Как ни крути, а он сжато и немногословно выражает суть происходящего здесь… Они — за Россию, ради России, для России.
У чеченцев тоже есть свои лозунги, подумалось ему вдруг. Во имя Аллаха… За свободную республику Ичкерию… Чей лозунг правильнее?
Эх, метафизика все это. Идея у каждого из них одна. Одна на двоих, для русских и чеченцев. И кто тут правее, кто левее — разобрать тяжело. Уж себе-то он мог в этом признаться.
Но вот то, что взрываются дома, то, что исчезают люди, то, что молодежь мрет от наркоты, а чечены покупают или просто насилуют русских девушек — все это не правильно. А того, что не правильно, быть не должно. За то и стоят русские парни, лучшим из которых он завтра будет вручать награды.
Президент еще раз пробежал глазами текст, отхлебнул совсем уж ледяной кофе и принялся заучивать первый абзац.
* * *
За последние полтора часа Панкрат понял, что при наличии очень сильного желания можно пробраться в любой участок “освобожденного” города. Конечно, за исключением той зоны, которая была оцеплена в целях обеспечения безопасности президента. Но туда Суворин и не собирался лезть самостоятельно. В этом он рассчитывал на помощь.., тележурналистов. Они просто обязаны были крутиться где-то поблизости накануне церемонии награждения. И он не ошибся. Более того — ему просто несказанно повезло. Рядом с фургоном с надписью “ОРТ” он увидел лицо, знакомое всем российским телезрителям — лицо ведущего передачи “Горячее время” Семена Гуренко.
Панкрат думал, что за то время, которое понадобилось ему, чтобы подобраться к Гуренко, с него сойдет семьдесят семь потов. В эти несколько минут он, как никогда, был на волосок от гибели — улица перед гостиницей, в которой остановились журналисты, была заполнена военными, перемещавшимися по ней то туда, то сюда и беседовавшими о чем-то с телеведущими и корреспондентами. Но на него никто не обратил внимания. Только один офицер посмотрел было с нехорошим прищуром, но тут же отвлекся, повернувшись в сторону гостиницы — из вестибюля вышел неизвестно зачем прилетевший в Грозный Газманов (концертов его здесь точно не планировалось). Если бы было время на философствование, Панкрат непременно пришел бы к выводу, что Господь послал Газманова в этот город именно для того, чтобы в тот самый момент он отвлек на себя внимание офицера.
Проскользнув сквозь толпу, собравшуюся вокруг фургона ОРТ, Панкрат приблизился к Гуренко, который стоял, явно наслаждаясь вкусовыми качествами американского “Кэмела”. Тележуранлист был одет в джинсы, ботинки на высоком рубчатом протекторе и стеганый жилет, из-под которого торчал толстый ворот свитера модной грубой вязки.
— Сигареткой не угостите? — поинтересовался Панкрат.
Гуренко перевел взгляд на него, помедлил отчего-то, затем, будто спохватившись, кивнул.
— Да, конечно… — он вынул пачку, открыл и протянул Суворину. — Вот, угощайтесь.
— И огоньку, если можно…
— Пожалуйста, — Гуренко вынул зажигалку. Он терпеливо дождался, пока Суворин прикурит и вернет ему зажигалку, но, когда ведущий уже хотел отвернуться от него, Панкрат негромко произнес:
— Нам надо поговорить. И это не терпит отлагательств. Если вы откажетесь мне помочь, я проживу еще от силы час, может быть…
Гуренко рассеянно коснулся указательным пальцем переносицы, поправляя очки в тонкой позолоченной оправе, и секундой позже произнес:
— Наверное, будет лучше сделать это в фургоне.
Они сидели на передвижных вращающихся стульях, друг против друга. Между ними стояла обыкновенная обшарпанная табуретка, место которой было скорее в музее коммунальной мебели, чем в фургоне крупнейшей российской телекомпании. На табуретке стояли пепельница, наполовину заполненная окурками, два стакана и бутылка с минеральной водой, которой и Суворин, и Гуренко время от времени промачивали пересыхающие глотки.
