Короче говоря, так или иначе, посещение города всеобщей мечты на трезвую голову не позволило мне приобщиться даже на йоту к тому, к чему я стремился всю жизнь, – к свободному французскому духу, легкому настроению и глубокой светлой мысли…
Однако в последующие годы мне удалось этого добиться, но только виртуально, так сказать, или астрально, если вам нравится такое слово, остренькое, как лепестки астры. Таким образом, я решил стать немножко французом, и если у вас хватит терпения листать мою книгу и дальше, я расскажу вам как.
Глава двадцать седьмая
Как я вторгся в Скандинавию
Многие из людей живут бессознательно, не отдавая себе полного и вразумительного отчета о мотивах своих поступков и природе своих побуждений. Я, в общем, сам провел большую часть жизни в таком неопределенно-подвешенном состоянии. Только в последнее время я начал требовать от себя объяснений и ответов на вопросы: «Почему я этого хочу?» или «Почему я этого не желаю?». И хотя тот факт, что, задавая эти вопросы, я подспудно осознаю направление ответа и тем самым облегчаю свою участь самовопрошателя, все-таки изрядной ясности с самим собой, увы, мне не удалось достигнуть и поныне.
Раньше же я руководствовался короткоживущи-ми объяснениями своих поступков и действовал скорее по наитию, чем пользуясь определенным выводом разума. Конечно, совершив какой-либо поступок или приняв какое-либо решение, я находил много убедительных объяснений его сокровенного смысла и целей. Однако, честно говоря, ясности в голове у меня не было, и относился я к себе с некоторым отстраненным интересом исследователя: «И чего он учудит в следующий момент?»
Судьба меня как-то миловала, и когда я совершал парадоксальные поступки, рано или поздно все утрясалось, и парадоксальность моих действий притуплялась в свете последующих многомысленных рассуждений и самоуговоров.
Итак, я изложил в предыдущих главах, что в России жизнь свою не представлял и уехал оттуда, еще будучи девятнадцатилетним ребенком (как меня охарактеризовал напоследок один московский таксист, муж какой-то маминой родственницы, у которой мы остановились перед отъездом в Будапешт, откуда самолет нас доставил в Израиль).
Так началось скитание Вечного Жида по имени Боря Кригер. В Израиль я не хотел ехать, интуитивно понимая, что ничего хорошего там не будет. Как раз тогда над Ближним Востоком висел ультиматум папаши Буша, и вот-вот должна была начаться война, которая не заставила себя долго ждать.
Но выхода не было, жернова отъезда, виз, ОВИРа и прочих сухостей завертелись неумолимо, и нужно было ехать… Ходили какие-то наивные слухи, что прямо в аэропорту в Израиле людям предлагают ехать в Новую Зеландию, и я верил, хотя теперь думаю, что эти слухи намеренно распространялись Сохнутом, чтобы заманить несчастных советских евреев, которым ехать в Израиль хотелось примерно так же, как сесть голой попой на ежика, но оставаться в стране каждодневно дорожающего мыла тоже хотелось не очень.
(Если я не прав и кто-то уехал таким образом в Новую Зеландию, заранее прошу прощения у Сохнута, что переоценил его умственные способности.)
Кстати, я должен раз и навсегда перестать верить, что в дальних странах, про которые мы практически ничего не знаем, жизнь лучше и светлее. Не далее чем вчера приятель сообщил мне, что отсидел год в тюрьме в Новой Зеландии. Повязали его сразу по прибытии, за связь с какими-то темными личностями. Суд присяжных признал виновным в «попытке того и попытке сего»… Во как… Он еврей, свинину не ест, а в тюрьме только свинина. Стал весить 50 килограммов, видок, как из Освенцима, насилу выжил среди аборигенов. Так что все страны и государства – ГОВНО в равной мере, и в гробу я всех их видал в белой обуви 32-го размера. Почему 32-го? А чтобы жало… Представляете, лежите вы всю оставшуюся вечность в гробу, а вам тапочки жмут. Ну не жуть ли?
