– Он взял с меня слово, что я буду молчать ровно неделю, – сказал Юрий. – Но мне почему-то показалось, что он сам толком не знает, как будет выпутываться из своего вранья.
– Козел, – повторил Светлов. – Ну ладно, будь здоров.
– Не вешай нос, робинзон, – сказал Юрий. – Звони, если что.
– Договорились, – сказал Светлов и отключился.
«Бред какой-то, – подумал Юрий, кладя трубку. – Если хозяин так боится воров, что увозит с собой топор, то зачем он, в таком случае, оставляет в доме продукты и даже водку? Или все это завезли специально к приезду Светлова, а про топор и ножи просто забыли в спешке? Интересно, о чем они думали, когда ставили в кладовую ящик водки? На кого рассчитывали? Да ну их к черту, надоело…»
Он пошел на кухню и, дойдя до холодильника, вспомнил, что ни ветчины, ни хлеба в доме не осталось. Без ветчины он бы как-нибудь обошелся, но вот без хлеба… Есть без хлеба Юрий не привык, из чего следовал вывод, что надо идти в магазин.
Юрий поскреб ногтями живот под майкой, зевнул и нерешительно потоптался на месте. Идти или не идти? С одной стороны, как будто лень, а с другой – надо. Не сидеть же до завтра без хлеба только потому, что с утра решил проторчать весь день дома! Правда, до завтра осталось всего ничего, но есть-то хочется уже сегодня!
Телевизор в комнате продолжал бормотать – кажется, опять передавали новости. Юрий выглянул из кухни и увидел на экране знакомый подъезд здания, в котором размещалась редакция “Московского полдня”. Услышать, о чем шла речь, он не успел: картинка сменилась, и сексапильная брюнетка, приняв соблазнительную позу, принялась нежно водить указкой по метеорологической карте, предсказывая переменную облачность и кратковременные осадки.
Юрий подошел к телевизору и вывернул ручку регулятора громкости влево до щелчка. Изображение мигнуло и погасло, оставив после себя яркую звездочку в центре экрана, свидетельствовавшую о том, что кинескоп готовится отдать богу душу.
Он присел у стола в кухне, придвинул к себе фарфоровую пепельницу в виде синей рыбины с широко разинутым ртом и золотыми плавниками и закурил. Увы, голод от этого не прошел, а, наоборот, усилился. Смутная тревога не проходила.
«А может, это у меня с голодухи, – подумал он рассеянно. – Бывает же так: мечешься, места себе не находишь, а пожевал чего-нибудь – глядишь, и успокоился…»
«Странно, – подумал он, – зачем, в самом деле, Мирону понадобилось заказывать статью, которую он заведомо не собирался публиковать? Или собирался? Да нет, если бы собирался, то не стал бы затевать эту мистификацию с похищением. А Светлов продолжает писать, и гонорарчик ему платить придется. Мирон не может этого не понимать. Тогда какого черта он крутит?..»
Он представил себе Светлова, который сидит и от нечего делать барабанит на пишущей машинке, а вокруг на десять километров ни одной живой души. Даже топор не у кого попросить…
Юрий медленно встал, не донеся до губ сигарету. Так же медленно он затолкал окурок в рот фарфоровой рыбины и вышел из кухни, ступая так осторожно, словно боялся расплескать что-то невидимое. В комнате ему удалось взять себя в руки, и он перестал красться, как идущий по тропе войны индеец. В ванной он пустил из крана холодную воду, поплескал себе в лицо, чтобы окончательно проснуться, и некоторое время стоял, уставившись на свое отражение в старом потемневшем зеркале, которое висело над умывальником.
