Тебя устраивает такое предложение?
– Вполне, – ответил Караваев. – Детали, как всегда, на мое усмотрение?
– Разумеется, – сказал Школьников таким тоном, словно речь шла о том, чтобы накопать червей для предстоящей рыбалки. – Да, и еще одно… Ты новости смотрел? Репортаж о похищении журналиста видел? Понял, о ком речь?
– Думаю, да, – сказал Караваев. – Не повезло парню. Похитители редко оставляют своих пленников в живых. Особенно когда речь идет о политике и больших деньгах.
– Вот именно. Думаю, он больше не жилец, как это ни прискорбно.
– Мне тоже так кажется, – с притворным вздохом согласился Караваев. – Жаль парня, но после его разоблачительной статьи этого следовало ожидать.
– Увы. Дразнить сильных мира сего – опасное занятие. Печально это все, Максик. Грустно… В общем, действуй. И не тяни, пожалуйста, дело срочное.
– Естественно, – сказал Караваев. Он с удовольствием докурил сигарету, стоя у окна и глядя на дождь, который уже пошел на убыль. Вон и прохожие появились – натянутые на головы плащи, раскрытые мокрые зонтики, забрызганные грязью ноги…
"Все по плану, – размышлял Караваев. – Все идет как надо. Так, как должно быть. Нужно еще немного поработать, а потом станет по-настоящему хорошо – там, у теплого моря, на мраморной террасе, где почти не бывает дождей и круглый год светит солнце. С повесткой я здорово придумал. Бумажка получилась лучше настоящей, ей-богу. Теперь Вадик минуты лишней в Москве не задержится. Небось уже гонит из города во весь дух, недоумок. Пускай себе гонит, все равно далеко не уйдет.
И старик тоже молодец. Акцию с журналистом он спланировал профессионально, остается лишь довести дело до конца. И мы его доведем, вот только внесем некоторые коррективы в разработанный Владиком план. Коррективы мелкие, но это как при стрельбе на большую дистанцию: отклонение ствола на долю миллиметра дает погрешность в десятки сантиметров, а то и метров. Или как у Рея Брэдбери: раздавил путешественник во времени какую-то доисторическую козявку, вернулся домой, а там – фашистская диктатура…"
Он сунул окурок в пепельницу, посмотрел на часы и подошел к высоченному, сиявшему первозданной белизной холодильнику “Стинол” – единственной красивой и дорогой вещи во всем доме, если не считать японского телевизора, который украшал собой гостиную. Там, в холодильнике, в самой глубине, за батареей пивных жестянок и банок с рыбными консервами, лежала пластиковая коробочка, которую Караваев именовал своей аптечкой. В аптечке хранился набор препаратов в ампулах и таблетках, которым при желании можно было отправить на тот свет или усыпить на долгое время человек сорок. Подполковник поковырялся в аптечке согнутым пальцем, что-то бормоча себе под нос, выбрал ампулу с бесцветной жидкостью, положил ее в нагрудный карман рубашки и спрятал аптечку на место. Закрыв холодильник, он убрал в тайник лежавший на столе пистолет, снова бросил озабоченный взгляд на часы и стал искать ключи от машины. Сегодня была суббота, и через несколько часов Школьников, по обыкновению, должен отправиться на дачу. Максиму Караваеву было просто необходимо побывать там до появления хозяина, чтобы задуманный им план удался.
* * *
С утра погода испортилась, и, как назло, снова разболелось плечо. Юрий лежал в постели до последнего, но в конце концов все-таки встал, выпил кофе, умылся и, посмотрев в окно, твердо решил, что проведет этот день, валяясь на диване перед телевизором. Идти никуда не хотелось, плечо ныло, в голову все время лезли неприятные мысли о Светлове. Мирон вел какую-то странную игру, и Юрий с тоской подумал, что его работа в редакции, судя по всему, близится к концу. Даже если он не станет больше высказывать свое мнение по поводу затеянных Мироном махинаций, тот вряд ли забудет имевшую место размолвку. Отношения будут ухудшаться, пока окончательно не испортятся. А если водитель редакционной машины не уживается с главным редактором, не надо долго гадать, кому из двоих придется искать себе новое рабочее место.
