Занавес над проходом в переборке был задернут — он сказал ей держать его в таком положении. Тут было темно. Она никогда не любила темноты. А вот кошек она любила, ей нравилось, когда в доме жили кошки, сначала Фанг и Фонг, а потом появились еще и другие. Саманта так и не покормила их этим утром. Океан шумно дышал, отделенный от ее сиденья тонкой металлической скорлупкой корабельного борта. Она слышала, как он сердито проносит свои волны мимо, и эти звуки страшили ее, потому что если Люку не удастся отправить радиограмму, как он обещал, то утром, еще до рассвета, корабль будет взорван, и вода хлынет во все проходы и отсеки, и все они пойдут ко дну.
Я боюсь, подумала она в который раз. И тут же приказала себе мысленно: сейчас же прекрати! Думай о чем-нибудь другом.
Кошки, должно быть, тоже умирают с голоду?..
Всегда было чертовски темно в том доме на берегу, но ей нравилось там по ночам, когда он ее обнимал.
Вот и здесь, в офицерской кают-компании, он тоже держал ее в своих объятиях... Кажется, как давно это было! Они стояли прильнув друг к другу, занавес был опущен, кругом темнота и тишина.
«Я хочу пойти с тобой», — сказала она ему.
«Нет, ты останешься здесь! Если что-нибудь пойдет не так...»
«...Не хочу, чтобы ты был...»
«...то здесь ничего не случится».
Она не видела его лица в темноте. И лишь чувствовала на себе его руки и рядом его тело, плотно прижатое к ее телу: точно так же он обнимал ее и прижимался к ней, когда они лежали в постели в том доме на берегу, а вокруг была такая же темнота. Все это вполне могло происходить в доме на побережье, в ее спальне с жалюзи на окнах, выходящих на вымощенное плитами патио: все это могло случиться и в задней комнате управления порта — такие ночи там тоже не были редкостью, — тогда она была слегка навеселе после выпитого вина, и он говорил, что любит ее. Да, эта ночь на корабле могла бы ничем не отличаться от остальных, но она отличалась... эта ночь! Отличалась!
В его голосе появилось что-то странное, заметила она.
«Я не знаю, переживем ли мы эту ночь» — так сказал он.
В каюте было темно и тихо. Его губы — возле ее уха, и он говорил шепотом:
«Даже сама мысль выйти отсюда — пугает меня. Я даже не знаю, получится ли у меня что-нибудь. Весь план в целом...»
Он покачал головой. Она же не сказала ничего в ответ.
«Хорошо бы, чтобы кто-нибудь сделал это за меня. Я же хочу одного — остаться здесь, в темноте, держать тебя в своих объятиях и не шевелиться — никогда! Не желаю выходить отсюда, нападать на кого-то из засады и даже убивать, если понадобится, а такое вполне может случиться».
Она все еще молчала. Он дрожал — она чувствовала дрожь во всем его теле, прижатом к ее телу, но ничего не говорила и не делала. Словно окаменела.
«Я не хочу выходить отсюда», — повторил он.
«Я знаю», — наконец вырвалось у нее.
По-прежнему стояла тишина.
«Саманта?»
«Да?»
Он вздохнул.
«Как бы я хотел остаться в стороне от всего! — Он снова вздохнул. — Я приду за тобой, — пообещал он. — Сразу же после того, как мы передадим сообщение, я вернусь».
Последовало молчание.
«Саманта, я не знаю, что нас здесь ожидает».
«А я тем более».
«Будь что будет! Я люблю тебя!»
«И я люблю тебя, Люк!»
«Жди меня», — промолвил он и вышел.
Она не видела в темноте свои часы на руке. И тревожилась за своих кошек. Тревожилась за Люка, а потом ей пришла вдруг в голову мысль, что, возможно, она беспокоится только о себе. Но тут же возразила сама себе, напомнив, что любит его, что он совершает отважнейший поступок, выступая против целого корабля фанатиков. Да, он действительно храбрый и ответственный человек. Затем она сказала себе, что ненавидит его за то, что он оставил ее здесь одну, в темноте, отправившись выполнять свою безнадежную миссию. Они непременно убьют его, а потом найдут и ее и убьют тоже. Он просто глупец!..
Она беспокоилась — который теперь час?
Ей опять послышалось какое-то подозрительное движение, но какое?
Шаги?