У Панкрата горло пересыхало от того, что он говорил, не переставая, у телеведущего — от предчувствия близкой, падающей прямо в руки сенсации, которая сделает его не просто, а фантастически известным за один день и на всю жизнь.
О том, что этой жизни может остаться всего ничего, он сейчас не думал. Потому что не думал об этом никогда.
— Теперь вы понимаете, почему мне не имеет смысла встречаться с кем бы то ни было, кроме президента, — произнес в конце своего рассказа Суворин, в очередной раз наливая в стакан минералку. — Именно этого я у вас и прошу — помочь мне встретиться с ним. Тогда вся информация, если мы останемся живы, ваша. Можете ставить на нее торговую марку “Горячего времени”.
Гуренко протянул руку куда-то себе за спину. Щелкнула кнопка, и заработал невидимый кондиционер.
— Угощайтесь, — он протянул Панкрату вторую пачку.
— Спасибо, — Суворин взял сигарету, прикурил от лежавшей на табуретке зажигалки и замолчал, вдыхая горьковатый, но все равно слабый дым американского табака.
Звякнул запор двери, и в фургон просунулась чья-то лохматая голова.
— Саша, — даже не поворачиваясь в ту сторону, произнес Гуренко, — закройте дверь, я занят.
Голова издала какой-то странный звук, выражавший, по-видимому, удивление, и скрылась, ухитрившись беззвучно захлопнуть дверь.
Да, Гуренко здесь уважали. Панкрат и сам чертовски зауважал этого человека, когда он наконец проговорил, потирая переносицу:
— Думаю, что смогу вам помочь. Точнее скажу в ближайшие полчаса — я должен связаться со своим другом, он возглавляет личную охрану президента. Да, вы пока посидите здесь. Вот сигареты, вот вода… А здесь, — он вытащил откуда-то пластмассовую коробку с ручкой, — здесь бутерброды, если проголодались.
Сказав это, Гуренко вышел из фургона.
В следующие полчаса Панкрат выкурил полпачки “Кэмела” и выпил бутылку минералки. К бутербродам он даже не притронулся.
Еще один раз в фургон заглядывала давешняя лохматая голова, но уже молча, видно, не к кому ей было обратиться, поскольку от Панкрата заглядывавшему ничего не требовалось.
Полчаса прошло. Суворин, грешным делом, начал уже было подумывать о том, что Гуренко решил заложить его Службе, и сейчас его заметут бравые ребята в какой-нибудь форме, а журналист, перекрестившись, займется более спокойными делами — например, подготовкой репортажа с церемонии награждения солдат, отличившихся в чеченской кампании.
Но его опасения были напрасны.
С опозданием в пятнадцать минут Гуренко появился в фургоне.
— Не скучали? — спросил он, поглядывая на часы. — Извините за опоздание. Президент вас примет. Прямо сейчас. За вами приехал начальник его охраны, мой хороший друг.., да я вам это уже говорил.
Полюбовавшись эффектом, который произвели на Панкрата его слова, Гуренко впервые за все время их недолгого знакомства улыбнулся:
— Машина ждет. Идемте, я вас провожу…
Президент был бледен. Глядя на побелевшие костяшки его сжатых в кулаки пальцев, Панкрат понимал, что бледен он не от страха, а от совсем другого чувства, которое ничего хорошего заговорщикам не обещает.
— Вот, значит, как… — ни к кому не обращаясь, произнес президент. — Деньги налогоплательщиков, деньги государства — в помощь бандитам… Вот кого надо в сортире мочить — олигархи, так их и растак!
Выдохнув сквозь зубы, он посмотрел на Панкрата и проговорил:
— Прошу прощения за матерщину, — и, помедлив, спросил. — Значит, все ваши спутники скрываются сейчас.., где?
Суворин пожал плечами:
— Честно говоря, я и сам толком не знаю. Если мне дадут людей и машину, чтобы вытащить их оттуда, я это место отыщу — визуально дорогу запомнил хорошо.
— Там, среди них — Рашид Усманов? — еще раз уточнил президент. Панкрат кивнул.
— У них же находится ноутбук с номерами счетов, — добавил он.
