После того как все порадовались своим подаркам, весёлая компания пустилась в маськопляс.
В самый разгар новогоднего маськопляса Маськин увидел муху на потолке и попробовал её поймать и поздравить с Новым годом. Он подпрыгнул что было сил, но муха улетела. А вот Маськин приземлился как-то неудачно и растянул себе что-то в правой ножке. После этого веселье стало убывать. Маськин с трудом добрался до стула и сел. Вокруг него все завертелись. Домовой барабашка Тыркин, как и все норвеги, специалист по различного рода травмам, сразу стал бинтовать Маськину ногу эластичным бинтом. Хотели даже вести Маськина к доктору Изморову, чтобы он, как обычно, заявил, что это вирусное и отпустил без лечения, но вспомнили, что всё ещё длилась новогодняя ночь, и от этой затеи пришлось отказаться. Тем более, что Маськин сказал, что ему уже лучше, предложил убрать со стола утром, а сейчас идти всем спать. Когда все разошлись, Маськин остался сидеть за столом с Плюшевым Медведем и Шушуткой. Им стало немножко грустно, что праздник закончился и что Маськин повредил ножку.
– Вот и ещё один год прошёл, – вздохнул Маськин. Ножка болела, и ему почему-то вспомнились обидные слова Деда Мороза, которые, видать, сильно запали ему в душу, что, дескать, он и все ему подобные маськины – бесполезные бездельники и только и знают, что дурью маяться!
– Может быть, мы как-то неправильно живём? – ещё пуще загорюнился Маськин. – Может быть, надо жить, как все, и бросить глупости? Не летать в санях по воздуху, не заводить коз, не работать Дедами Морозами для всех голодных детей планеты, не выращивать в огороде макароны и не читать книжки булыжникам?!
– Что с тобой? – заволновался Плюшевый Медведь. – Что же ты такое говоришь? Ведь если мы не будем жить так, как мы живём, то это уже будем не мы! У нас есть простая и нужная цель – сделать этот мир хоть капельку добрее, и если нам это удастся, то все эти глупости были не зря! Если кто-нибудь, читая про нас, улыбнётся и ему станет легче на душе, – значит, мы не зря прожили свои неказистые масечные жизни!
– Правда, Маськин, что ты такое сказал? – чуть не заплакал Шушутка. – В этом мире так много серых, скучных личностей, которые ведут существование, похожее на беспробудный тяжёлый сон, они бродят, как зомби, по своим холодным городам и смотрят друг на друга стеклянными глазами. Мы единственные, кто может вызвать хотя бы у некоторых из них улыбку на измождённом лице, создать целебную ауру покоя и умиротворения. Мы просто обязаны быть такими, какие мы есть. А ты, Маськин, вообще символ масечности и неунывания! Что же ты унываешь? Если уж ты приуныл, то что же всем остальным делать? Опять досрочный конец света?!
– Но иногда бывает так тяжело не унывать, когда уныние набрасывает на тебя свои запутанные сети! – сказал Маськин. Его явно тянуло на поэзию.
– Какая разница? Людям нужны не мы, а книги про нас. Им нет дела до того, чего нам стоит быть плюшевыми игрушками в одинокой пропасти жестокого мира! – поддержал трагипоэтическое настроение Плюшевый Медведь.
– Да с чего же ты взял, что кому-то нужны книжки про нас? – забеспокоился Маськин.
– Если бы Бог раздумывал, кому будет нужен его мир, то он до сих пор носился бы над бездной, – вдруг прозвучал сонный голос Маськиного Правого тапка, который так напрягся, чтобы погреть Маськину больную ножку, что почти заснул в изнеможении.
– Видишь ли, Маськин, – вторил ему Левый Маськин тапок, – представь себе, если бы подобные сомнения – кому, мол, они нужны – мучили Иисуса Христа и Винни-Пуха, что было бы с нашим миром? Дело в том, что даже если кажется, что всё напрасно, делать всё равно надо! Маськин, ты просто обязан быть Маськиным.
– Но мы ведь далеко не иисусы и совсем не христы… – начал было возражать Маськин, но тут его неучтиво перебил Плюшевый Медведь:
– Зато я вполне могу сойти за Винни-Пуха!!! Только у меня к тому же есть и философские мысли, а следовательно, я даже ещё полезнее!
