– Судя по всему, события развиваются именно таким образом.
– Значит, да. А вам не кажется, что слишком уж легко линчеватель отыскивает необходимых людей?
– Не уверен, что правильно понял вас.
– Я, капитан, говорю о том, что линчевателю не составляет никакого труда отыскать преступника, место преступления и оказаться там в нужное время. И я думаю, что определенную часть своей работы вы посвятили поиску ответа на данный вопрос, не так ли?
– Именно так.
– Я имею в виду истоки линчевательской интуиции. Каким образом он выходит на преступников? Как ему удается выяснить, где и в какое время произойдет то или иное преступление? – Кэвендер немного подался вперед и с мстительным блеском в глазах уставился на полицейского. – Каким образом он это делает, капитан? Как ему с такой легкостью удается справляться с подобной задачей?
– В его поведении присутствует определенная логика. Ясно, что в некоторых случаях он выставлял себя в качестве приманки. Он, судя по всему, неплохо одет, а человек в хорошей одежде, прогуливающийся в определенных районах города в одиночестве – это все равно, что прямо приглашение к грабежу. Он ждет, не начнут ли его преследовать, а когда добивается своего и чувствует, что на него собираются напасть, – убивает грабителей. А если знаешь город и расположение районов, это не так уж трудно.
– Понятно. Но а как насчет тех случаев, когда линчеватель вмешивался в преступления против других людей?
– Мы думали над тем, как он может доставать информацию о преступлениях и преступниках. Вполне возможно, что это полицейские или судебные протоколы. Он отыскивает имя и адрес преступника, устраивает засаду и ждет, пока тот не начнет действовать. Или же выслеживает преступника, зная его привычки и наклонности. И застав его на месте преступления убивает. Мы пришли к такому выводу, потому что почти все жертвы линчевателя ранее имели приводы и судимости. То есть, нам кажется, что линчеватель должен был бы иметь доступ к этим документам. Конечно же, большинство преступников были судимы публично, и линчеватель просто-напросто мог бы следить за ними от судов или просматривая газетные подвалы...
– Верно. Или, скажем, досье Полицейского Департамента?
– И это возможно. – Мастро лучезарно улыбнулся. Ясно, что он понимал, к чему клонил репортер. Кэвендер ринулся в атаку.
– Не приводит ли это нас к такому ясному предложению, что линчеватель может оказаться полицейским офицером?
Чизем фыркнул из своего кресла:
– Какая ерундистика.
Мастро все еще улыбался, и его серое лицо волнообразно ходило по экрану телевизора.
– Я бы не назвал это предположение абсолютно очевидным. Но мы не исключаем и такой возможности, все учитываем и все проверяем в процессе расследования.
– Да-да, разумеется. Но это предположение приводит нас к еще более захватывающему вопросу, разве не так, капитан?
– Какому?
– А вот такому. Если линчеватель с такой легкостью может разыскать преступников в момент совершения противоправных действий, тогда почему лее полиция не может поступить точно так же?
– То есть убивать преступников, когда их видит, не так ли, мистер Кэвендер?
– Вы прекрасно понимаете, что именно я хотел сказать, капитан. Почему наши полицейские не могут быть столь же эффективны в пресечении преступлений, как линчеватель?
– Да они намного более эффективны, если уде на то пошло, мистер Кэвендер.
– Вы стараетесь меня запутать, капитан.
– С чего вы взяли? Мы приставляем к определенным преступникам, обычно тем, что выпущены на поруки, или же к недавно вышедшим из тюрьмы рецидивистам людей в штатском, когда получаем от информаторов ведения о том, что они что-то замышляют. У нас существует довольно большая группа инспекторов, которые занимаются слежкой за подобными типами, и обычно такие засады заканчиваются арестами в момент совершения подозреваемыми преступных действий. Но все дело в том, что эта наша работа, разумеется, не так широко освещается в прессе, как хладнокровные убийства линчевателя. К слову говоря, за прошедшие две недели линчеватель совершил по крайней мере шестнадцать убийств, или, точнее, о которых нам известно и которые мы можем приписать его рукам. И в то же время нашими усилиями и в очень схожих обстоятельствах было произведено более сорока арестов. Но естественно, эта работа не рекламировалась в печати столь широко, как убийства линчевателя.