"Ну и черт с ним, – решил он. – Подумаешь, потеря! Видно, мне на роду написано мотаться с места на место, нигде подолгу не задерживаясь. Кончатся листки в трудовой книжке, тогда и подумаем о том, чтобы сменить образ жизни. Непрерывный трудовой стаж – не такая важная штука, чтобы из-за нее всю жизнь жрать дерьмо и улыбаться. Кто-то считает иначе, а я к такой “диете” не приучен…
Напиться, что ли? Так ведь неловко как-то – прямо с утра, не успев глаза как следует продрать. И потом, пьянствовать только потому, что тебя не устраивает поведение твоего начальника, – очень скользкий путь. Оглянуться не успеешь, как загремишь на принудительное лечение. Да я ведь принял твердое решение никуда сегодня не выходить."
«Нет худа без добра, – решил он. – Что там по телевизору?»
По телевизору показывали очередной бразильский сериал. Юрий быстро переключил программу и стал смотреть какой-то вестерн. После вестерна он соорудил себе гигантский бутерброд с ветчиной, нашел боевик с Арнольдом Шварценеггером и стал бездельничать дальше. Это оказалось увлекательным занятием, и Юрий не заметил, как прикончил купленный два дня назад килограмм ветчины и три четверти буханки бородинского хлеба.
Потом начались новости, и Юрий снова переключил канал, чтобы не слушать отчета о ходе поисков похищенного какими-то негодяями журналиста Светлова. У него мелькнула мысль выключить телефон, но он не отважился на такой решительный поступок: что-то подсказывало ему, что ситуация может измениться, и он не хотел упустить момент.
Но телефон молчал, как кусок полированного камня. Юрий подумал, что неделя, данная им Мирону, пожалуй, слишком большой срок. А впрочем, решил он, мне-то какое дело? Ну посидит Дима недельку на свежем воздухе, поправится, отдохнет. Да и Лидочка Маланьина неделю как-нибудь выдержит. Зато сколько будет радости, когда ее ненаглядный вернется! И потом, Мирон наверняка что-нибудь придумает, чтобы она не убивалась. Может быть, даже шепнет ей на ушко пару слов. В конце концов, не такая уж это тайна. Что он там плел насчет угрозы жизни Светлова и существованию газеты, пусть остается на его совести. Как-то с трудом в это верится, если честно. Какая там, к черту, угроза? Кому они нужны, эти борзописцы? Тоже мне, потрясатели умов, непримиримые борцы за свободу слова и соблюдение прав человека…
Юрий выбросил из головы редакционные дела и сосредоточился на телевизоре. Результат не замедлил сказаться: через час Юрий почувствовал, что у него слипаются глаза. Боль в плече к этому времени утихла, на диване было мягко и уютно. Юрий перестал сопротивляться и задремал под убаюкивающее бормотание включенного телевизора, успев подумать, что денек получился еще тот – пустой и совершенно никчемный.
Видимо, под влиянием недавнего разговора со Светловым ему приснилась какая-то чепуха: будто бы он снова курсант и должен совершить ночной прыжок с парашютом на лес, а вместо парашюта у него на плечах легкомысленный туристский рюкзачок ярко-оранжевого цвета, набитый почему-то тугими пачками газет. Но это бы еще полбеды; опустив глаза, Юрий замечает, что на груди у него вместо привычного “Калашникова” болтается на узеньком ремешке пластмассовый игрушечный автомат с лампочкой в стволе и надписью “Огонек” на голубом корпусе. “Обалдели вы все, что ли? – с обидой говорит он инструктору. – Я вам не клоун, чтобы в таком виде прыгать.” Инструктор поворачивает голову, и Юрий видит лицо Мирона. “Ничего, старик, – говорит Мирон, – положись на меня. Так надо, понял? Главное, когда приземлишься, не забудь раздать газеты. Это экстренный выпуск. И хватит болтать. Приготовиться!"
