— Он с удовлетворением посмотрел на меня. — Даже новичок в нашем полицейском деле не способен на подобную глупость.
— Вы правы, — с чистым сердцем согласился я. — Даже окружной шериф не может быть таким тупицей.
С этими словами я поспешил покинуть кабинет. Аннабел Джексон рисовала на своем простеньком личике портрет другой, значительно более красивой женщины. Я присел на край стола.
— У вас сегодня свидание, мисс Джексон? — полюбопытствовал я.
— Со своей постелью! — отрезала она.
— О! — Я громко фыркнул.
— Я должна была хорошенько подумать, прежде чем полагаться на эту засоренную кухонную раковину, которая у вас вместо головы, — заявила она. — Так вот, я сегодня намерена пораньше лечь и как следует отоспаться. Завтра вечером мне понадобится все мое чувство юмора, и на это уйдет немало сил.
— Дело серьезное! — глухо откликнулся я.
— Вы говорили мне, будто изменились, — с милой улыбкой напомнила она мне. — Смотрите не изменитесь снова в обратную сторону!
Внешне все было как вчера — приятный многоэтажный дом в приятном районе. Я нажал кнопку звонка квартиры 4Б, предвкушая, как прекрасная русалка откроет дверь. Но вместо красавицы на порог выползло какое-то чудовище, нечто пресмыкающееся. Этот субъект выглядел так, будто всю жизнь только и делал, что удерживал свою студенистую массу в более или менее устойчивом положении. Росточка он был крохотного, но это с лихвой компенсировалось огромной головой, которая на его шее выглядела словно надувной шарик на палочке.
На голове в самых разных направлениях дыбилась копна светлых волос, а глаза были до невероятных размеров увеличены толстыми линзами очков в тяжелой светлой оправе.
— Вам что-нибудь нужно? — мягко пророкотало пресмыкающееся неожиданно глубоким басом.
— Беллу Бертран, — ответил я и прошел в мастерскую.
Она сидела на полу в позе йога. На мольберте все еще красовалось изображение вчерашней орхидеи. Белое свободное неглиже сменил почти невидимый купальник. На полу за ее спиной виднелась грубая деревянная рама. Кусок холста закрывал колено Беллы, она провела на нем несколько линий и резала с одного края ножницами.
— К черту все это! — Белла отбросила ножницы и, выпрямляя ноги, заметила меня.
— Привет, Белла, — поздоровался я. — Наверное, это ужасно, когда приходится резать собственные холсты.
— Привет, Эл, — произнесла она своим страстным голосом. — Я попросила бы тебя помочь мне, но этими ножницами и кусок масла не отрежешь. — Она поднялась. — Поймал какого-нибудь замечательного убийцу?
От вида ее загорелого тела у меня дух захватило. Две черные полоски лишь слегка прикрывали его на груди и на бедрах. На диафрагме красовалось большое пятно красной краски, должно быть не так давно оставленное ее же кистью. Длинные пряди темных волос падали на высокую гордую грудь.
— Так ты не изменил своего решения, Эл? — Ее голубые глаза заискрились весельем. — Ты по-прежнему горишь желанием сравнить наши задницы? Ты ведь для этого вернулся? Две задницы: моя и миссис Майер…
— Что это вы так врываетесь, черт вас дери, в чужую мастерскую? — Пресмыкающееся сердито сжало мой локоть и довольно резко развернуло меня под прямым углом.
— Он полагает, детка, что он лейтенант полиции, — остроумно заметила Белла. — И он прав. Позволь тебе представить лейтенанта Эла Уилера.
— Да? — Толстые стекла очков уставились на меня с подозрением.
— Эл, познакомься с моим другом, — как ни в чем не бывало продолжала Белла, — Ламберт Пирс.
— Белла несколько преуменьшает степень нашей близости, — с неприятной улыбкой поправил Пирс. — Она не подходит под определение «друг».
— А под определение «знакомый»? — еще неприятнее улыбнулся ему я.
— Ламми! — холодно бросила Белла. — Во-первых, не озадачивай человека своими очками, а во-вторых, не трать на все эти глупости столько сил, ладно?
— Ладно! — Он глубоко вздохнул. — А вы интересный экземпляр, лейтенант. Для полицейского главное мышцы — ведь так?