– Вся городская полиция совершила арестов всего в два-три раза больше, чем один-единственный человек предотвратил преступлений, имея лишь пару пистолетов. Не правда ли, убийственная цифра для полиции?
– Наши фонды и человеческие ресурсы не безграничны, мистер Кэвендер, Будь у нас достаточно средств и людей, чтобы установить слежку за всеми подозреваемыми преступниками в Чикаго, поверьте мне, мы бы сделали Все, что в наших силах. Наша работа стала бы в миллион проще. Но у нас огромная территория, которую мы обязаны контролировать, и огромное количество других обязанностей, слежки за потенциальными преступниками. У нас слишком много дел, чтобы мы могли выполнять их все на сто процентов хорошо, но я думаю, что при всех наших сложностях мы вовсе неплохо справляемся.
– Я не сомневаюсь, капитан, что вы именно так и чувствуете, но согласитесь, что и некоторых из нас можно понять, когда мы не можем во всем с вами соглашаться.
– Это ваша привилегия.
– Но на меня произвело впечатление то, что вы не стали прятаться за словами о чести мундира и что законы не позволяют вам устраивать засады и все такое прочее.
– Эти проблемы, разумеется, существуют, но горевать по этому поводу бесполезно. Нам приходится существовать и действовать в рамках определенной системы, а не так, как нам хотелось бы и как нам было бы удобно.
– Мне кажется, капитан, что в этом смысле всем нам везет одинаково. Теперь мне бы хотелось узнать ваше мнение о другом. Что вы можете сказать нам о самом линчевателе?
– В каком смысле?
– Что он за человек? Какое впечатление о нем у вас сложилось?
– Описание внешности?
– Ну, нам всем было бы, конечно, любопытно узнать, имеются ли у вас, по прошествии столь долгого времени, его приметы, но в дополнение к этому, мне кажется, наша аудитория была бы не прочь узнать о том образе линчевателя, который сформировался в вашем воображении. Что он за человек? Каков его характер? Скажите все, что сможете, о его прошлом и привычках, а в особенности о мотивах, заставляющих его поступать подобным образом. Но раз уж вы упомянули внешний облик, с него и начнем. Что он из себя представляет?
– Я бы предпочел не углубляться в детали, которыми мы сейчас располагаем. Но могу сказать вот что: это белый.
– Значит, откинуты черные, испано-американцы, люди восточного типа, американские индейцы, женщины и дети. Что же, неплохо, капитан, это сужает круг подозреваемых примерно до двух-трех миллионов человек.
В ответ Мастро лишь улыбнулся; его, понял Пол, все это страшно забавляло.
– Что еще вы нам можете поведать? Может быть, он подвержен навязчивым идеям? Может, его обуревают мессианские фантазии?
– Я ведь не психиатр. Не знаю. У нас на руках всего лишь регистрация его поступков. У подобного типа может быть сколько угодно различных мотивов и навязчивых идей.
– Он достаточно умен, чтобы избегать массированной атаки, которую вы проводите уже довольно долгое время.
– Разумеется, он никакой не маньяк – нет. – Мастро все еще улыбался уголком рта. – По виду, он, наверное, обыкновенный гражданин, и вам ни за что не отличить его от сотен тысяч других, если вы, конечно, не застукаете его с дымящимся кольтом в руках.
– Ну, что ж, по крайней мере, он кое-чем разительно отличается от остальных добропорядочных граждан.
– Он стреляет в людей.
– Вот именно.