Она затаила дыхание: кто-то спускался по трапу; создавалось такое впечатление, что это кто-то посторонний. Она начала считать шаги: шесть, семь, восемь — теперь они слышались уже на палубе. Она ждала. Тишина. Услышала, как открывается дверь. Кто-то входил в корабельный офис. Вспыхнул свет.
— Есть здесь кто-нибудь? — спросил мужской голос.
— Нет, — последовал чей-то ответ.
И опять тишина. И шаги. Она думала, что вот-вот с ней случится обморок. Ей с трудом удавалось сдерживать дыхание, и она была уверена, что лишится чувств, едва кто-то отдернет занавес.
— Она должна быть где-то здесь, — предположил первый мужчина.
Они сейчас вплотную подошли к ней. Она забилась в угол на самом краешке сиденья, перепуганная и вся собравшаяся в комочек, едва дыша, почему-то вспоминая, что Люк говорил о том, что хотел бы, чтобы на его месте оказался кто-то другой, что не хочет нападать из засады и, возможно, даже убивать, и о том, как ему не хочется выходить отсюда.
Но он все же ушел.
Чувствуя, как липкий комок подкатился к горлу, она соскользнула с сиденья и впотьмах начала шарить вокруг себя в поисках чего-то режущего — ножа, стеклянной посуды, которую могла бы разбить и использовать потом острый кусок стекла в качестве оружия, как вдруг занавес резко отдернулся.
Свет из корабельного офиса хлынул вдруг в офицерскую кают-компанию. Высокий бледный мужчина, с шапкой темных волос, заглянул за него, улыбнулся и сказал:
— Сеньорита! У нас на мостике нашлась одна вещица, принадлежащая вам!
* * *
Они сняли поклажу с мулов, и теперь большие деревянные ящики стояли возле самой воды, дожидаясь, когда их начнут грузить. Все еще лил дождь, поэтому ящики были под брезентом. Эл-Фелиз и его люди, укрывшись своими пончо, сидели на корточках на берегу костра, пили кофе и жевали холодную свинину. Лодка была пришвартована вдоль ветхого дока, который, покосившись, криво вдавался в воду. Ангел то и дело обеспокоенно поглядывал на лодку.
— Терпение, амиго! — посоветовал Эл-Фелиз.
— Когда же мы начнем погрузку?
— Скоро! Когда поедим.
— Я хочу попасть туда.
— У нас еще есть два дня, — сообщил Эл-Фелиз. Он ухмыльнулся и сплюнул на песок. — Если мы будем слишком спешить, то нагоним эту леди. Ты этого хочешь?
— Какую еще леди? — опешил Ангел.
— Какую? Ураган Флору! А это та еще леди! — Эл-Фелиз рассмеялся. — Она и так нас уже достала, разве нет? Поэтому вряд ли стоит наступать ей на пятки. — Он тряхнул обеими руками, показав куда-то вдаль, затем вытер с лица капли дождя, после чего поднял свою кружку для кофе и протянул ее одному из своих людей. Тот наполнил ее. Эл-Фелиз отпил немного, кинул взгляд на Ангела, все еще не сводившего глаз с лодки. — Спокойней, — вновь произнес он. — Тише едешь — дальше будешь!
Ангел злобно хрюкнул, и Эл-Фелиз опять разразился смехом.
— Амиго, — произнес он мягко и наставительно, — мы не можем следовать вплотную за ураганом.
— А мы вовсе и не должны следовать за ним, — упрямился Ангел. — Можем обогнуть мыс к югу, а затем через Карибский бассейн.
— Мимо Гуантанамо?
— Нет, если пристанем к полуострову.
— Но мы не должны высаживаться на полуострове, — заметил Эл-Фелиз. — Нам надо пристать к северному побережью.
— По первоначальному плану — должны на полуострове.
— Это было еще до Флоры.
— И мы так еще и не знаем о степени причиненного там ущерба.
— Но мы не хотим испытывать судьбу. Центр Флоры прошел через полуостров. Разумно предположить, по меньшей мере, что пострадали побережье и доки. Кроме того, — Эл-Фелиз пожал плечами, — им было уже сообщено, что прибытие намечено на севере. Нельзя же опять менять план.
— Почему Флора должна обязательно нагрянуть? — недовольно спросил Ангел и с досадой хлопнул кулаком о ладонь.