— Чем вы еще занимаетесь, кроме того, что оскорбляете людей? — спросил я.
— Так уж случилось, что я писатель, — произнес он ледяным тоном. — Я, видите ли, один из тех странных типов, которых называют интеллектуалами и которых вы не в состоянии понять.
— Расскажи ему о своем романе, Ламми, — заговорила Белла с мягкой настойчивостью. — Это его потрясет.
— Если только я отыщу необходимые слова для того, чтобы он меня понял, — с сомнением заметил Пирс. — Вы когда-нибудь читали книги, лейтенант?
— Вы имеете в виду книги без картинок? — уточнил я. — А зачем их вообще читают?
Он погрузил пальцы в заросли волос и задумчиво почесал макушку. Затем тяжело потянул носом и посмотрел на Беллу.
— Это становится забавным, — сказал он, обращаясь только к ней своим прекрасно поставленным глубоким басом, так не соответствующим его внешности. — Лейтенант издевается надо мной. Мы имеем здесь редкостную птицу: полицейского с претензиями на интеллект!
— Нет, ты все же расскажи ему о своем романе! — настойчиво попросила Белла. — Это его позабавит.
— Ты находишь мою работу настолько забавной? — Стекла в упор уставились на Беллу. — Ты полагаешь, он в состоянии оценить твое, наше остроумие? Тебе нужно то, что у тебя было с Гилом, то, земное, так скоро?
— Тогда оставь его в покое, — твердо сказала она. — Сиди в своем углу и молчи!
Он повернул голову и посмотрел мне прямо в лицо. Я увидел его глаза, огромные и рассеянные, за толстыми стеклами очков.
— Проза — умирающий вид литературы, лейтенант, особенно романы. И на то имеются причины. Может быть, попытаетесь угадать какие?
— Люди перестали покупать подобные книги, — предположил я.
— Остроумно. — Уголки его рта дрогнули. — Роман умирает, лейтенант, потому что он лишился своего основного предмета — человека! Моя проза основывается на совершенно новой концепции.
— Я слышал о не-книгах, которые пытаются рассказать о человеке, — заметил я. — А вы? Вы пишете о не-человеке?
— Моей книге нечего делать с людьми, — холодно ответил он. — Нечего!
— Тогда о чем же она?
— О разложении! — провозгласил он. — Жизненный цикл болота — от начала развития до последнего этапа разложения.
— Наверно, это будет что-то длинное? — с беспокойством спросил я.
— Пока написано триста тысяч слов, — с гордостью заявил он. — И я еще не дошел до описания основ ползучего разложения.
— Это будет настоящее легкое чтение, — сказала Белла. — Никаких абзацев, никаких диалогов. Триста тысяч слов, разбитых на три главы, — шанс дл замшелого читателя!
Пока она говорила, я разглядывал глаза Пирса под толстыми стеклами. Они оба ждали моей реакции на сказанное, а у меня было тягостное ощущение, что просто вот так сразу рассмеяться ну никак нельзя, они могут обидеться!
— Вас это все не удивляет, лейтенант? — с подозрением спросил он после довольно длительной паузы.
— Нет, — произнес я и со смутным чувством удивления ощутил, что это правда. — Вы занимаетесь тем, что считаете важным, поэтому вы должны делать это. Тот факт, что это важно для вас, — достаточное основание для того, чтобы этим заниматься. Поэтому вы должны писать роман о болоте, а Белла должна продолжать рисовать одну и ту же орхидею, пока не почувствует, что ухватила самую ее суть.
— Ты слышала? — Он с торжествующим видом повернулся к ней. — Перед нами чудо: полицейский, умеющий думать.
Угрюмое выражение появилось в глазах у Беллы. Она наклонилась и зажала холст ножницами.
— Удивительно! — Она презрительно улыбнулась и принялась энергично кромсать холст.
— Бедная Белла… — Пирс весело хихикнул. — Такое непонимание. Така невозможность доказать, что твой ум контролирует твое тело!
Белла вздрогнула. Кончик ножниц проткнул холст.
— Черт! — воскликнула Белла. — Посмотри, что ты наделал, крокодил несчастный!
Я почувствовал, что атмосфера накаляется, и поспешил заговорить о деле:
— Если можно, не ссорьтесь, пока я здесь, ладно? Я пришел, чтобы кое о чем спросить вас, а пока получаю лишь не правильные ответы.