Кстати, Шопенгауэр как-то по пьяни мне прохрипел, мол, не бойся смерти, умирая, ты возвращаешься в то же состояние, в коем ты пребывал до рождения… А я ему – до рождения у меня не было трупа! А он как прыснет на меня всем, что было у него во рту…
– ScheiBe! – разобрал я его всхлип, только и всего. Так я и не понял, что он имел в виду… То ли что я –ScheiBe, то ли что мой труп – ScheiBe, не знаю; он упал лицом в баварский картофельный салат и, поскольку салат подавали теплым, сразу в нем уснул, и я не стал его будить…
Итак, Израиль встретил меня суровой правдой-маткой… Сначала послал убирать апельсины на ливанской границе, где кибуцники мне привили стойкую аллергию к запаху промозглых рабочих зарниц и к общему стилю проживания с сованием носа в чужую жизнь на уровне экономии туалетной бумаги. Потом Израиль не давал мне жениться на любви всей моей жизни (впоследствии Маськине), выдворял ее из страны, судил нас раввинатским судом и упорно хотел при этом забрать меня в израильскую армию и убить. Мне даже стало смешно, как активно взялись израильские придурки за мою особу… Вообще, видимо, мелкие страны, как мелкие шавки – злые, громко лают и кусаются, а крупные – просто волкодавы. Видимо, из-за того, что в Израиле людей немного, у государства там более индивидуальный подход к личности. Если в России личность хотят ограбить и убить вообще, то в Израиле почему-то хотят ограбить и убить именно тебя, на индивидуально-конкретном уровне, что, безусловно, не может не льстить усредненному еврейскому самолюбию.
Я стойко победил большую часть перечисленных напастей, но затаил на мой милый Израиль БОЛЬШУЮ злобу – и за ночи в противогазах, и за попытку выдворения моей жены в 24 часа, и за многое-многое другое, от чего приличное государство могло бы как-нибудь постараться воздержаться, напрячься, наступить на горло своей разбойничьей песне и не сваливать на голову девятнадцатилетнего иммигранта, приехавшего с открытыми глазами и душой отдать свои силы маленькой, но гордой стране… Израиль удивительно изощренно научился бороться со стариками, женщинами и детьми, терроризируя их налогами, угрозами, недаванием и отбиранием гражданства… Если бы Израиль так боролся со своими истинными врагами – арафато-хамас-ной сволочью, – цены бы этой стране не было, на руках бы ее носили, и на ночь бы на заборе ее флаги вывешивали от гордости за такого борца-гиганта. Но, увы, только с детьми да со стариками силен воевать Израиль. Причем не с арабскими камнеметателями, а с родными русскоязычными иммигрантами, которым, в общем, некуда больше податься и которые выучили его двухтысячелетней давности закорючки и заглаголили языками пророков и христов… Но Израилю этого мало, ему нужны пророки да христы по-настоящему, для заклания и распятия, не своими силами, так силами своих врагов, не борясь с которыми Израиль становится самым главным врагом своего собственного народа.
Ладно, не об Израиле речь, слишком много чести. Когда Биби Нетаниягу сместили и пришел идиот Барак, я твердо решил уехать и подал на бизнес-иммиграцию в Канаду. Мы уговорились встретиться с иммиграционным канадским адвокатом в холле знаменитой израильской гостиницы «Царь Давид». Пока я его там ждал, вдруг заметил белую, совершенно седую голову и медвежью походку. Шарон – осенило меня… Мне он тогда нравился. Кто же знал, что наделает эта бедовая голова впоследствии?.. Кто же знал, что по его приказу выселят силой 8000 поселенцев из Газы, а потом из руин этих самых поселений на Ашкелон, город, в котором живут мои родители, полетят ракеты «Касам», что Шарон свалится в кому, а в Газе проголосуют за ХАМАС, с которым мирный процесс делать – все равно что просить теленка самого зарезаться. Теоретически просить, конечно, можно, но бифштекса все равно не дождешься…
Итак, куда мне было податься, как не в Канаду? Но, на свою беду, я имел в Канаде бизнес, и у меня сложилось принеприятное представление об этой стране, которое впоследствии, в общем-то, не раз подтвердилось.