— Хорошо, — быстро произнес президент. — У вас будет машина. И людей я вам дам. Ребята из моей личной охраны вас устроят? Они не принадлежат ни к какой Службе, так что за собственную спину можно не беспокоиться.
— Устроят, — согласился Панкрат. — Одна только просьба…
— Что такое? — тут же вскинул на него глаза президент.
Суворин усмехнулся:
— Побыстрее, если можно.
* * *
Они выехали с заднего двора здания горисполкома. За руль бронированного джипа сел сам начальник президентской охраны, седоусый кряжистый мужик в ладно сидевшей на нем серой форме. Звали его Александром Петровичем, но он предпочитал, чтобы называли его Олесь — родом был с Украины, из-под Харькова.
Кроме него и Панкрата, в машину сели еще трое телохранителей президента. Это были ребята помоложе, плечистые и высокие, с короткими стрижками профессиональных боксеров и с умными глазами студентов-отличников. Все упаковались в кевларовую “скорлупу”. Выдали жилет и Суворину. Вооружился Панкрат “ингремом”, благо возможность выбора имелась.
Сидя на переднем сиденье рядом с водителем, он указывал ему дорогу. Около пятнадцати минут ушло у них на то, чтобы добраться до места, где остались ждать Панкрата его вольные и невольные спутники. Они укрылись в подвале почти полностью разрушенного здания Музея Великой отечественной войны. О том, что музей посвящен был именно этому периоду истории СССР, гласила вывеска, валявшаяся на земле перед грудой битого кирпича, из которой торчал дверной косяк. Вывеска была припорошена бетонной пылью, а буквы частично стерлись, в результате чего “Музей” превратился в “узей”, а слово война вообще исчезло под слоем окаменелостей.
Джип остановился там, где указал Суворин.
Он знал, что сейчас за ним наблюдают несколько пар глаз, поэтому вышел из машины первым, демонстрируя, что все в порядке, и можно выбираться из укрытия.
С каким-то щемящим чувством в сердце он наблюдал, как из подземного лаза, ведущего прямо в подвал, появляются голова и руки Шумилова, который рывком перебрасывает через край отверстия свое тело, а затем аккуратно протаскивает ногу. Следом выбрался Рашид. Увидев его, Олесь, тоже вышедший из джипа, хлопнул Суворина по плечу и уважительно произнес:
— Ну, ты даеш, бисова дытына!
После Рашида на поверхности появилась Илза. Панкрат невольно закусил губу — что ж, совсем мало осталось до того момента, когда она предстанет перед судом…
"Я же тебя люблю!..”. Тьфу, черт возьми, что за наваждение!..
Последним из укрытия выбрался Чепрагин. Когда он встал, отряхивая уже порядком истрепанную униформу от серой пыли, из джипа вышли все остальные.
Телохранители президента стояли и молча смотрели на тех, кого действительно можно было назвать героями. Разумеется, не считая наемницу и полевого командира.
И тут ситуация резко изменилась. Одна за другой на улицу из ближайшего переулка выехали три “патрола”. Суворин напрягся, внезапно поняв, что за ними следили! Скорее всего прослушивали телефон президента, и тут же послали сопровождение.
Да, Службе терять было нечего. Единственное, что им оставалось теперь — это уничтожить всех свидетелей, а потом уже придумывать подходящее оправдание.
Кто выжил, тот и прав…
— А це що таке? — сам у себя спросил начальник охраны, отступая под прикрытие бронированного бока машины.
— Эсбисты спохватились, — процедил сквозь зубы Панкрат. — Ох и тяжело нам с ними придется.
Хлопнули дверцы, и, как горох из стручков, из джипов посыпались вооруженные до зубов люди в камуфляже без каких-либо знаков различия.
Не теряя времени, Панкрат сделал знак своим спутникам: подходите быстрее. Но к их автомобилю уже шли четверо, вернее, они двигались наперерез Шумилову и Чепрагину, перед которыми шагали Илза и Рашид.
Олесь вынул из специального крепления на ремне пистолет-пулемет “вихрь” и нарочито медленно положил его стволом на согнутое предплечье левой руки — так, чтобы подходившим хорошо было видно.
