– Не надо… Умоляю”. Я все скажу. За домом, под.., под яблоней. Найдете… Мешок из-под удобрений-, умоляю.., нет!
Граф кивнул. Двое бандитов торопливо вышли из дома, прихватив в сенях лопату с испачканным засохшей землей ржавым лезвием. На их лицах было написано облегчение, почти радость, как у двух школьников, которых неожиданно отпустили с контрольной. Вслед им раздался нечеловеческий вопль Шубина – Клоун снова взялся за дело.
– Ох, мать твою, – заметно вздрогнув от этого вопля, сказал один из бандитов, нервно тиская грязный черенок лопаты, – что ж они делают, а?
– Тише ты, – хмуро сказал второй. Он остановился по колено в молодой лебеде рядом с разлапистым, черным стеблем прошлогоднего бурьяна, увешанным колючими шарами репьев, и стал закуривать, ломая спички и поминутно роняя коробок на землю. – Тише, баран, а то как бы самому под нож не пойти. Клоун тебя обслужит в шесть секунд. Ему, блин, по барабану, кого обслуживать.
В покосившемся, с просевшей крышей бревенчатом доме еще добрых полчаса не смолкали вопли. Отравленная кровь адвоката Шубина брызгала во все стороны, обильно окропляя стены и пол, и кое-кто из присутствующих, борясь с подступающим обмороком, спрашивал себя, откуда в этом обескровленном, исполосованном опасной бритвой теле берутся силы на то, чтобы так голосить. Наконец жизнь, словно поняв бессмысленность и даже противоестественность сопротивления, покинула окровавленную мясную тушу, бывшую некогда известным адвокатом, и в доме стало тихо, Граф в сопровождении своей свиты неторопливо вышел из дома, бережно ведя под руку Таню, которая сейчас больше напоминала заводную куклу, чем живую женщину. Он курил, щурясь на яркое майское солнце, и явно пребывал в отличном расположении духа. С головы до ног забрызганный кровью Клоун отмывался у колодца, пьяно хихикая и все еще трясясь от возбуждения. Мрачный качок в майке с эмблемой команды университета штата Джорджия – мордой бульдога в бейсбольной кепке – помогал ему, поливая из мятого жестяного ведра. Он упорно смотрел в сторону, стараясь стоять так, чтобы брызги смешанной с кровью воды не попадали на одежду.
Поодаль стояли два пыльных джипа, в один из которых только что погрузили две туго набитые спортивные сумки. Скомканный, перепачканный свежей землей полиэтиленовый мешок из-под минеральных удобрений валялся в стороне. На полпути между домом и джипами ничком лежал Палыч. Руки его были широко разбросаны в стороны, и можно было подумать, что он просто прилег вздремнуть, если бы не запекшаяся рана в стриженом затылке, над которой уже вились жирные сине-зеленые мухи. Граф обошел труп, но ему все же пришлось переступить через вцепившуюся в траву мертвую руку.
Он вдруг остановился, будто что-то припомнив, и обернулся, уставившись задумчивым взглядом на дом. Секунду спустя, словно повинуясь его взгляду, на крыльце появилась Светка. Она до сих пор не успела до конца одеться, ее переливающийся чешуйчатый плащ висел на согнутой руке. Другой рукой проститутка прижимала к груди скомканную блузку. Губы у нее тряслись и прыгали, как будто жили своей, отдельной от всего остального тела жизнью, парика нигде не было видно, и жидковатые, неопределенного цвета волосы торчали во все стороны неопрятными прядями. Светка шла как в тумане, и было очень похоже, что она тронулась умом от пережитого ужаса. Скорее всего, так оно и было, иначе она ни за что не вышла бы из дома, пока джипы не уехали.
Увидев ее, Таня вздрогнула и подняла на Графа взгляд, в котором можно было без труда прочесть невысказанную просьбу. Но Граф не смотрел на нее: он разглядывал Светку с тем же выражением брезгливого любопытства на длинном холеном лице, с которым смотрел недавно на спящего Шубина.
– Старею, – негромко сказал он. – Совсем о ней забыл, представляешь?
– Не надо, – совсем тихо попросила Таня. Голос у нее был сухим и ломким, как прошлогодняя трава. – Пожалуйста. Зачем? Она будет молчать.
