный клубами дыма Костыль. – Нам еще ехать и ехать, а ты уже весь на нервах. Плюнь на этого урода. Въедет тебе под задний мост – его проблемы. Не обращай внимания.
– Да надоел, козел, – признался Маманя. – Как ни гляну в зеркало – маманя моя дорогая! – все он там маячит.
– Ну и хрен с ним, – сказал Костыль. Первую остановку сделали через два часа. Было около семи утра, и оба чувствовали, что пора перекусить. Кроме того, с утра пораньше выхлебавший пол-литровую кружку чая, Маманя испытывал настоятельную потребность избавиться от избытка влаги. Когда на сто двадцать третьем километре трассы показался специально оборудованный для отдыха дорожный карман, Маманя загнал туда машину и тут же, не успев даже подумать, зачем ему это понадобилось, оглянулся назад, на дорогу.
Белого “ниссана” как не бывало.
– Проскочил, что ли? – с сомнением проговорил Маманя. – Ты не видел, куда этот подевался? – повернулся он к Костылю.
– Кто? – рассеянно переспросил Костыль, копаясь в своей сумке, откуда вкусно пахло ветчиной.
– Да этот, на “ниссане”.
– А, этот. Нет, не видал. Да что ты к нему привязался? Проехал, наверное.
– Это не я к нему, это он ко мне привязался, – возразил Маманя, выбираясь из кабины и спрыгивая на бугристый асфальт. – Эх, маманя, благодать-то какая! Люблю лето! Отлить не хочешь, Костыль?
Костыль промычал что-то отрицательное. Маманя прогулялся в кусты и вернулся, неся в руке здоровенный гриб с похожей на вывернутый наизнанку зонтик шляпкой.
– Эй, Костыль! – позвал он, поднимая гриб над головой. – Не знаешь, что это за зверь? Жрать его можно или нет?
Костыль пожал плечами, и Маманя, широко размахнувшись, забросил гриб обратно в кусты. Он забрался в кабину, где Костыль уже разложил свои бутерброды, достал со спального места сумку и внес свою лепту в предстоящее пиршество.
Они перекусили не торопясь, со вкусом, запивая бутерброды черным кофе, до которого оба были большими охотниками, и двинулись дальше.
Не отъехав от стоянки и сотни метров, Маманя обнаружил позади себя белый “ниссан”, возникший на своем прежнем месте словно по волшебству.
– Вот сука! – выругался он. – Глянь-ка, Костыль! Костыль глянул и закурил очередную сигарету.
– Ведут, – без тени сомнения сказал он.
– Мамочка моя, маманя! – воскликнул Маманя. – Ну до чего же сволочной народ пошел! На каждом шагу стригут. Не успели от города отъехать, а эти суки уже тут как тут.
– Странно, – сказал Костыль, у которого сегодня, судя по всему, случился приступ разговорчивости. – Если бы насчет “дорожного налога”, нас бы давно остановили. Что-то они затевают.
– “Коробочка”! – ахнул Маманя.
Он живо представил себе, как через десяток километров, а может быть, и за следующим поворотом их встречает еще одна машина, пристраивается спереди, заставляет остановиться, их с Костылем выводят из кабины и в лучшем случае связанными оставляют в лесу, а в худшем – просто стреляют в затылок… Неужели все это из-за десяти тонн меди? А почему бы и нет? Да маманя моя родная, нынче людей за копейку режут! И всегда резали, между прочим, но теперь особенно.
– Погоди, – снова угадав его мысли, сказал Костыль. – Не здесь. Вон там, за поворотом.
Впереди показался полосатый красно-белый указатель крутого поворота. Маманя вписался в поворот мастерски, как на автодроме, и тут же ударил по тормозам. Глядя в боковое зеркало, он злорадно засмеялся: белый “ниссан” не впечатался в задний борт трейлера, но для этого его водителю пришлось изрядно попотеть. Легковушку развернуло поперек дороги, на асфальте темнели две извилистых черных полосы, а в воздухе еще не развеялся белый дымок, возникший в результате трения покрышек об асфальт.