— Не надо спешить с выводами! — закричал, морщась, словно от зубной боли, один из эсбистов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
У чеченцев тоже есть свои лозунги, подумалось ему вдруг. Во имя Аллаха… За свободную республику Ичкерию… Чей лозунг правильнее?
Эх, метафизика все это. Идея у каждого из них одна. Одна на двоих, для русских и чеченцев. И кто тут правее, кто левее — разобрать тяжело. Уж себе-то он мог в этом признаться.
Но вот то, что взрываются дома, то, что исчезают люди, то, что молодежь мрет от наркоты, а чечены покупают или просто насилуют русских девушек — все это не правильно. А того, что не правильно, быть не должно. За то и стоят русские парни, лучшим из которых он завтра будет вручать награды.
Президент еще раз пробежал глазами текст, отхлебнул совсем уж ледяной кофе и принялся заучивать первый абзац.
* * *
За последние полтора часа Панкрат понял, что при наличии очень сильного желания можно пробраться в любой участок “освобожденного” города. Конечно, за исключением той зоны, которая была оцеплена в целях обеспечения безопасности президента. Но туда Суворин и не собирался лезть самостоятельно. В этом он рассчитывал на помощь.., тележурналистов. Они просто обязаны были крутиться где-то поблизости накануне церемонии награждения. И он не ошибся. Более того — ему просто несказанно повезло. Рядом с фургоном с надписью “ОРТ” он увидел лицо, знакомое всем российским телезрителям — лицо ведущего передачи “Горячее время” Семена Гуренко.
Панкрат думал, что за то время, которое понадобилось ему, чтобы подобраться к Гуренко, с него сойдет семьдесят семь потов. В эти несколько минут он, как никогда, был на волосок от гибели — улица перед гостиницей, в которой остановились журналисты, была заполнена военными, перемещавшимися по ней то туда, то сюда и беседовавшими о чем-то с телеведущими и корреспондентами. Но на него никто не обратил внимания. Только один офицер посмотрел было с нехорошим прищуром, но тут же отвлекся, повернувшись в сторону гостиницы — из вестибюля вышел неизвестно зачем прилетевший в Грозный Газманов (концертов его здесь точно не планировалось). Если бы было время на философствование, Панкрат непременно пришел бы к выводу, что Господь послал Газманова в этот город именно для того, чтобы в тот самый момент он отвлек на себя внимание офицера.
Проскользнув сквозь толпу, собравшуюся вокруг фургона ОРТ, Панкрат приблизился к Гуренко, который стоял, явно наслаждаясь вкусовыми качествами американского “Кэмела”. Тележуранлист был одет в джинсы, ботинки на высоком рубчатом протекторе и стеганый жилет, из-под которого торчал толстый ворот свитера модной грубой вязки.
— Сигареткой не угостите? — поинтересовался Панкрат.
Гуренко перевел взгляд на него, помедлил отчего-то, затем, будто спохватившись, кивнул.
— Да, конечно… — он вынул пачку, открыл и протянул Суворину. — Вот, угощайтесь.
— И огоньку, если можно…
— Пожалуйста, — Гуренко вынул зажигалку. Он терпеливо дождался, пока Суворин прикурит и вернет ему зажигалку, но, когда ведущий уже хотел отвернуться от него, Панкрат негромко произнес:
— Нам надо поговорить. И это не терпит отлагательств. Если вы откажетесь мне помочь, я проживу еще от силы час, может быть…
Гуренко рассеянно коснулся указательным пальцем переносицы, поправляя очки в тонкой позолоченной оправе, и секундой позже произнес:
— Наверное, будет лучше сделать это в фургоне.
Они сидели на передвижных вращающихся стульях, друг против друга. Между ними стояла обыкновенная обшарпанная табуретка, место которой было скорее в музее коммунальной мебели, чем в фургоне крупнейшей российской телекомпании. На табуретке стояли пепельница, наполовину заполненная окурками, два стакана и бутылка с минеральной водой, которой и Суворин, и Гуренко время от времени промачивали пересыхающие глотки.
У Панкрата горло пересыхало от того, что он говорил, не переставая, у телеведущего — от предчувствия близкой, падающей прямо в руки сенсации, которая сделает его не просто, а фантастически известным за один день и на всю жизнь.