— Вы пришли поговорить о покойном неоплаканном Хардейкре, лейтенант? — прозвучал густой голос Пирса. — О ростовщике от искусства и соблазнителе простушек? Что ж, чудесно. Такой разговор доставит мне удовольствие.
Белла Бертран бросила холст и ножницы и растянулась на старинной кушетке, подложив руки под голову. Грудь ее приподнялась, и я подумал, что один вздох — и тонкая полоска купальника просто лопнет по шву. Чтобы подавить эту тревожную мысль, я снова перевел взгляд на лицо мистера Пирса и закурил сигарету.
— Вы собирались пообедать вечером с покойным Хардейкром, — обратился я к Пирсу. — В ящике стола мы нашли и вашу записку.
— Он платил за обед, а я выслушивал его тошнотворную болтовню о том, что он считал искусством. Этот человек раздражал меня. При жизни я презирал его, теперь я ему завидую.
— Почему? — осторожно спросил я.
— Глупый потасканный сердцеед и вдруг — наивысший триумф подлинного художника. — Пирс отчаянно потряс головой. — Нет, лейтенант, это несправедливо. Он умер настоящим художником! Несправедливо!
— Ламми! — Белла напряженно глядела на потолок прямо перед собой. — Довольно. Отправляйся домой в свое болото, хорошо?
— Я никогда не задерживаюсь, когда пытаются подавить мою индивидуальность, детка, — весело произнес Пирс. — Мы сегодня удачно пошутили, да и прежде шутили неплохо. Жаль, лейтенант не в состоянии всего этого оценить.
— Мы все тошнотворны, Ламми, но ты самый тошнотворный, — сурово сказала она. — Ступай и галлюцинируй где-нибудь в другом месте. На сегодня я уже усвоила все сумасшедшие идеи, в которых нуждалась.
— Теперь ты их мне возвращаешь, детка, — удовлетворенно заметил Пирс. — Ты получила свое собственное болото, но это уже совсем не смешно. С одной стороны — орхидея, с другой — плоть. Кровь льется и там и здесь. Все сливается в одну сладко-смердящую разлагающуюся массу, потому что…
— Вон! — взвизгнула она. — Еще одно слово, Ламми, и ты увидишь, что будет!
— И что же будет, детка?
— Я разобью твои очки, — прошипела она. — Потом затащу в туалет и запру!
Его голова судорожно дернулась. Он поспешно выбежал из комнаты.
Белла поднялась с кушетки и распахнула дверь в гостиную. Ягодицы ее дразняще покачивались.
— После всего этого мне надо выпить, — сказала она. — А тебе?
— Виски? — с надеждой спросил я. — Со льдом и каплей содовой?
— У меня есть бурбон, но льда нет, — уныло призналась Белла. — Хочешь?
— Не думаю, но спасибо за предложение, — откровенно сказал я.
— Черт с тобой. — Она приостановилась. — А как насчет кофе? Он уже готов, остается только разлить в чашки.
— Звучит убедительно. Особенно если черный без сахара.
— Ты молодец. Выбрал то единственное, что имеется.
Она прошла на кухню и через минуту вернулась с подносом.
— Садись на диван, — указала она. — Если все время будешь стоять, сотрешь себе ноги, прежде чем узнаешь, что же на самом деле произошло.
Я послушно сел. Она поставила поднос на трехногий столик и присела рядом. Ее очаровательное круглое бедро потерлось о мое.
— Ты похож на богиню мщения у греков, ее звали Немезида. — Белла налила мне кофе, — Задавай свои глупые вопросы, лейтенант, я понимаю, что у мен нет возможности избежать их.
— Расскажи мне о Гилберте Хардейкре, — просто попросил я. — Что он был за человек?
— Пожалуй, на этот вопрос я не смогу ответить. — Ее глаза насмешливо блеснули. — Конечно, у меня были с ним отношения, плотские, земные, те самые, на которые так громко намекал этот ползучий Ламми. — Она помолчала. — Но я не думаю, что могу сказать, каким человеком был Гил, потому что никогда не сближалась с ним настолько, чтобы узнать его близко. Мне было скучно общаться с ним.
— Да? — спросил я озадаченно.