То, что пришло ему в голову, было также чудовищно, как и обыденно. Помнится, не то в конце зимы, не то в начале весны по телевидению много говорили об одном провинциальном тележурналисте, которого якобы похитили герои одного из его острых репортажей. Журналист вскорости обнаружился в номере местной гостиницы, где он жил под чужой фамилией, и долго разводил руками, удивляясь, кому это пришла в голову мысль о том, что его похитили. Давая интервью по этому поводу, министр внутренних дел фактически прямым текстом заявил, что этого дурака спасло только чудо. Следующим шагом в задуманной неизвестно кем провокации должна была стать смерть “похищенного” журналиста – естественно, от рук противников свободы слова…
Юрий заметил, что в раковину все еще хлещет ледяная вода, и закрутил кран. “Глупости, – подумал он. – Во-первых, это уже было. Было, прогремело на всю страну и потухло. Но именно потому прогремело и именно потому потухло, что не удалось. А задумано было с размахом! Сначала статья, потом похищение, а потом в придорожной канаве находят труп с пулей в голове и со связанными за спиной руками, и всей общественности становится ясно, кто и зачем это сделал. Сомнения, которые придут в голову самым умным и подозрительным представителям этой самой общественности, не смогут перевесить груза тщательно подготовленных улик. Сомнительно, конечно, чтобы в результате такой провокации кого-то из сидящих в правительстве Москвы чиновников отдали под суд, но скандал все равно получится грандиозный. И между прочим, очень полезный для рейтинга “Московского полдня” и личного благосостояния Мирона. Хотя это так, мелкий побочный эффект… Не хотелось бы думать, что все это затеял Мирон с целью поднятия рейтинга."
«Стоп, – сказал себе Филатов. – Стоп-стоп-стоп! Не гони, приятель, не беги впереди паровоза. Теоретик из тебя сам знаешь какой. Особенно когда время поджимает. Нафантазировать разных ужасов может любой дурак, а вот как, интересно, ты будешь выглядеть, когда вынесешь свои фантазии на суд общественности? Дураком ты будешь выглядеть скорее всего. Истеричным дураком, насмотревшимся телевизора и принявшим все, о чем там лопочут, за чистую монету. Общественность будет по полу кататься, задыхаясь от смеха…»
"Хорошо, – сказал он себе. – Бог с ней, с общественностью, забудем о ней. Можно также на время забыть о моих теориях. В конце концов, наилучшим доказательством моей правоты послужил бы труп Светлова, а мне что-то совсем не хочется, чтобы моя правота была доказана подобным образом. Я ведь действительно не теоретик, а грубый практик. Ну-с, а что я могу сделать в данной ситуации именно как практик?
Например, поехать к Мирону, поломать немного мебели, набить ему морду и попытаться убедить его в том, что он поступает непорядочно. Так ведь он и сам об этом прекрасно знает, и вряд ли мои аргументы перевесят ту сумму, которую Мирону заплатили за всю эту историю.., если, конечно, я прав и какая-то история была. И потом, Мирон – бывший боксер-тяжеловес, а у меня – чертово порезанное плечо. Так что еще неизвестно, кто кому набьет морду. Нет, это не выход. Ну а если по-другому? Мирону нужно что? Мирону нужно, чтобы никто не знал, где Светлов, а тот, кто знает – в данном случае это я, – помалкивал в тряпочку. А Светлову на озере скучно, и дрова колоть нечем. Рубить, колоть и резать… А вилки и ложки – слабоватое оружие против тех, кто придет в домик на озере, чтобы довести дело до конца. Вот так-то. А теперь предположим, что Светлов оттуда тихо исчезает и поселяется.., где? Да хотя бы прямо вот тут, в этой самой квартире, на диванчике. Что от этого меняется? Да ничего! Никто по-прежнему не знает, куда он подевался, я по-прежнему изображаю из себя глухонемого, и не надо никуда бежать, ломать мебель, бить морды и выставлять себя на посмешище. А если кому-то и вправду интересно выпустить из Димочки кишки, то узнать, где он прячется, можно будет только через меня. И уж тогда-то я точно что-нибудь сломаю!"
«Ну и как тебе это? – мысленно обратился он к своему отражению в зеркале. – Довольно изящно. Только надо пошевеливать задницей, пока кто-нибудь меня не обскакал.»
Выйдя из ванной, он ненадолго остановился возле телефонного аппарата, думая, не позвонить ли для начала Мирону, но потом махнул рукой. “В самом деле, – подумал он, – что я ему скажу? И главное, что он мне ответит? Он в любом случае скажет, что я свихнулся. Если он ничего не знает (что маловероятно), то он решит, что у меня не все дома. А если он действительно в этом замешан, то обозвать меня идиотом и поднять на смех ему сам Бог велел. Так что нечего ему звонить, нечего."