– Или вреднее… – пробормотал Левый Маськин тапок, на которого Плюшевый Медведь три раза наступил во время маськотанца и ему стало казаться, что ему медведь наступил на ухо , потому что теперь он никак не мог припомнить мелодию «Интернационала», который он по традиции обычно пел в конце каждой новогодней ночи.
– Вреднее, полезнее – это не суть важно. Главное, что из той же категории – винни-пухов, – заявил Плюшевый Медведь и в доказательство своих слов запел винни-пушистую песню-шумелку, сочинённую им тут же, на месте:
Мишки очень любят мёд,
Лучше мёд, чем пулемёт…
Если мёд уже во рту,
Пулемёт нам ни к чему!
– Вот видишь, Медведь, этим ты и отличаешься от настоящего Винни-Пуха. Ну при чём тут пулемёт? – наигранно возмутился Шушутка, смеясь.
– А что делать, если времена у нас опять такие пулемётные? Вот и лезет всякая чушь в голову, – заоправдывался Плюшевый Медведь.
– Времена всегда были пулемётными… – возвестил Левый Маськин тапок, который сам недавно тайно приобрёл у кота Эль-Бандидо игрушечный пулемёт системы «Максимка» и прятал его под Маськиной кроватью за ночным горшком, – мол, мало ли чего… Левый тапок считал себя ответственным за безопасность Маськина и тихо обвинял Правый тапок, что тот так неловко ступил после Маськиного прыжка, что Маськин повредил ножку, и считал себя если не Маськиным телохранителем, то, по крайней мере, маськохранителем, что тоже было немаловажно в наше неспокойное время.
– Ладно, вы меня уговорили, побуду ещё Маськиным год, а там посмотрим, – вздохнул Маськин и собрался ковылять спать.
– Нет!!! – закричали друзья. – Пожалуйста, оставайся Маськиным навсегда!!!
– Навсегда – это слишком долго, – снова вздохнул Маськин, но потом подумал и сказал, рассмеявшись: – Я лучше останусь Маськиным насовсем!
На том и порешили.
Глава 21
Маськин и Красная Собака
Сразу после Нового года дни побежали словно наперегонки, и никто не заметил, как на землю пришёл китайский Новый год. Это был год Красной Собаки. На земле вообще теперь наступает китайская эра, и – желаем мы того или нет – мир медленно, но верно вращает свои потёртые колёса в сторону восходящего солнца.
Красная Собака явилась в дом Маськина по приглашению Плюшевого Медведя, который недавно стал ценителем китайской культуры, любил сладкую составляющую кисло-сладкой китайской кухни, а кислую составляющую не ел и оставлял на тарелке.
Плюшевый Медведь всегда был мастером разделять неразделимое и был поистине ненасытен в своём любопытстве ко всему новому, чужестранному и необычному, любопытстве, переходящем в запущенную форму ксенофилии (вовсе не состояния влюблённости в Ксению, как это может показаться с первого взгляда на это слово, а болезни, противоположной ксенофобии – страха перед чужими).
Плюшевый Медведь наспех кое-как выучил китайский язык, стал неразборчиво рисовать какие-то иероглифы ложкой по манной каше и даже пытался потреблять эту самую манную кашу китайскими палочками, но она всё время с палочек соскальзывала, и Плюшевый Медведь уже даже немного похудел от недоеда.
Вообще ксенофилия – это хорошая болезнь, приветливая, но к сожалению, встречается она чрезвычайно редко и почему-то сразу в запущенной форме. Вот и у Карла Великого эта болезнь настолько прогрессировала, что ему всё время хотелось стать королём какого-нибудь дополнительного народа. Но дело было давнее, и об этом мало кто нынче помнит.
Красная Собака уселась на кухне напротив Плюшевого Медведя и стала вещать о величии китайской культуры, смешно жестикулируя и меняя тон голоса, как в оперной арии.
Маськин подсел к столу и заботливо поправил подушку под спящим Гипнотизёром, который, не просыпаясь, поглощал манную кашу, недоеденную Плюшевым Медведем, при этом весьма умело пользуясь ложкой, преимущества коей перед китайскими палочками при потреблении именно этого вида питательного продукта были очевидны даже Красной Собаке, которая настолько была китайской, что потребляла палочками даже чай.