— Мы все в чем-то нуждаемся, Эл, — произнесла она насмешливо и чуть смущенно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
— Вы правы, — с чистым сердцем согласился я. — Даже окружной шериф не может быть таким тупицей.
С этими словами я поспешил покинуть кабинет. Аннабел Джексон рисовала на своем простеньком личике портрет другой, значительно более красивой женщины. Я присел на край стола.
— У вас сегодня свидание, мисс Джексон? — полюбопытствовал я.
— Со своей постелью! — отрезала она.
— О! — Я громко фыркнул.
— Я должна была хорошенько подумать, прежде чем полагаться на эту засоренную кухонную раковину, которая у вас вместо головы, — заявила она. — Так вот, я сегодня намерена пораньше лечь и как следует отоспаться. Завтра вечером мне понадобится все мое чувство юмора, и на это уйдет немало сил.
— Дело серьезное! — глухо откликнулся я.
— Вы говорили мне, будто изменились, — с милой улыбкой напомнила она мне. — Смотрите не изменитесь снова в обратную сторону!
Внешне все было как вчера — приятный многоэтажный дом в приятном районе. Я нажал кнопку звонка квартиры 4Б, предвкушая, как прекрасная русалка откроет дверь. Но вместо красавицы на порог выползло какое-то чудовище, нечто пресмыкающееся. Этот субъект выглядел так, будто всю жизнь только и делал, что удерживал свою студенистую массу в более или менее устойчивом положении. Росточка он был крохотного, но это с лихвой компенсировалось огромной головой, которая на его шее выглядела словно надувной шарик на палочке.
На голове в самых разных направлениях дыбилась копна светлых волос, а глаза были до невероятных размеров увеличены толстыми линзами очков в тяжелой светлой оправе.
— Вам что-нибудь нужно? — мягко пророкотало пресмыкающееся неожиданно глубоким басом.
— Беллу Бертран, — ответил я и прошел в мастерскую.
Она сидела на полу в позе йога. На мольберте все еще красовалось изображение вчерашней орхидеи. Белое свободное неглиже сменил почти невидимый купальник. На полу за ее спиной виднелась грубая деревянная рама. Кусок холста закрывал колено Беллы, она провела на нем несколько линий и резала с одного края ножницами.
— К черту все это! — Белла отбросила ножницы и, выпрямляя ноги, заметила меня.
— Привет, Белла, — поздоровался я. — Наверное, это ужасно, когда приходится резать собственные холсты.
— Привет, Эл, — произнесла она своим страстным голосом. — Я попросила бы тебя помочь мне, но этими ножницами и кусок масла не отрежешь. — Она поднялась. — Поймал какого-нибудь замечательного убийцу?
От вида ее загорелого тела у меня дух захватило. Две черные полоски лишь слегка прикрывали его на груди и на бедрах. На диафрагме красовалось большое пятно красной краски, должно быть не так давно оставленное ее же кистью. Длинные пряди темных волос падали на высокую гордую грудь.
— Так ты не изменил своего решения, Эл? — Ее голубые глаза заискрились весельем. — Ты по-прежнему горишь желанием сравнить наши задницы? Ты ведь для этого вернулся? Две задницы: моя и миссис Майер…
— Что это вы так врываетесь, черт вас дери, в чужую мастерскую? — Пресмыкающееся сердито сжало мой локоть и довольно резко развернуло меня под прямым углом.
— Он полагает, детка, что он лейтенант полиции, — остроумно заметила Белла. — И он прав. Позволь тебе представить лейтенанта Эла Уилера.
— Да? — Толстые стекла очков уставились на меня с подозрением.
— Эл, познакомься с моим другом, — как ни в чем не бывало продолжала Белла, — Ламберт Пирс.
— Белла несколько преуменьшает степень нашей близости, — с неприятной улыбкой поправил Пирс. — Она не подходит под определение «друг».
— А под определение «знакомый»? — еще неприятнее улыбнулся ему я.
— Ламми! — холодно бросила Белла. — Во-первых, не озадачивай человека своими очками, а во-вторых, не трать на все эти глупости столько сил, ладно?
— Ладно! — Он глубоко вздохнул. — А вы интересный экземпляр, лейтенант. Для полицейского главное мышцы — ведь так?
— Чем вы еще занимаетесь, кроме того, что оскорбляете людей? — спросил я.