Маманя пошарил под сиденьем и с лязгом выхватил оттуда тяжелую монтировку. Костыль вынул из кармана и со щелчком раскрыл свой фасонистый пружинный нож, длинное узкое лезвие которого еще лоснилось после того, как им резали сало. Не глуша двигатель, напарники одновременно распахнули дверцы и выпрыгнули на асфальт, заходя к “ниссану” с двух сторон по всем правилам военной науки.
Они немного опоздали со своим маневром: дверцы “блюберда” уже были распахнуты, и из него, как и следовало ожидать, выбирались крепкие бритоголовые ребята с золотыми цепями на бычьих шеях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Маманин “мере”, накануне чисто вымытый, заправленный и проверенный до последнего винтика, стоял на своем месте в углу двора. Первым делом Маманя запустил движок и, пока тот прогревался, обошел машину крутом, привычно пиная баллоны и придирчиво оглядывая ходовую часть. Колеса были в порядке, и пластмассовая пломба, болтавшаяся на конце веревки, которой был стянут тент, тоже была в полном порядке. Маманя слазил в кабину, взял из-под сиденья кусок ветоши, который почище, и напоследок протер и без того чистое ветровое стекло.
Можно было ехать. Маманя сел за руль, вынул из сумки и сунул в бардачок сопроводительные документы, забросил сумку на спальное место позади сиденья, захлопнул дверцу и по старой привычке прошептал коротенькую молитву. К верующим он себя не относил, но, отправляясь в рейс, каждый раз на всякий случай обращался к Господу Богу с несвязной скороговоркой, смысл которой сводился к тому, что Бог – хороший человек, и Маманя тоже не совсем плохой, а жизнь у водителя и без того тяжела, так стоит ли делать ее еще тяжелее?
Закончив беседу со Всевышним, Маманя выжал сцепление, мягко передвинул рычаг переключения передач и плавно тронул огромный тягач с места. Когда безлюдный асфальтированный двор, медленно поворачиваясь вокруг невидимой оси, начал неторопливо уходить под радиатор машины, Маманя испытал привычный подъем и не менее привычно удивился: да сколько же можно? Десять лет за баранкой, из них почти шесть на дальних рейсах, а чувство каждый раз такое, будто впервые ложишься в постель с бабой. – Ведь не мальчик уже, пора бы привыкнуть, успокоиться!
Впрочем, сейчас он был в кабине один, и стесняться было некого. Пользуясь этим. Маманя дал выход своим чувствам и, как только плоская морда “мерседеса” миновала ворота парка, начал напевать что-то веселое.
На окраине он сделал небольшой крюк, чтобы подобрать своего напарника Егора Костылева, в просторечье Костыля. Он увидел напарника издали: худой и длинный, как бамбуковое удилище, с дорожной сумкой через плечо и в надвинутой до самых бровей каскетке, Костыль стоял на бордюре, как невиданный дорожный знак, и сосал неизменную сигарету. Это был один из многочисленных недостатков Костыля: он курил практически непрерывно в течение всего дня и, даже улегшись спать, просыпался не меньше двух раз специально для того, чтобы выкурить сигарету. Его напарнику, разумеется, приходилось несладко, несмотря на открытые форточки. Впрочем, Маманя и Костыль неплохо сработались и ездили вместе уже третий год подряд.
Костыль ловко запрыгнул в кабину, пожал Мамане руку и знаком показал, что все в порядке и можно трогать. Он был немногословен, особенно в трезвом виде, но Маманю это не огорчало: он всегда был рад возможности поговорить за двоих.
Сейчас говорить ему не хотелось, как всегда в начале длинного пути. Позади, над крышами окраинного микрорайона, показался краешек солнечного диска. Утренний туман сделался розовым, потом золотым и в конце концов исчез, стек в кюветы, постоял там еще немного и растаял без следа. Низкое солнце било в боковые зеркала, окрашивая давно нуждавшийся в ремонте асфальт в теплый золотистый тон. Маманя нацепил на нос старомодные солнечные очки и закурил, чтобы хотя бы на время из пассивных курильщиков перейти в активные. Он где-то читал, что пассивному курильщику достается чуть ли не семьдесят процентов содержащихся в табачном дыме вредных веществ, а Костыль, как всегда, дымил без перерыва.