Над люком вспыхивает и начинает ритмично мигать световое табло, сигнализирующее о том, что самолет вошел в район выброса десанта. Одновременно с табло включается звуковая сигнализация. Юрий пытается спорить с Мироном, доказывая, что прыгать с такой экипировкой несерьезно, но проклятый звонок дребезжит так громко, что он не слышит собственного голоса, а Мирон хватает его за плечо и тащит к открытому люку, норовя выбросить строптивого курсанта из самолета пинком под зад-Юрий проснулся, но звонок не замолчал. Пронзительные трели казались продолжением дурацкого сна, и прошло несколько секунд, прежде чем до Юрия дошло, что он уже не спит. Он скатился с дивана и бросился в прихожую, но на полпути затормозил и снял телефонную трубку.
В голове у него еще изрядно шумело, и спросонья он не сразу разобрал, кто звонит. Голос был знакомый, но вот чей?
– Пардон, – пробормотал Юрий в трубку. – Это кто, собственно?
– Светлов, – ответила трубка.
– А, – сказал Юрий, – похищенный… Привет.
– Кто, кто? – удивился Светлов. – Какой еще похищенный?
– А ты не в курсе, что ли? Тебя же враги гласности похитили. Тебе Мирон разве ничего про это не говорил?
– На что-то в этом роде он намекал, но я решил, что он просто демонстрирует образность мышления… Черт, ты серьезно?
– Да уж куда серьезнее. Ищут пожарные, ищет милиция, ищут прохожие в нашей столице… Тут такой содом творится, что у меня голова кругом идет. Удивляюсь, как это Мирон разрешил тебе взять с собой телефон.
– Можно подумать, его кто-то спрашивал. Слушай, это чушь какая-то. А за каким чертом я тогда тащил с собой машинку? Он же велел мне над статьей работать, а какая может быть статья, если меня похитили?
– Ну как это “какая”? – возразил Юрий. – “Репортаж с петлей на шее”, что-нибудь в этом роде.
– Вот козел, – сказал Светлов, имея в виду Мирона. – Ну и что я теперь должен делать? Слушай, мама же, наверное, с ума сходит!
– Насчет мамы не знаю, а вот Лидочка действительно.., гм…
– Черт, надо им позвонить! Хотя… Мирон с меня за это голову снимет. Если я позвоню Лидочке, он сразу догадается. Она же притворяться не умеет, у нее на лице все написано. А мама, чего доброго, помчится в редакцию отношения выяснять… Вот гад!
– Да, – сказал Юрий, – положеньице. Ты, собственно, зачем звонишь? Уже соскучился?
– Соскучился – не то слово. Тихо тут как в могиле, только сосны шумят да вода плещет. Как там у вас с погодой?
– Дождик, – сказал Юрий. – Даже, кажется, гроза, но где-то в стороне.
– И у меня дождик, – со вздохом сообщил Светлов. – Скука смертная! Слушай, ты когда здесь будешь?
– Не знаю, – честно ответил Юрий. – От Мирона на этот счет никаких распоряжений не поступало. А что, у тебя уже жратва кончилась?
– С провиантом полный порядок, – с деланной бодростью отрапортовал Светлов. – Тут, понимаешь, такая странная штука… Хотел я вечером камин затопить – сыро тут, промозгло… Камин – зверюга, быка можно зажарить, дров завались, а колоть их нечем. Все облазил, а топора не нашел. Ножей, кстати, тоже нет – ни одного. Ну, нож-то у меня с собой. Плохонький, перочинный, но все-таки… Однако дрова им колоть как-то.., несподручно, в общем. Странный какой-то дом. Посуда вся на местах, в шкафу, как положено, крупа, консервы, макароны, вилки-ложки тоже тут.., даже водка есть, целый ящик. А топора нету. Дичь какая-то.
– Действительно, дичь, – задумчиво сказал Юрий. Он еще не понимал, в чем дело, но остатки сна как рукой сняло, и знакомая тревога снова начала подниматься со дна души, как потревоженный неосторожным движением мутный осадок. – Значит, говоришь, топор тебе нужен…
– Да ладно, – сказал Светлов. – Не поедешь же ты на ночь глядя в эту чертову глухомань из-за какого-то топора. Это я так, на всякий случай. Вдруг, думаю, визит намечается, так пускай бы заодно и топор…
– Ясно, – сказал Юрий. – Подумаем, чем тебе помочь. У меня, по-моему, где-то был туристский топорик. Много дров им не наколешь, так ведь тебе там не зимовать.