Один из двух существовавших в природе ключей от редакционной “каравеллы” висел у Юрия на том же кольце, что и ключи от квартиры. Машина, если на ней никто не колесил по Москве, должна была стоять на стоянке в трех кварталах от редакции. “Бедный драндулет, – подумал Юрий, натягивая кроссовки. – Ночью на той дороге ему достанется даже сильнее, чем днем. Ничего. Машина – не человек, ее починить легко. А счет – Мирону, пусть платит. Похоже, скоро ему за многое придется платить."
Глава 14
Сказать, что, готовясь покинуть Москву, Вадим Севрук был совершенно спокоен, значило бы покривить душой. В подобной ситуации спокойным мог оставаться разве что покойник или клинический дебил, – дебил в самом прямом, медицинском смысле слова. Вадим Севрук дебилом не был. Не был он и покойником, по крайней мере пока, и собирался сделать все, чтобы такое положение вещей сохранилось как можно дольше.
Разумеется, он был испуган, крайне раздосадован и, прямо скажем, чертовски зол на своего дядюшку, который оказался намного хитрее, чем можно было предположить. Старый боров провел его как мальчишку, отдав с пустыми карманами на растерзание прокуратуре, прессе и вообще всем, кому не лень поупражняться в затаптывании человека в грязь. Но при всех своих недостатках Вадим Александрович Севрук был неглуп и отлично знал, что, пока человек жив, его судьба остается в его собственных руках. Все на свете поправимо, кроме смерти. Бизнес – это азартная игра без правил, в которой нужно уметь проигрывать, но всегда остается шанс отыграться.
Помимо всего прочего, ситуация, в которой оказался Вадим Севрук, была для него не нова. Однажды ему уже пришлось бежать через всю страну, спасая даже не деньги, а собственную шкуру. Тогда все обошлось более или менее благополучно, и теперь, когда речь шла о сумме, многократно превышавшей все, о чем он когда-либо мечтал, Вадим Севрук собирался превзойти самого себя в стремлении выжить и вернуть деньги.
Поэтому, закончив телефонный разговор с Караваевым, он не стал бушевать, ломать мебель и кричать на секретаршу. Спускать пар подобным образом можно было, когда речь шла о мелких неприятностях, но теперь на кону стояла его собственная жизнь, и Вадим Севрук не собирался терять время.
Очень спокойно он открыл сейф и выгреб оттуда всю наличность – что-то около ста тысяч долларов и примерно половину этой суммы рублями. Небрежно свалив деньги в плоский пластмассовый кейс, он защелкнул кодовые замки, закурил и ленивой походочкой человека, которому совершенно некуда спешить, покинул кабинет, чтобы больше никогда туда не вернуться.
Дрессированная сучка в приемной лишь молча кивнула в ответ на его небрежное: “Я на объект, вернусь после обеда”. Шагая по длинному коридору с лепным потолком в сторону лифта, Севрук так вошел в роль, что чуть было не начал насвистывать, но вовремя спохватился.
Джип стоял на стоянке перед зданием – огромный, черный, пупырчатый от осевших на полированном металле мелких капель дождя. Из-за них лобовое стекло казалось матовым, как плафон люстры или окошко в сортире. Где-то далеко громыхнул гром. Севрук подумал, что мокрый асфальт ему сейчас абсолютно ни к чему, но, с другой стороны, дождь в дорогу – хорошая примета.
Он сел в машину, завел двигатель и включил “дворники”. Под их мерный шорох и постукивание Вадим вывел машину со стоянки и притормозил, решая, куда податься.
Здоровенный, вызывающе черный японский джип умнее всего было бы бросить и уехать из города на первом же подвернувшемся под руку поезде. В течение нескольких секунд Севрук обдумывал эту идею и решил, что расстаться с машиной никогда не поздно. До времени, указанного в полученной с утренней почтой повестке, у него оставалось еще почти двое суток, в течение которых у милиции не возникнет к нему никаких вопросов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50