– Разумеется, она будет молчать, – согласился Граф. – Иначе просто быть не может. Губастый, сделай так, чтобы она молчала.
Качок в майке с изображением бульдожьей морды поставил на землю ржавое ведро, из которого поливал на руки Клоуну, поднял прислоненный к гнилому колодезному срубу автомат на уровень живота и с лязгом передернул затвор. Светка продолжала стоять на крыльце, прижимая к груди мятую блузку и обводя двор недоумевающим взглядом расширенных глаз. Она была похожа на человека, который только что вынырнул из пучины ночного кошмара и сидит на постели, силясь сообразить, на каком он свете.
На то, чтобы окончательно прийти в себя, ей не хватило нескольких мгновений. Автомат в руках у Губастого загрохотал, яростно подпрыгивая и плюясь огнем; в траву, кувыркаясь на лету, посыпались медные гильзы. Губастый стрелял сбоку. Светку развернуло к нему лицом и сбросило с крыльца прямо в прошлогодний бурьян, куда в последнее время повадился справлять малую нужду ленивый Палыч. Чешуйчатый плащ упал на гнилые доски крыльца, разодранная пулями блузка плавно спланировала на траву. Торчавшие из переломанного, смятого бурьяна голые мускулистые ноги Светки несколько раз судорожно дернулись. Правая туфля слетела и откатилась в сторону. Босая нога еще раз слабо шевельнулась и затихла, непристойно алея накрашенными ногтями. Губастый длинно сплюнул в колодец и забросил на плечо ремень автомата.
Таня молча отвернулась.
* * *
Когда два пыльных джипа миновали пустую, словно вымершую деревню и, тяжело переваливаясь на ухабах, углубились в лес, Граф закурил очередную сигарету и сказал, убирая в карман зажигалку:
– Деньги надо как можно скорее поместить в банк. С меня довольно этих игр в пиратские клады. В конце концов, это же не золотые дублоны, а самая обыкновенная бумага. От длительного хранения в земле она, как известно, приходит в негодность. Бумаге нужна постоянная температура и влажность. Думаю, что в хранилище банка созданы соответствующие условия. Ты меня понял. Стас?
Сидевший справа от водителя коренастый крепыш с приметным шрамом на тщательно выбритом подбородке повернулся к нему всем телом.
– Странная идея, – сказал он. – И очень рискованная.
– Больше всех рискует тот, кто вообще не рискует, – изрек Граф, глядя мимо собеседника на извилистую лесную дорогу, рывками убегавшую под днище джипа.
– Ну, это точно не про вас, – немного натянуто пошутил человек со шрамом. – Впрочем, вам виднее. Хозяин здесь вы.
– Вот именно. Так что подготовь почву в банке.
– В каком?
Несколько мгновений Граф молча смотрел прямо в лицо своему собеседнику. В конце концов тот не выдержал и отвел взгляд.
– Не надо, Стас, – мягко сказал Граф. – Не надо валять дурака. Есть только один банк, в котором ты можешь квалифицированно подготовить почву. Твоя лояльность по отношению к.., э-э-э… Евгению Дмитриевичу вполне понятна и даже похвальна, но вечно сидеть на двух стульях нельзя. В лучшем случае ты рискуешь провалиться в щель, а в худшем… В худшем тебе просто порвут задницу. Надвое, как мандарин.
– Гм, – смущенно сказал Стас. – Хорошо… Но как вы себе это представляете? Не могу же я явиться к нему в кабинет с двумя чемоданами баксов и сказать: вот, мол, надо бы открыть счет. Да и он не станет…
– Это уже не твоя забота, – успокоил его Граф. – На то, чтобы пропустить деньги через наши магазины и казино, потребуется неделя, максимум – две. Твое дело – деликатно и доходчиво объяснить Евгению Дмитриевичу, кто помещает деньги, что он лично будет иметь с этого дела и что с ним случится, если банк ненароком вздумает обанкротиться. Думаю, ты с этим справишься.
– Думаю, да, – согласился Стас.