Однако шел 1999 год, жизнь в Израиле для меня становилась все менее приемлемой. Крепчал мой невроз. Мне мешали глупое голубое небо, душные пылевые бури, непрекращающиеся теракты… А тут еще нашли мертвым в лесу одного издателя, с которым я работал, неясно, что с ним случилось, но почему-то все твердо постановили – убийство. «Так, – подумал я, – началось…» Российская действительность с расправами над бизнесменами, похищениями и заказными убийствами просто не могла рано или поздно не навалиться на Израиль, ибо эти две страны связаны, как сообщающиеся сосуды…
В июле 1999-го я должен был лететь в Канаду для содействия моим сотрудникам, которых я делегировал туда открывать бизнес, но вместо этого в конце августа мы с Маськиным вылетели в Копенгаген. Мой тайный план был найти нормальное место, чтобы перекантоваться. Чтобы было нежарко, зима обязательно со снегом, желательно глухой лесной край, вкусная еда и не очень подозрительное население.
Прибыв в Копенгаген, я сразу вкусил датскую сосиску, увитую жареным беконом, и заявил, что никуда отсюда не уеду. Я обошел все четыре угла вокзальной площади, поскольку на каждом из них продавались эти сосиски, ибо мне было неудобно съесть четыре сосиски в одном месте… Теперь я эти комплексы в себе изжил.
Дания оказалась безлесной, и мы переправились на пароме через узкий пролив в Швецию… О, Скандинавия! Я сразу понял – это мой край… Леса, леса, леса… Огромные полноводные озера, мшистая почва, изобилие грибов. Мне казалось, что когда-то в детстве я видел этот край в одном замечательном сне. Я стоял на высоком холме и видел с него зеркальное озеро, обрамленное лесами, и я почувствовал, что в этих лесах мне будет хорошо. Я сразу увидел тенистую опушку, лес был добрым и безопасным, и он манил меня… С тех пор я всю свою жизнь ищу этот уютный лес.
Мы проехали до Стокгольма, но в первое посещение город нам не понравился – больно шумным показался. Хотя впоследствии мы его искренне полюбили. Как можно не любить родину великого Карлсона? В Швеции фамилия Карлсон настолько распространена, что буквально на каждой второй вывеске красуется это сладкое для наших ушей имя.
Мой подгоняемый неврозом бродяжий дух погнал меня прочь из города, который я обозвал тогда скандинавской Америкой, и мы, заночевав где-то по дороге, пересекли границу с Норвегией.
Ну что ж, я практически сразу понял, что имею дело со страной своей мечты. Остановившись в гостинице в Конгсвингере, я стал рыться в телефонной книге, пытаясь найти посредников по недвижимости, чтобы снять какой-нибудь домик. Но норвежский язык оказался довольно оригинальным на первый взгляд, и мне пришлось спуститься к администратору, чтобы узнать как будет по-норвежски риэлтор. Оказалось –Eiendomsmegler.
Созвонившись с одним из эйндомсмиглеров, мы отправились в город Хамар и, поняв, что найти что-либо приличное на съем маловероятно, я решился купить дом, который нам приглянулся, в лесу, неподалеку от городка Эльверума, в местечке Rolsasen (Рёльсо-сен). Я подал свое предложение на покупку дома (490 000 норвежских крон – примерно 65 000 американских долларов).
Чтобы не мучиться ожиданием, мы отправились на север, в Трондхейм, к побережью Норвежского моря, а на обратном пути нам сообщили по мобильному телефону, что наше предложение принято.
Таким образом, отдав практически все свои сбережения на тот момент, я стал обладателем милого домика в норвежском лесу, в 80 километрах от шведской границы и приблизительно в 130 километрах к северу от Осло.
Мы вернулись в Израиль, взяли детей, заперли квартиру, оставив под присмотром соседки, и отправились жить в Норвегию. Собственно, всё. Так, по-наглому, без долгих рассуждений я вторгся в Скандинавию, осуществив давнюю свою мечту – селиться там, где хочется, в любой точке, ткнутой пальцем на глобусе.
Более того, я умудрился приобрести в Норвегии дом, так и не отметившись на границе, поскольку въехали мы и выехали через норвежско-шведскую границу, где пограничников обычно нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55