О том, что этой жизни может остаться всего ничего, он сейчас не думал. Потому что не думал об этом никогда.
— Теперь вы понимаете, почему мне не имеет смысла встречаться с кем бы то ни было, кроме президента, — произнес в конце своего рассказа Суворин, в очередной раз наливая в стакан минералку. — Именно этого я у вас и прошу — помочь мне встретиться с ним. Тогда вся информация, если мы останемся живы, ваша. Можете ставить на нее торговую марку “Горячего времени”.
Гуренко протянул руку куда-то себе за спину. Щелкнула кнопка, и заработал невидимый кондиционер.
— Угощайтесь, — он протянул Панкрату вторую пачку.
— Спасибо, — Суворин взял сигарету, прикурил от лежавшей на табуретке зажигалки и замолчал, вдыхая горьковатый, но все равно слабый дым американского табака.
Звякнул запор двери, и в фургон просунулась чья-то лохматая голова.
— Саша, — даже не поворачиваясь в ту сторону, произнес Гуренко, — закройте дверь, я занят.
Голова издала какой-то странный звук, выражавший, по-видимому, удивление, и скрылась, ухитрившись беззвучно захлопнуть дверь.
Да, Гуренко здесь уважали. Панкрат и сам чертовски зауважал этого человека, когда он наконец проговорил, потирая переносицу:
— Думаю, что смогу вам помочь. Точнее скажу в ближайшие полчаса — я должен связаться со своим другом, он возглавляет личную охрану президента. Да, вы пока посидите здесь. Вот сигареты, вот вода… А здесь, — он вытащил откуда-то пластмассовую коробку с ручкой, — здесь бутерброды, если проголодались.
Сказав это, Гуренко вышел из фургона.
В следующие полчаса Панкрат выкурил полпачки “Кэмела” и выпил бутылку минералки. К бутербродам он даже не притронулся.
Еще один раз в фургон заглядывала давешняя лохматая голова, но уже молча, видно, не к кому ей было обратиться, поскольку от Панкрата заглядывавшему ничего не требовалось.
Полчаса прошло. Суворин, грешным делом, начал уже было подумывать о том, что Гуренко решил заложить его Службе, и сейчас его заметут бравые ребята в какой-нибудь форме, а журналист, перекрестившись, займется более спокойными делами — например, подготовкой репортажа с церемонии награждения солдат, отличившихся в чеченской кампании.
Но его опасения были напрасны.
С опозданием в пятнадцать минут Гуренко появился в фургоне.
— Не скучали? — спросил он, поглядывая на часы. — Извините за опоздание. Президент вас примет. Прямо сейчас. За вами приехал начальник его охраны, мой хороший друг.., да я вам это уже говорил.
Полюбовавшись эффектом, который произвели на Панкрата его слова, Гуренко впервые за все время их недолгого знакомства улыбнулся:
— Машина ждет. Идемте, я вас провожу…
Президент был бледен. Глядя на побелевшие костяшки его сжатых в кулаки пальцев, Панкрат понимал, что бледен он не от страха, а от совсем другого чувства, которое ничего хорошего заговорщикам не обещает.
— Вот, значит, как… — ни к кому не обращаясь, произнес президент. — Деньги налогоплательщиков, деньги государства — в помощь бандитам… Вот кого надо в сортире мочить — олигархи, так их и растак!
Выдохнув сквозь зубы, он посмотрел на Панкрата и проговорил:
— Прошу прощения за матерщину, — и, помедлив, спросил. — Значит, все ваши спутники скрываются сейчас.., где?
Суворин пожал плечами:
— Честно говоря, я и сам толком не знаю. Если мне дадут людей и машину, чтобы вытащить их оттуда, я это место отыщу — визуально дорогу запомнил хорошо.
— Там, среди них — Рашид Усманов? — еще раз уточнил президент. Панкрат кивнул.
— У них же находится ноутбук с номерами счетов, — добавил он.
— Хорошо, — быстро произнес президент. — У вас будет машина. И людей я вам дам. Ребята из моей личной охраны вас устроят? Они не принадлежат ни к какой Службе, так что за собственную спину можно не беспокоиться.