– Надеюсь, – сказал Светлов. – Слушай, а что Мирон говорит? Долго мне числиться в похищенных?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
– Вполне, – ответил Караваев. – Детали, как всегда, на мое усмотрение?
– Разумеется, – сказал Школьников таким тоном, словно речь шла о том, чтобы накопать червей для предстоящей рыбалки. – Да, и еще одно… Ты новости смотрел? Репортаж о похищении журналиста видел? Понял, о ком речь?
– Думаю, да, – сказал Караваев. – Не повезло парню. Похитители редко оставляют своих пленников в живых. Особенно когда речь идет о политике и больших деньгах.
– Вот именно. Думаю, он больше не жилец, как это ни прискорбно.
– Мне тоже так кажется, – с притворным вздохом согласился Караваев. – Жаль парня, но после его разоблачительной статьи этого следовало ожидать.
– Увы. Дразнить сильных мира сего – опасное занятие. Печально это все, Максик. Грустно… В общем, действуй. И не тяни, пожалуйста, дело срочное.
– Естественно, – сказал Караваев. Он с удовольствием докурил сигарету, стоя у окна и глядя на дождь, который уже пошел на убыль. Вон и прохожие появились – натянутые на головы плащи, раскрытые мокрые зонтики, забрызганные грязью ноги…
"Все по плану, – размышлял Караваев. – Все идет как надо. Так, как должно быть. Нужно еще немного поработать, а потом станет по-настоящему хорошо – там, у теплого моря, на мраморной террасе, где почти не бывает дождей и круглый год светит солнце. С повесткой я здорово придумал. Бумажка получилась лучше настоящей, ей-богу. Теперь Вадик минуты лишней в Москве не задержится. Небось уже гонит из города во весь дух, недоумок. Пускай себе гонит, все равно далеко не уйдет.
И старик тоже молодец. Акцию с журналистом он спланировал профессионально, остается лишь довести дело до конца. И мы его доведем, вот только внесем некоторые коррективы в разработанный Владиком план. Коррективы мелкие, но это как при стрельбе на большую дистанцию: отклонение ствола на долю миллиметра дает погрешность в десятки сантиметров, а то и метров. Или как у Рея Брэдбери: раздавил путешественник во времени какую-то доисторическую козявку, вернулся домой, а там – фашистская диктатура…"
Он сунул окурок в пепельницу, посмотрел на часы и подошел к высоченному, сиявшему первозданной белизной холодильнику “Стинол” – единственной красивой и дорогой вещи во всем доме, если не считать японского телевизора, который украшал собой гостиную. Там, в холодильнике, в самой глубине, за батареей пивных жестянок и банок с рыбными консервами, лежала пластиковая коробочка, которую Караваев именовал своей аптечкой. В аптечке хранился набор препаратов в ампулах и таблетках, которым при желании можно было отправить на тот свет или усыпить на долгое время человек сорок. Подполковник поковырялся в аптечке согнутым пальцем, что-то бормоча себе под нос, выбрал ампулу с бесцветной жидкостью, положил ее в нагрудный карман рубашки и спрятал аптечку на место. Закрыв холодильник, он убрал в тайник лежавший на столе пистолет, снова бросил озабоченный взгляд на часы и стал искать ключи от машины. Сегодня была суббота, и через несколько часов Школьников, по обыкновению, должен отправиться на дачу. Максиму Караваеву было просто необходимо побывать там до появления хозяина, чтобы задуманный им план удался.
* * *
С утра погода испортилась, и, как назло, снова разболелось плечо. Юрий лежал в постели до последнего, но в конце концов все-таки встал, выпил кофе, умылся и, посмотрев в окно, твердо решил, что проведет этот день, валяясь на диване перед телевизором. Идти никуда не хотелось, плечо ныло, в голову все время лезли неприятные мысли о Светлове. Мирон вел какую-то странную игру, и Юрий с тоской подумал, что его работа в редакции, судя по всему, близится к концу. Даже если он не станет больше высказывать свое мнение по поводу затеянных Мироном махинаций, тот вряд ли забудет имевшую место размолвку. Отношения будут ухудшаться, пока окончательно не испортятся. А если водитель редакционной машины не уживается с главным редактором, не надо долго гадать, кому из двоих придется искать себе новое рабочее место.