Утренняя трасса была почти пуста. Время от времени навстречу попадался какой-нибудь автомобиль, лобовое стекло которого так и сверкало отраженным солнечным светом. Потом Маманя заметил позади какую-то легковушку, покосился на спидометр и предупредительно принял немного вправо. Он был дисциплинированным водителем и терпеть не мог фанаберистых типов, которые устраивали гонки на дорогах, состязаясь в скорости с юркими легковыми иномарками. Невелика хитрость – разогнать многотонную махину до ста двадцати километров в час и “вставить” какого-нибудь чайника, который пилит на своей ржавой “маз-де” по прямой, вцепившись в руль обеими руками и вытаращив глаза от старательности. Но тягач с груженой фурой – это все-таки не гоночный автомобиль, и такие развлечения рано или поздно заканчиваются очень печально.
Сейчас скорость Маманиного “мерседеса” колебалась в районе девяноста – девяноста пяти километров в час. Это была солидная скорость, разрешенная правилами и внушающая доверие инспекторам ГИБДД. Опять же, водитель, ехавшей позади легковушки, двигаясь с такой скоростью, мог выбирать: по-прежнему тащиться в хвосте у исполосованной заграничными надписями фуры или чуток прибавить газу и вырваться вперед. Маманя снова посмотрел в зеркало. Легковушка, старый “ниссан-блюберд” белого цвета, шла за трейлером вплотную, как привязанная. Указатель поворота у нее не мигал, и Маманя забыл о попутчике. Правда, его немного раздражала эта идиотская манера некоторых частников двигаться впритирку к заднему борту фуры. О них все время нужно было помнить, чтобы при резком торможении такой умник со всего маху не влепился тебе в корму.
Время шло. Мимо мелькали километровые столбы, дорожные знаки, указатели, освещенные поднявшимся уже довольно высоко солнцем. Движение на дороге оживилось. Несколько раз Маманю обогнали: мимо, свистя шинами по асфальту, пролетели две иномарки, выглядевший довольно комично в своем стремлении сойти за машину “москвич” и даже полупустой рейсовый автобус. Маманя обменялся с Костылем комментариями по этому поводу, рассказал услышанный накануне анекдот: “Алло! Это прачечная? – Х. – ячечная!
Это министерство культуры!!!”, сгрыз предложенное Костылем яблоко, выкурил еще одну сигарету, снял ставшие ненужными темные очки и бросил очередной взгляд в боковое зеркало.
Белый “ниссан” по-прежнему шел за ним впритирку, словно и впрямь как-то исхитрился на ходу зацепить за задний борт полуприцепа буксирный трос. Маманя поморщился. Ему приходилось встречать таких, с позволения сказать, водителей. Они управляли своими дорогими тачками, руководствуясь не правилами движения и даже не обыкновенным здравым смыслом, а какими-то дурацкими легендами, неизвестно кем выдуманными и пущенными гулять по свету. Лучше всего ехать за кем-нибудь – тогда гаишник остановит не тебя, а того, кто едет впереди. Пусть передний соберет все шишки и ямки, а ты учись на его ошибках.” А вот еще: позади тентованного грузовика, или рефрижератора, или вообще любой машины с большими габаритами создается зона пониженного давления, этакий вакуум, и в этом вакууме сильно уменьшается сопротивление воздуха, что позволяет экономить горючее… Специально для таких умников Маманя лично оттрафаретил на заднем борту надпись: “Соблюдай дистанцию!”, но это мало что изменило. Вот, пожалуйста, полюбуйтесь: висит на хвосте, как карликовый пудель, унюхавший сенбернаршу в течке…
– Да не дергайся ты, – внезапно нарушил свой обет молчания окутанный клубами дыма Костыль. – Нам еще ехать и ехать, а ты уже весь на нервах. Плюнь на этого урода. Въедет тебе под задний мост – его проблемы. Не обращай внимания.
– Да надоел, козел, – признался Маманя. – Как ни гляну в зеркало – маманя моя дорогая! – все он там маячит.