Глава 7
Юрию снилась Алена – не та Алена со смешными мышиными хвостиками на затылке, которая терпеть не могла юбки и норовила даже в школу явиться в клешах, за что ей не раз попадало от завуча, а та, которую он увидел дома у Цыбы: взрослая, знающая себе цену женщина, немыслимо красивая, желанная… Она звала его, манила за собой, обещая счастье, она говорила, что передумала и готова хоть сейчас выйти за него замуж, но теперь Юрий твердо знал, что жениться на ней нельзя, потому что она была не только Аленой: время от времени она почему-то превращалась в маму и принималась кормить его борщом, не переставая при этом строить планы их будущей счастливой семейной жизни. В конце концов Юрий возмутился. “Перестань, мама, – сказал он. – Что за шутки! Неужели вокруг мало приличных пенсионеров?” Разумеется, мама тут же превратилась в Алену. “Ты что, Филарет? – смеясь, спросила она. – Зачем мне пенсионер? У меня есть Цыба и ты!” Она хохотала и хохотала, и постепенно хохот ее перестал нравиться Юрию. Он был слишком визгливым и в конце концов превратился в крик, а затем в дребезжащий назойливый звон…
Юрий открыл глаза и увидел над собой желтый потолок, перечеркнутый идеально ровной ложбинкой рустованного шва. Шов местами потрескался, а в одном месте из него даже вывалился кусочек штукатурки. “Надо делать ремонт”, – привычно подумал Юрий, понемногу отходя от приступа беспричинного липкого страха, вызванного финальной сценой сна. Эта сцена постепенно бледнела в памяти, растворяясь во впечатлениях нового дня, и стоило Юрию попытаться поподробнее припомнить, что именно ему снилось, как сои окончательно растаял, оставив после себя лишь ощущение смутной тревоги. Юрий сел на постели и потянулся за часами – ему казалось, что время подъема еще не наступило, – ив это время дверной звонок снова принялся дребезжать.
Пока Юрий натягивал линялые спортивные штаны и футболку, звонок замолчал, и в дверь начали лупить ногами.
– Совсем обалдели, – пробормотал Юрий, шаркая шлепанцами. – Кого там принесло?
Его слегка покачивало: ночная смена выдалась хлопотной, а поспать он успел не больше двух часов. Человек, ломившийся в дверь, рисковал получить по шее. На полпути к прихожей Юрий задумался: кто бы это мог быть? До сих пор его время от времени навещала только соседка тетя Маша. Может быть, слесарь из ЖЭКа? Судя по настойчивости, с которой незваный гость ломился в дверь, это было похоже на правду. Может быть, трубу прорвало и соседей снизу заливает?
Он щелкнул задвижкой замка. Глазка в двери не было, а спрашивать, кто там, было как-то неловко: все-таки взрослый дядя, косая сажень в плечах, бывший офицер-десантник… “А вот угостят тебя из-за двери слезогонкой, будешь тогда знать, как отпирать кому попало”, – пропищал ехидный голосок где-то внутри головы.
За дверью стоял Арцыбашев, одетый с небрежной элегантностью человека, давно забывшего, что значит считать деньги. Галстук его слегка сбился на сторону от усилий, лицо немного раскраснелось, в остальном же он выглядел так, словно собрался позировать для обложки журнала мод.
– Ты почему не спрашиваешь, кто пришел? – агрессивно поинтересовался он вместо приветствия.
– А чего спрашивать? – Юрий пожал плечами. – Можно подумать, кто-то признается, что пришел убивать и грабить. Да и что с меня взять?
– А вот шандарахнут тебя чем-нибудь по башке или из баллончика опрыскают, как таракана, тогда я узнаешь, что с тебя можно взять, – сказал Арцыбашев, почти дословно повторяя мысли Юрия. – Нынче народ пошел отчаянный, за бутылку друг друга на куски режут. Ты чего не открываешь?
– А ты чего ломишься ни свет ни заря? – Ничего себе – ни свет ни заря; – воскликнул Арцыбашев, посмотрел на часы и, бесцеремонно отодвинув Юрия с дороги, протиснулся мимо него в прихожую. – Десять часов, а он дрыхнет!
– Я с ночной, – сообщил Юрий. – А ты как меня разыскал?
Арцыбашев, который уже стоял на пороге комнаты, обернулся и некоторое время разглядывал приятеля с немым восхищением.
– Ч-черт, – сообразив, в чем дело, смущенно выругался Юрий. – Действительно…
– Дошел, – констатировал Арцыбашев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50