"Ну и черт с ним, – решил он. – Подумаешь, потеря! Видно, мне на роду написано мотаться с места на место, нигде подолгу не задерживаясь. Кончатся листки в трудовой книжке, тогда и подумаем о том, чтобы сменить образ жизни. Непрерывный трудовой стаж – не такая важная штука, чтобы из-за нее всю жизнь жрать дерьмо и улыбаться. Кто-то считает иначе, а я к такой “диете” не приучен…
Напиться, что ли? Так ведь неловко как-то – прямо с утра, не успев глаза как следует продрать. И потом, пьянствовать только потому, что тебя не устраивает поведение твоего начальника, – очень скользкий путь. Оглянуться не успеешь, как загремишь на принудительное лечение. Да я ведь принял твердое решение никуда сегодня не выходить."
«Нет худа без добра, – решил он. – Что там по телевизору?»
По телевизору показывали очередной бразильский сериал. Юрий быстро переключил программу и стал смотреть какой-то вестерн. После вестерна он соорудил себе гигантский бутерброд с ветчиной, нашел боевик с Арнольдом Шварценеггером и стал бездельничать дальше. Это оказалось увлекательным занятием, и Юрий не заметил, как прикончил купленный два дня назад килограмм ветчины и три четверти буханки бородинского хлеба.
Потом начались новости, и Юрий снова переключил канал, чтобы не слушать отчета о ходе поисков похищенного какими-то негодяями журналиста Светлова. У него мелькнула мысль выключить телефон, но он не отважился на такой решительный поступок: что-то подсказывало ему, что ситуация может измениться, и он не хотел упустить момент.
Но телефон молчал, как кусок полированного камня. Юрий подумал, что неделя, данная им Мирону, пожалуй, слишком большой срок. А впрочем, решил он, мне-то какое дело? Ну посидит Дима недельку на свежем воздухе, поправится, отдохнет. Да и Лидочка Маланьина неделю как-нибудь выдержит. Зато сколько будет радости, когда ее ненаглядный вернется! И потом, Мирон наверняка что-нибудь придумает, чтобы она не убивалась. Может быть, даже шепнет ей на ушко пару слов. В конце концов, не такая уж это тайна. Что он там плел насчет угрозы жизни Светлова и существованию газеты, пусть остается на его совести. Как-то с трудом в это верится, если честно. Какая там, к черту, угроза? Кому они нужны, эти борзописцы? Тоже мне, потрясатели умов, непримиримые борцы за свободу слова и соблюдение прав человека…
Юрий выбросил из головы редакционные дела и сосредоточился на телевизоре. Результат не замедлил сказаться: через час Юрий почувствовал, что у него слипаются глаза. Боль в плече к этому времени утихла, на диване было мягко и уютно. Юрий перестал сопротивляться и задремал под убаюкивающее бормотание включенного телевизора, успев подумать, что денек получился еще тот – пустой и совершенно никчемный.
Видимо, под влиянием недавнего разговора со Светловым ему приснилась какая-то чепуха: будто бы он снова курсант и должен совершить ночной прыжок с парашютом на лес, а вместо парашюта у него на плечах легкомысленный туристский рюкзачок ярко-оранжевого цвета, набитый почему-то тугими пачками газет. Но это бы еще полбеды; опустив глаза, Юрий замечает, что на груди у него вместо привычного “Калашникова” болтается на узеньком ремешке пластмассовый игрушечный автомат с лампочкой в стволе и надписью “Огонек” на голубом корпусе. “Обалдели вы все, что ли? – с обидой говорит он инструктору. – Я вам не клоун, чтобы в таком виде прыгать.” Инструктор поворачивает голову, и Юрий видит лицо Мирона. “Ничего, старик, – говорит Мирон, – положись на меня. Так надо, понял? Главное, когда приземлишься, не забудь раздать газеты. Это экстренный выпуск. И хватит болтать. Приготовиться!"
Над люком вспыхивает и начинает ритмично мигать световое табло, сигнализирующее о том, что самолет вошел в район выброса десанта. Одновременно с табло включается звуковая сигнализация. Юрий пытается спорить с Мироном, доказывая, что прыгать с такой экипировкой несерьезно, но проклятый звонок дребезжит так громко, что он не слышит собственного голоса, а Мирон хватает его за плечо и тащит к открытому люку, норовя выбросить строптивого курсанта из самолета пинком под зад-Юрий проснулся, но звонок не замолчал. Пронзительные трели казались продолжением дурацкого сна, и прошло несколько секунд, прежде чем до Юрия дошло, что он уже не спит. Он скатился с дивана и бросился в прихожую, но на полпути затормозил и снял телефонную трубку.