– Ну и хрен с ним, – сказал Костыль. Первую остановку сделали через два часа. Было около семи утра, и оба чувствовали, что пора перекусить. Кроме того, с утра пораньше выхлебавший пол-литровую кружку чая, Маманя испытывал настоятельную потребность избавиться от избытка влаги. Когда на сто двадцать третьем километре трассы показался специально оборудованный для отдыха дорожный карман, Маманя загнал туда машину и тут же, не успев даже подумать, зачем ему это понадобилось, оглянулся назад, на дорогу.
Белого “ниссана” как не бывало.
– Проскочил, что ли? – с сомнением проговорил Маманя. – Ты не видел, куда этот подевался? – повернулся он к Костылю.
– Кто? – рассеянно переспросил Костыль, копаясь в своей сумке, откуда вкусно пахло ветчиной.
– Да этот, на “ниссане”.
– А, этот. Нет, не видал. Да что ты к нему привязался? Проехал, наверное.
– Это не я к нему, это он ко мне привязался, – возразил Маманя, выбираясь из кабины и спрыгивая на бугристый асфальт. – Эх, маманя, благодать-то какая! Люблю лето! Отлить не хочешь, Костыль?
Костыль промычал что-то отрицательное. Маманя прогулялся в кусты и вернулся, неся в руке здоровенный гриб с похожей на вывернутый наизнанку зонтик шляпкой.
– Эй, Костыль! – позвал он, поднимая гриб над головой. – Не знаешь, что это за зверь? Жрать его можно или нет?
Костыль пожал плечами, и Маманя, широко размахнувшись, забросил гриб обратно в кусты. Он забрался в кабину, где Костыль уже разложил свои бутерброды, достал со спального места сумку и внес свою лепту в предстоящее пиршество.
Они перекусили не торопясь, со вкусом, запивая бутерброды черным кофе, до которого оба были большими охотниками, и двинулись дальше.
Не отъехав от стоянки и сотни метров, Маманя обнаружил позади себя белый “ниссан”, возникший на своем прежнем месте словно по волшебству.
– Вот сука! – выругался он. – Глянь-ка, Костыль! Костыль глянул и закурил очередную сигарету.
– Ведут, – без тени сомнения сказал он.
– Мамочка моя, маманя! – воскликнул Маманя. – Ну до чего же сволочной народ пошел! На каждом шагу стригут. Не успели от города отъехать, а эти суки уже тут как тут.
– Странно, – сказал Костыль, у которого сегодня, судя по всему, случился приступ разговорчивости. – Если бы насчет “дорожного налога”, нас бы давно остановили. Что-то они затевают.
– “Коробочка”! – ахнул Маманя.
Он живо представил себе, как через десяток километров, а может быть, и за следующим поворотом их встречает еще одна машина, пристраивается спереди, заставляет остановиться, их с Костылем выводят из кабины и в лучшем случае связанными оставляют в лесу, а в худшем – просто стреляют в затылок… Неужели все это из-за десяти тонн меди? А почему бы и нет? Да маманя моя родная, нынче людей за копейку режут! И всегда резали, между прочим, но теперь особенно.
– Погоди, – снова угадав его мысли, сказал Костыль. – Не здесь. Вон там, за поворотом.
Впереди показался полосатый красно-белый указатель крутого поворота. Маманя вписался в поворот мастерски, как на автодроме, и тут же ударил по тормозам. Глядя в боковое зеркало, он злорадно засмеялся: белый “ниссан” не впечатался в задний борт трейлера, но для этого его водителю пришлось изрядно попотеть. Легковушку развернуло поперек дороги, на асфальте темнели две извилистых черных полосы, а в воздухе еще не развеялся белый дымок, возникший в результате трения покрышек об асфальт.
Маманя пошарил под сиденьем и с лязгом выхватил оттуда тяжелую монтировку. Костыль вынул из кармана и со щелчком раскрыл свой фасонистый пружинный нож, длинное узкое лезвие которого еще лоснилось после того, как им резали сало. Не глуша двигатель, напарники одновременно распахнули дверцы и выпрыгнули на асфальт, заходя к “ниссану” с двух сторон по всем правилам военной науки.
Они немного опоздали со своим маневром: дверцы “блюберда” уже были распахнуты, и из него, как и следовало ожидать, выбирались крепкие бритоголовые ребята с золотыми цепями на бычьих шеях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52