Красная Собака была в ударе, потому что чувствовала, что приближается её время. С таким воодушевлением, видимо, говорил Карл Великий, затеявший на заре христианской цивилизации окрестить всех, кто попадётся под руку.
Красной Собаке казалось очевидным, что её приход обусловлен исторической необходимостью и что на земле вот-вот настанет новая, правильная эра, или, говоря точнее, эпоха династии Чин-Чин, когда всё будет, наконец, чин по чину.
– Да в том-то и дело, – сказал Маськин, – что это не важно, какая на дворе эпоха! А, важно… чтобы люди были людьми и никого не обижали. А тогда хоть китайцы, хоть некитайцы – всё равно.
– Это верно, – подтвердил Медведь и, пододвинув к себе новую тарелку с кашей, вдумчиво начертал сочинённое экспромтом китайское стихотворение:

Добро – мудро, зло – глупо.
Будь мудрым – будь добрым.
Красная Собака прочла и задумалась.
– Я не понимаю, что здесь написано! – с лёгким раздражением сказала она. – Нет, все иероглифы понимаю – а смысла, увы, не понимаю.

– Я же вам китайским языком объясняю, – разгорячился Плюшевый Медведь. – Что же тут может быть неясного? Быть злым – глупо.
– Почему? – нахмурилась Красная Собака.
– Да по кочану и по капусте! – ввёл в разговор зайче-огородный элемент Маськин. – Во-первых, если ты делаешь зло, оно к тебе неминуемо вернётся. Следовательно, делая зло другим, ты делаешь зло себе. Как же это может быть неглупым?
– А во-вторых, – добавил Плюшевый Медведь, – нет такого дела, в котором, если поразмышлять хорошенько, нельзя было бы найти доброго, или, по крайней мере, незлого решения… Ну, во всяком случае, когда дело ещё не зашло слишком далеко… Когда именно в твоих руках находится решение, примет оно добрый или злой оборот. Ведь большая часть зла на свете – я, конечно, имею в виду непреднамеренное зло – творится по глупости, просто от нежелания или неумения сесть и хорошенько подумать…
– Добро – это хорошо. Да, только думай не думай, оно ведь как бывает: возьмёшь одну и ту же вещь, а она кому добро, а кому и наоборот. В том-то и дело, что у медведя с зайцем добро разное… – витиевато начала рассуждать Красная Собака и искоса поглядела на Плюшевого Медведя с Маськиным.
– Вовсе и не разное! – завозмущался Маськин. – У нас с Плюшевым Медведем добро общее.
– Так вы – как бы это ловчее сказать, чтобы не обидеть? – вы не заяц, а он не медведь…
– Это я-то не медведь? – зарычал Плюшевый Медведь, но рык у него вышел не настоящий, и он смутился и сделал вид, что рычал не он, а кто-то на улице.
– А у меня вот такой случай в практике был, – заговорил вдруг Гипнотизёр, не просыпаясь, но, видимо, желая разрядить обстановку. – Гипнотизировал я как-то одного медведя… Настоящего медведя, знаете ли, зубастого такого, ну, в зоопарке. Понимаете? Он страдал перееданием, а меня попросили закодировать его на потерю веса, а то он там у них весь бюджет прожирал, другие звери голодными оставались… сидели без витаминов… понимаете…
Гипнотизёр ещё что-то забормотал и, казалось, отключился.
Маськин нетерпеливо подёргал его за рукав:
– Ну, и что медведь-то?
– Какой медведь? – спросил Гипнотизёр, и все поняли, что спящего надо оставить в покое. Одно дело во сне кашу есть, а совсем другое дело – в беседе участвовать…
– Это всё ваша христианская философия, – ухмыльнулась Красная Собака. – Вот у нас здоровое отношение к богам. Если они не отвечают на наши молитвы, мы даже лупим их палкой. Богов распускать нельзя, а то они на шею сядут!
– Ну при чём тут христианская философия? Я думаю, что сказку о том, что для всех добро разное, придумали очень злые, чтобы всех запутать! – заявил Маськин.
– А вот и очень даже при чём эта ваша христианская философия, – заупрямилась Красная Собака. – Вот вы тут все за добро агитируете, а сколько зла вы натворили, этим вашим крестом с Христом прикрываясь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48