Мастро произнес:
– Мне кажется, у каждого время от времени возникает желание кого-нибудь убить. Даже у самых цивилизованных людей бывает ничем не обоснованная злоба. А уж если есть обоснование... Вашу жену ограбили, вашего единственного ребенка избили, шины у вашего нового автомобиля исполосовали ножом – и вот вам обоснование любого насильственного поступка. Чувство, что вас, лично вас, подвергли насилию. Вспоминаю, что много лет назад мы с женой поехали навестить старых друзей, а машину оставили в глухом проулке. Нашу личную машину, не служебную. В то время у нас был старенький пикапчик, с откидной крышей. Когда мы вышли из гостей и подошли к машине, я увидел, что брезентовая крыша исполосована какими-то вандалами. Машина была просто старая дрянь, не стоила, наверное, и сотни долларов, таким образом, ущерб был плевый. И тут, несмотря на то, что всю свою сознательную взрослую жизнь я работал полицейским и мне приходилось сталкиваться с жуткими убийствами, а не только с тривиальными повреждениями брезентовых крыш автомобилей, я совершенно естественно отреагировал на проявленную ко мне несправедливость.
– Каким же образом?
– Да таким же, каким бы отреагировали вы, или любой другой, попавший в подобную ситуацию. На какое-то мгновение, когда жаркая волна ярости затопила меня, я думал лишь о том, что случись мне увидеть, как негодяй режет мою машину, я бы собственными руками, не дрогнув, пристрелил бы этого сукина сына на месте.
– И вы смогли бы?
– Это была естественная яростная реакция, мистер Кэвендер. Мне угрожали. Эта машина, сколь в плачевном состоянии она бы ни была, все же являлась моей собственностью и посягая на нее, этот человек оскорбил меня в очень личном смысле.
– Смогли бы вы его пристрелить, если бы поймали за этим занятием? Ведь вы носили пистолет...
– Да, я носил пистолет, но пристрелить бы его я не смог. Я двадцать два года прослужил в полиции, включая и военную полицию тоже и ни разу за все это время не застрелил ни одного человека из пистолета.
– Ни разу?
– В некоторых я стрелял, некоторых сильно ранил, на ни одного не убил.
– Видимо, вы страшно гордитесь этим. Такой результат!.. Я понимаю, что специально хвалю...
– Благодарю. Не могу сказать, что такой результат – дело выбора. Вполне возможно, мне просто везло; я ни разу не попадал в переделку, в которой по долгу службы я должен был бы кого-нибудь убить. К тому же я не считаю, что мы должны порицать тех офицеров, которым пришлось это сделать.
– Давайте-ка вернемся к вашей исполосованной ножом машине...
– У меня с собой был пистолет. Если я не ошибаюсь, в ту ночь он все-таки был у меня с собой. И моей первой реакцией была страшная ярость: увидел бы ублюдка – убил бы. Честное слово, я так себе и поклялся. Но если быть до конца честным, то не убил бы. Арестовал. Однако и этого я не мог сделать. Никакого парня там уже не было – разрезал крышу, и убежал. И вот именно потому, что его там не было, я был волен вообразить себе, что убил бы его за оскорбление собственной персоны. Понимаешь, к чему я клоню?
– Вы хотите сказать, что у всех время от времени случается подобные срывы, и все время от времени фантазируют подобным образом.
– Точно. Это вполне обыденно, нормальная человеческая реакция. Что-то типа предохранительного клапана. Но, к счастью, у большинства из нас все-таки есть кое-какие тормоза, мы в большинстве своем подчиняемся правилам, установленным обществом, и обладаем совестью. И не стреляем в людей за какие-то минимальные проступки. Но время от времени мечтаем о чем-нибудь похожем. Тот парень, например, который на прошлой неделе издевался над вами на автомобильной стоянке, – как бы вам хотелось вернуться и так надавать ему по физиономии, чтобы одна кровавая каша осталась. Но ведь вы так не поступили. И вы бы не получили от подобного поступка ни малейшей радости или удовлетворения. Радость заключается в самих фантазиях, потому что в них вам не приходится считаться со своей совестью или ограничениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26