— Устроят, — согласился Панкрат. — Одна только просьба…
— Что такое? — тут же вскинул на него глаза президент.
Суворин усмехнулся:
— Побыстрее, если можно.
* * *
Они выехали с заднего двора здания горисполкома. За руль бронированного джипа сел сам начальник президентской охраны, седоусый кряжистый мужик в ладно сидевшей на нем серой форме. Звали его Александром Петровичем, но он предпочитал, чтобы называли его Олесь — родом был с Украины, из-под Харькова.
Кроме него и Панкрата, в машину сели еще трое телохранителей президента. Это были ребята помоложе, плечистые и высокие, с короткими стрижками профессиональных боксеров и с умными глазами студентов-отличников. Все упаковались в кевларовую “скорлупу”. Выдали жилет и Суворину. Вооружился Панкрат “ингремом”, благо возможность выбора имелась.
Сидя на переднем сиденье рядом с водителем, он указывал ему дорогу. Около пятнадцати минут ушло у них на то, чтобы добраться до места, где остались ждать Панкрата его вольные и невольные спутники. Они укрылись в подвале почти полностью разрушенного здания Музея Великой отечественной войны. О том, что музей посвящен был именно этому периоду истории СССР, гласила вывеска, валявшаяся на земле перед грудой битого кирпича, из которой торчал дверной косяк. Вывеска была припорошена бетонной пылью, а буквы частично стерлись, в результате чего “Музей” превратился в “узей”, а слово война вообще исчезло под слоем окаменелостей.
Джип остановился там, где указал Суворин.
Он знал, что сейчас за ним наблюдают несколько пар глаз, поэтому вышел из машины первым, демонстрируя, что все в порядке, и можно выбираться из укрытия.
С каким-то щемящим чувством в сердце он наблюдал, как из подземного лаза, ведущего прямо в подвал, появляются голова и руки Шумилова, который рывком перебрасывает через край отверстия свое тело, а затем аккуратно протаскивает ногу. Следом выбрался Рашид. Увидев его, Олесь, тоже вышедший из джипа, хлопнул Суворина по плечу и уважительно произнес:
— Ну, ты даеш, бисова дытына!
После Рашида на поверхности появилась Илза. Панкрат невольно закусил губу — что ж, совсем мало осталось до того момента, когда она предстанет перед судом…
"Я же тебя люблю!..”. Тьфу, черт возьми, что за наваждение!..
Последним из укрытия выбрался Чепрагин. Когда он встал, отряхивая уже порядком истрепанную униформу от серой пыли, из джипа вышли все остальные.
Телохранители президента стояли и молча смотрели на тех, кого действительно можно было назвать героями. Разумеется, не считая наемницу и полевого командира.
И тут ситуация резко изменилась. Одна за другой на улицу из ближайшего переулка выехали три “патрола”. Суворин напрягся, внезапно поняв, что за ними следили! Скорее всего прослушивали телефон президента, и тут же послали сопровождение.
Да, Службе терять было нечего. Единственное, что им оставалось теперь — это уничтожить всех свидетелей, а потом уже придумывать подходящее оправдание.
Кто выжил, тот и прав…
— А це що таке? — сам у себя спросил начальник охраны, отступая под прикрытие бронированного бока машины.
— Эсбисты спохватились, — процедил сквозь зубы Панкрат. — Ох и тяжело нам с ними придется.
Хлопнули дверцы, и, как горох из стручков, из джипов посыпались вооруженные до зубов люди в камуфляже без каких-либо знаков различия.
Не теряя времени, Панкрат сделал знак своим спутникам: подходите быстрее. Но к их автомобилю уже шли четверо, вернее, они двигались наперерез Шумилову и Чепрагину, перед которыми шагали Илза и Рашид.
Олесь вынул из специального крепления на ремне пистолет-пулемет “вихрь” и нарочито медленно положил его стволом на согнутое предплечье левой руки — так, чтобы подходившим хорошо было видно.
— Не надо спешить с выводами! — закричал, морщась, словно от зубной боли, один из эсбистов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56