— Так уж случилось, что я писатель, — произнес он ледяным тоном. — Я, видите ли, один из тех странных типов, которых называют интеллектуалами и которых вы не в состоянии понять.
— Расскажи ему о своем романе, Ламми, — заговорила Белла с мягкой настойчивостью. — Это его потрясет.
— Если только я отыщу необходимые слова для того, чтобы он меня понял, — с сомнением заметил Пирс. — Вы когда-нибудь читали книги, лейтенант?
— Вы имеете в виду книги без картинок? — уточнил я. — А зачем их вообще читают?
Он погрузил пальцы в заросли волос и задумчиво почесал макушку. Затем тяжело потянул носом и посмотрел на Беллу.
— Это становится забавным, — сказал он, обращаясь только к ней своим прекрасно поставленным глубоким басом, так не соответствующим его внешности. — Лейтенант издевается надо мной. Мы имеем здесь редкостную птицу: полицейского с претензиями на интеллект!
— Нет, ты все же расскажи ему о своем романе! — настойчиво попросила Белла. — Это его позабавит.
— Ты находишь мою работу настолько забавной? — Стекла в упор уставились на Беллу. — Ты полагаешь, он в состоянии оценить твое, наше остроумие? Тебе нужно то, что у тебя было с Гилом, то, земное, так скоро?
— Тогда оставь его в покое, — твердо сказала она. — Сиди в своем углу и молчи!
Он повернул голову и посмотрел мне прямо в лицо. Я увидел его глаза, огромные и рассеянные, за толстыми стеклами очков.
— Проза — умирающий вид литературы, лейтенант, особенно романы. И на то имеются причины. Может быть, попытаетесь угадать какие?
— Люди перестали покупать подобные книги, — предположил я.
— Остроумно. — Уголки его рта дрогнули. — Роман умирает, лейтенант, потому что он лишился своего основного предмета — человека! Моя проза основывается на совершенно новой концепции.
— Я слышал о не-книгах, которые пытаются рассказать о человеке, — заметил я. — А вы? Вы пишете о не-человеке?
— Моей книге нечего делать с людьми, — холодно ответил он. — Нечего!
— Тогда о чем же она?
— О разложении! — провозгласил он. — Жизненный цикл болота — от начала развития до последнего этапа разложения.
— Наверно, это будет что-то длинное? — с беспокойством спросил я.
— Пока написано триста тысяч слов, — с гордостью заявил он. — И я еще не дошел до описания основ ползучего разложения.
— Это будет настоящее легкое чтение, — сказала Белла. — Никаких абзацев, никаких диалогов. Триста тысяч слов, разбитых на три главы, — шанс дл замшелого читателя!
Пока она говорила, я разглядывал глаза Пирса под толстыми стеклами. Они оба ждали моей реакции на сказанное, а у меня было тягостное ощущение, что просто вот так сразу рассмеяться ну никак нельзя, они могут обидеться!
— Вас это все не удивляет, лейтенант? — с подозрением спросил он после довольно длительной паузы.
— Нет, — произнес я и со смутным чувством удивления ощутил, что это правда. — Вы занимаетесь тем, что считаете важным, поэтому вы должны делать это. Тот факт, что это важно для вас, — достаточное основание для того, чтобы этим заниматься. Поэтому вы должны писать роман о болоте, а Белла должна продолжать рисовать одну и ту же орхидею, пока не почувствует, что ухватила самую ее суть.
— Ты слышала? — Он с торжествующим видом повернулся к ней. — Перед нами чудо: полицейский, умеющий думать.
Угрюмое выражение появилось в глазах у Беллы. Она наклонилась и зажала холст ножницами.
— Удивительно! — Она презрительно улыбнулась и принялась энергично кромсать холст.
— Бедная Белла… — Пирс весело хихикнул. — Такое непонимание. Така невозможность доказать, что твой ум контролирует твое тело!
Белла вздрогнула. Кончик ножниц проткнул холст.
— Черт! — воскликнула Белла. — Посмотри, что ты наделал, крокодил несчастный!
Я почувствовал, что атмосфера накаляется, и поспешил заговорить о деле:
— Если можно, не ссорьтесь, пока я здесь, ладно? Я пришел, чтобы кое о чем спросить вас, а пока получаю лишь не правильные ответы.