В голове у него еще изрядно шумело, и спросонья он не сразу разобрал, кто звонит. Голос был знакомый, но вот чей?
– Пардон, – пробормотал Юрий в трубку. – Это кто, собственно?
– Светлов, – ответила трубка.
– А, – сказал Юрий, – похищенный… Привет.
– Кто, кто? – удивился Светлов. – Какой еще похищенный?
– А ты не в курсе, что ли? Тебя же враги гласности похитили. Тебе Мирон разве ничего про это не говорил?
– На что-то в этом роде он намекал, но я решил, что он просто демонстрирует образность мышления… Черт, ты серьезно?
– Да уж куда серьезнее. Ищут пожарные, ищет милиция, ищут прохожие в нашей столице… Тут такой содом творится, что у меня голова кругом идет. Удивляюсь, как это Мирон разрешил тебе взять с собой телефон.
– Можно подумать, его кто-то спрашивал. Слушай, это чушь какая-то. А за каким чертом я тогда тащил с собой машинку? Он же велел мне над статьей работать, а какая может быть статья, если меня похитили?
– Ну как это “какая”? – возразил Юрий. – “Репортаж с петлей на шее”, что-нибудь в этом роде.
– Вот козел, – сказал Светлов, имея в виду Мирона. – Ну и что я теперь должен делать? Слушай, мама же, наверное, с ума сходит!
– Насчет мамы не знаю, а вот Лидочка действительно.., гм…
– Черт, надо им позвонить! Хотя… Мирон с меня за это голову снимет. Если я позвоню Лидочке, он сразу догадается. Она же притворяться не умеет, у нее на лице все написано. А мама, чего доброго, помчится в редакцию отношения выяснять… Вот гад!
– Да, – сказал Юрий, – положеньице. Ты, собственно, зачем звонишь? Уже соскучился?
– Соскучился – не то слово. Тихо тут как в могиле, только сосны шумят да вода плещет. Как там у вас с погодой?
– Дождик, – сказал Юрий. – Даже, кажется, гроза, но где-то в стороне.
– И у меня дождик, – со вздохом сообщил Светлов. – Скука смертная! Слушай, ты когда здесь будешь?
– Не знаю, – честно ответил Юрий. – От Мирона на этот счет никаких распоряжений не поступало. А что, у тебя уже жратва кончилась?
– С провиантом полный порядок, – с деланной бодростью отрапортовал Светлов. – Тут, понимаешь, такая странная штука… Хотел я вечером камин затопить – сыро тут, промозгло… Камин – зверюга, быка можно зажарить, дров завались, а колоть их нечем. Все облазил, а топора не нашел. Ножей, кстати, тоже нет – ни одного. Ну, нож-то у меня с собой. Плохонький, перочинный, но все-таки… Однако дрова им колоть как-то.., несподручно, в общем. Странный какой-то дом. Посуда вся на местах, в шкафу, как положено, крупа, консервы, макароны, вилки-ложки тоже тут.., даже водка есть, целый ящик. А топора нету. Дичь какая-то.
– Действительно, дичь, – задумчиво сказал Юрий. Он еще не понимал, в чем дело, но остатки сна как рукой сняло, и знакомая тревога снова начала подниматься со дна души, как потревоженный неосторожным движением мутный осадок. – Значит, говоришь, топор тебе нужен…
– Да ладно, – сказал Светлов. – Не поедешь же ты на ночь глядя в эту чертову глухомань из-за какого-то топора. Это я так, на всякий случай. Вдруг, думаю, визит намечается, так пускай бы заодно и топор…
– Ясно, – сказал Юрий. – Подумаем, чем тебе помочь. У меня, по-моему, где-то был туристский топорик. Много дров им не наколешь, так ведь тебе там не зимовать.
– Надеюсь, – сказал Светлов. – Слушай, а что Мирон говорит? Долго мне числиться в похищенных?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50