— Потому что нагрянет, — философски заметил Эл-Фелиз с улыбкой на лице. — Мой друг, ты обладаешь необходимой энергией, преданностью делу, решимостью истинного фанатика, но...
— Фанатика? — возмущенно переспросил Ангел.
— Да, фанатика, а ты как думал? Но у тебя и нетерпение и упорство фанатика. Еще кофе! — попросил Эл-Фелиз и опять протянул кружку. — Ты отказываешься верить, что Флора может заставить нас изменить свои планы. Отказываешься верить, что она все еще лютует вон там. — Он показал в направлении ожидаемого урагана пальцем. — И в то, что будет чрезвычайно опасно, если мы станем следовать за ним вплотную. Ты отказываешься признать тот факт, что случай, обстоятельства и непредвиденные инциденты вынуждают иногда человека изменить свои намерения, а иногда даже повлиять на ход истории... Грасиас! — поблагодарил Эл-Фелиз человека, наливавшего ему в кружку кофе. Он отпил глоток. — Наберись терпения, друг! Лодка будет нагружена к девяти часам. Нас не ждут раньше вторника, да и то после заката солнца.
— Нам следовало бы нагрузить ее на другом конце острова. Могли бы...
— Снова здорово! На другом конце острова есть Гуантанамо. И это непреложный факт! И Флора — факт! И Гуантанамо — факт! Прими все это как данность, — произнес он и допил одним большим глотком остаток кофе. — Мы оставим Ла-Фе вечером в девять. Нам надлежит проследовать к северной стороне острова и плыть вдоль линии побережья, держась от него на расстоянии тридцати или сорока миль, миновать Гавану и Матанзас и многие другие пункты, пока не проследуем мимо Баракуа. На предельной скорости нам понадобится два дня, чтобы достигнуть места назначения. Но зато будем оставаться позади Флоры и вдали от зорких глаз на Гаунтанамо. Вот тебе и еще факты, Ангел. Таков наш план!
На берегу ветер яростно набрасывался на брезентовые покрытия, стремясь сорвать их с ящиков. Ангел вскочил на ноги и бросился к брезенту, когда тот взмыл в воздух, подобно огромной летучей мыши. Он вцепился в его край руками и прижал вздувающийся пузырями брезент к песку, рассерженный, потащил его обратно к клади. Ветер, как по заказу, тут же подогнал дождевые струи к оголившимся стенкам ящиков из грубо обструганных досок, пока Ангел пытался снова и снова укрыть штабель брезентом. На стенках ящиков на испанском броскими черными буквами были нанесены с помощью трафарета два слова с грозным предостережением: ОПАСНО! ДИНАМИТ!
* * *
Беда с этим надувательством состоит в том, думала Сондра Лэски, что нельзя пожаловаться администрации гостиницы даже на протекающий кран.
Роджер Каммингс был просто человеческим существом, личностью, подобной тем, которые во множестве прогуливаются по улицам Вашингтона и других городов мира. И, будучи мужчиной, не мог не заметить пару хорошеньких женских ножек, появляющихся подле магазина «Рисование и гравировка» во все дни недели, кроме суббот, воскресений и праздников. И опять же, будучи всего лишь человеком, не мог удержаться от соблазна завязать случайное знакомство. А кто бы на его месте поступил иначе? И нет ничего удивительного в том, что, подобно многим другим мужикам — все мы всего лишь человеки! — оказался способен бросить девушку одну посреди болота, кишащего москитами и крокодилами, а то и обнаженными индейцами Флориды с темноволосыми челками на голове.
А может быть, это не так?
Не все мужчины обманщики?
Может, Роджер Каммингс, как таковой, и способен бросить девушку в беде, а может, и нет? Может, Роджер Каммингс и сам — ведь он тоже человек — сейчас попал в беду: сбит грузовиком на шоссе, укушен змеей на болоте или же скальпирован одним из этих дикарей индейцев — кто может ответить на этот вопрос? Может, Роджер Каммингс как личность вовсе не жалкая крыса, возможно, он сейчас жадно глотает ртом воздух, окликая ее по имени, и тянет из воды руку, всю покрытую илом, как Стюарт Грэнджер, — кто скажет?
Но Сондра не могла позвонить в администрацию, чтобы сообщить им, что кран течет, ведь тогда придется признаться, что она была здесь с Роджером Каммингсом, который является сенатором Соединенных Штатов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50