— Вы пришли поговорить о покойном неоплаканном Хардейкре, лейтенант? — прозвучал густой голос Пирса. — О ростовщике от искусства и соблазнителе простушек? Что ж, чудесно. Такой разговор доставит мне удовольствие.
Белла Бертран бросила холст и ножницы и растянулась на старинной кушетке, подложив руки под голову. Грудь ее приподнялась, и я подумал, что один вздох — и тонкая полоска купальника просто лопнет по шву. Чтобы подавить эту тревожную мысль, я снова перевел взгляд на лицо мистера Пирса и закурил сигарету.
— Вы собирались пообедать вечером с покойным Хардейкром, — обратился я к Пирсу. — В ящике стола мы нашли и вашу записку.
— Он платил за обед, а я выслушивал его тошнотворную болтовню о том, что он считал искусством. Этот человек раздражал меня. При жизни я презирал его, теперь я ему завидую.
— Почему? — осторожно спросил я.
— Глупый потасканный сердцеед и вдруг — наивысший триумф подлинного художника. — Пирс отчаянно потряс головой. — Нет, лейтенант, это несправедливо. Он умер настоящим художником! Несправедливо!
— Ламми! — Белла напряженно глядела на потолок прямо перед собой. — Довольно. Отправляйся домой в свое болото, хорошо?
— Я никогда не задерживаюсь, когда пытаются подавить мою индивидуальность, детка, — весело произнес Пирс. — Мы сегодня удачно пошутили, да и прежде шутили неплохо. Жаль, лейтенант не в состоянии всего этого оценить.
— Мы все тошнотворны, Ламми, но ты самый тошнотворный, — сурово сказала она. — Ступай и галлюцинируй где-нибудь в другом месте. На сегодня я уже усвоила все сумасшедшие идеи, в которых нуждалась.
— Теперь ты их мне возвращаешь, детка, — удовлетворенно заметил Пирс. — Ты получила свое собственное болото, но это уже совсем не смешно. С одной стороны — орхидея, с другой — плоть. Кровь льется и там и здесь. Все сливается в одну сладко-смердящую разлагающуюся массу, потому что…
— Вон! — взвизгнула она. — Еще одно слово, Ламми, и ты увидишь, что будет!
— И что же будет, детка?
— Я разобью твои очки, — прошипела она. — Потом затащу в туалет и запру!
Его голова судорожно дернулась. Он поспешно выбежал из комнаты.
Белла поднялась с кушетки и распахнула дверь в гостиную. Ягодицы ее дразняще покачивались.
— После всего этого мне надо выпить, — сказала она. — А тебе?
— Виски? — с надеждой спросил я. — Со льдом и каплей содовой?
— У меня есть бурбон, но льда нет, — уныло призналась Белла. — Хочешь?
— Не думаю, но спасибо за предложение, — откровенно сказал я.
— Черт с тобой. — Она приостановилась. — А как насчет кофе? Он уже готов, остается только разлить в чашки.
— Звучит убедительно. Особенно если черный без сахара.
— Ты молодец. Выбрал то единственное, что имеется.
Она прошла на кухню и через минуту вернулась с подносом.
— Садись на диван, — указала она. — Если все время будешь стоять, сотрешь себе ноги, прежде чем узнаешь, что же на самом деле произошло.
Я послушно сел. Она поставила поднос на трехногий столик и присела рядом. Ее очаровательное круглое бедро потерлось о мое.
— Ты похож на богиню мщения у греков, ее звали Немезида. — Белла налила мне кофе, — Задавай свои глупые вопросы, лейтенант, я понимаю, что у мен нет возможности избежать их.
— Расскажи мне о Гилберте Хардейкре, — просто попросил я. — Что он был за человек?
— Пожалуй, на этот вопрос я не смогу ответить. — Ее глаза насмешливо блеснули. — Конечно, у меня были с ним отношения, плотские, земные, те самые, на которые так громко намекал этот ползучий Ламми. — Она помолчала. — Но я не думаю, что могу сказать, каким человеком был Гил, потому что никогда не сближалась с ним настолько, чтобы узнать его близко. Мне было скучно общаться с ним.
— Да? — спросил я озадаченно.
— Мы все в чем-то нуждаемся, Эл, — произнесла она насмешливо и чуть смущенно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15